Французский врач-гуманист Жозеф Игнас Гильотен изобрёл для несчастных, не веривших в «светлое будущее» гильотину, которая, по его понятиям, должна была гуманнее рубить головы, чем палач. Адскую машину народ назвал гильотиной. Гуманист, наблюдая казни невинных людей, разуверился в достижении «светлого будущего» c помощью «гуманной» рубки голов. Гильотен открестился от своего изобретения и даже сменил фамилию. Антуан Луи усовершенствовал механизм, а клавишных дел мастер из Страсбурга Тобиас Шмидт, довел адскую машину до совершенства. Гильотина рубила, не спрашивая ни званий, ни фамилий и отрубила голову самому изобретателю за «инакомыслие», показав безупречность работы его изобретения, которой он, конечно, не успел оценить.
– При кровавых переворотах, Лорочка, – убеждал я кошку, – не согласные с затеей революционных мечтателей вставали на борьбу против них. У борьбы есть название – гражданская война. Несмываемый позор, незамолимый грех в природе человеков. Сын убивает отца, мать, сестёр и наоборот – только за то, что они думают не так, как он – мечтатель о светлом будущем. В стадах двуногого, фанатичного отребья время от времени появляются вожди, мессии, фюреры и т.п. с теориями очищения земной поверхности от вредных и ненужных народов и рас…
Я хотел рассказать Лоре о футбольных и многих других фанатах, но она потянулась и шмыгнула в темноту между туями… Рассказывать было некому.
«Краткость – сестра таланта», – писал Чехов. Даже кошке надоело слушать… Чехов, бесспорно, прав.
***
Всяк крестится, да не всяк молится.
(нар. пословица)
Утром не спеша ехал на работу. Чёрная кошка перебежала дорогу. Машинально перекрестился. Не суеверен, но крещусь и причём не по-старообрядчески или как-нибудь на скорую руку, а складываю пальцы так, как указано в Законе Божьем, составленном Серафимом Слободским и чаще всего у гроба на чьих-нибудь похоронах, с успокоением, что не я лежу в этом «корыте», противном моему существу. Однако мысленно представляю, что и мне не миновать подобного «корыта». При этой мысли крещусь ещё усерднее. Размышляя о бренности жизни, поехал медленнее.
У вдовушки обычай не девичий.
(нар. пословица)
На обочине стояла женщина с поднятой рукой. Мельком узнал – кладовщица из промзоны, в которой арендован ангар для ремонта иконостаса. Остановился.
– Нам, кажется, по пути. Вы кладовщица из зоны, не так ли? – заговорил я с попутчицей, выруливая на дорогу.
– Да. Хотя я и опаздываю, всё же попрошу вас, добрый человек, подвезти меня сначала по адресу, а потом уж на промзону. Надо срочно отдать людям вот эту книгу, и только.
– Эрнст Мулдашев, – прочёл я имя автора.
– Здесь недалеко, – заверила попутчица.
Недалеко оказалось тупиком на окраине города. Частный домик стоял отдельной постройкой. За деревьями, обвитыми хмелем, виднелись окна, закрытые ставнями. С одной стороны подход к домику перегораживала глубокая канава, местами до половины заваленная мусором, с другой – бугры, густо заросшие бурьяном. Попутчица нырнула в бурьян, крикнула кому-то: «Забери!» и вернулась. По пути познакомились.
– Меня зовут Роза… Попутчица протянула руку и не дожидаясь ответа заговорила:
– Зимой мы собираемся у меня в квартире, а летом – во дворе этого зелёного домика. В нём жил после развода бывший муж, царство ему небесное. Здесь особенно чувствуем себя счастливыми, просторно и на природе. Общение сближает людей, духовно роднит, не так ли? – говорила вдова, глядя рассеянно по сторонам. Я молчал.
– По выходным собираемся с единомышленниками, читаем и углубленно разбираем кое-какие серьезные вещи. В субботу в 20:30 будем обсуждать произведения Эрнста Мулдашева. Если хотите, приходите в половине девятого к зелёному домику. Я встречу вас, будете гостем.
Приехали в зону, Роза пошла к себе в конторку, я – в ангар. В ангаре трёхцветная кошка охотилась за воробьями. Увидев меня, прыгнула на ящик, а с ящика – в окно. Вошла Роза.
– Ищу кошку, принесла ей еду, а она где- то гуляет… У моего старинного дивана в конторке хромает ножка, – ни с того ни с сего повелительным тоном объявила Роза. -Я вижу у Вас инструменты, поправьте, а я заплачу.
Пообещал подойти через час – полтора и принялся распаковывать полотна будущих икон. Распаковал и заметил, что в ликах отсутствует сила, которая исходит от рукописных полотен. Изготовленные каким-то шелкографическим способом и наклеенные на стружечную плиту они переливались голограммными переливами и смотрелись дёшево. По желанию спонсора (кто заказывает музыку тот и платит) на одном полотне был выполнен библейский сюжет распятого Спасителя с разбойниками.
Я прислонил полотно высотой в мой рост к каркасу, строго обратился к разбойникам и, указав на Спасителя, сказал: – Он ничего худого не сделал, учил добру и любви к ближнему, а вы – осуждены справедливо! – и погрозил разбойникам… – Грабили, убивали, насиловали и однако же один из вас первый с Ним в раю, а мириады рабов Его, – указал я на Спасителя и перекрестился, – схлынут как и я неизвестно куда.
Со стороны окна послышался шум. Кошка карабкалась на ящик. Через минуту-другую она спрыгнула с него и подошла к ногам. Я наклонился и погладил. Она замурлыкала.
***
Не надо и беса, коли она здеся.
(нар. пословица)
Ножки дивана были целы. Одна из них провалилась в гнилой пол. Прогнившее место накрыл куском фанеры, проверил диван на устойчивость и… Вошла Роза. Она была хорошо накрашена и выглядела празднично. Вместо серого платья на ней были цветная юбка на манер цыганской и белая расшитая блузка с глубоким вырезом. Роза заботливо закрыла дверь на еле заметную задвижку и вопросительно посмотрела на меня.
– Ножка хромала из-за гнилого пола. Вот это место, – указал я в угол, но Роза молчала.
– Диваны сталинских времён весьма живучи; ещё послужит лет, лет… Но Роза не реагировала.
Её лицо что-то выражало, но что – не понятно. Она сделала шаг к дивану, я взял её за руки и плавно усадил. Праздничный вид Розы требовал дифирамбов, а диван, как и положено бывалому дивану, призывал сорвать у Розы, как говорят ловеласы, некий лепесток.
Поправив юбку, она заговорила. Сорокалетняя женщина была внешней. В глазах не светилось то внутреннее, что ведёт перекличку между «он» и «она» и строит невидимый мостик, по которому из одной души в другую бежит манящее чувство – симпатия. В движениях рук не было плеска эмоций. Она говорила о чём-то заоблачном, а я искал слова, чтобы, уложив их в комплимент, сделать ей приятное, ибо творческий люд, как известно, склонен к вожделению и трактует библейское («всяк смотрящий на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею в сердце своём») по-своему. Он не вырывает око, не отсекает руку, а запалённый вожделением мечтает к прелюбодейству «в сердце своём» присовокупить другие органы и члены и ввергнуть в грех всё целиком. «Пусть я здесь пожарюсь на огне страсти, – рассуждает раб божий, – а после неизвестно, попаду ли я на жаровню или нет».
…Ох эти двое! Он и она… С этой мыслью я откланялся и ушёл к себе в ангар.
***
Одно нынче лучше двух завтра.
(нар. пословица)
Солнце припекало. В ангаре стало душно. Вышел, сел на бревно в тени ясеня и заглянул в план выполнения работ. Пункты гласили: маркировать, упаковать, доставить…
Дорога, снова дорога… Она манила меня с юных лет и ох как манит сейчас. Жажда путешествий с детства не давала мне покоя и будоражила воображение. Закрыл глаза и в памяти поплыли красочные картины Кольского полуострова, Дальнего Востока, средней России, Урала, Сибири и, конечно же, Кавказа, с его убийственной красотой. И вот я уже лечу на параплане (дельтапланерный клуб «Юца»), сижу у костра с бесстрашными «икарами»; звучит гитара, песни. Наперебой сыплются рассказы и в них любовь, тайна, мистика и т.п., всё то, что всегда было пищей и бальзамом для моей души. В таком настроении стало ясно – мне нужно прочесть творение Мулдашева и быть в субботу у Розы на обсуждении, иначе я буду не я.
