– Хватит!

– Есть реакция, – сказала медсестра.

В комнате был ещё один человек – сидел на стуле, закинув ногу за ногу. Он был одет в деловой костюм с небрежно наброшенным на плечи медицинским халатом. Паша разглядел аккуратную чёрную бородку-эспаньолку.

– Вы кто?

Обладатель эспаньолки поднялся и подошёл поближе. Паша разглядел лицо – с тонкими чертами, такое же аристократичное, как и бородка.

– Не узнаешь? – спросил аристократ.

– Не очень.

– А что вообще помнишь? Откуда ты прибыл только что?

Звон в голове усилился.

– Не напрягайся так, – попросила медсестра. – Давление поднимается. Аслан, не напирай.

Аристократ вскинул вверх ладони, не возражая. Халат сполз с плеч. Аслан машинально попытался его удержать, но промахнулся и потеряв равновесие, чуть не упал.

– Ле… – невнятно вырвалось у него.

Паша засмеялся.

– Смешно ему, – обиженно сказал Аслан.

– Мы точно встречались, – сказал Паша. – Вы не первый раз так кувыркаетесь.

– На ты, Паша, на ты, – легонько похлопал его по руке Аслан. – Мы успели задружиться, вспоминай давай.

– Давление, – укоризненно напомнила медсестра.

– Алёна, не мороси, – отмахнулся Аслан.

Алёна положила ему на лоб прохладную ладонь.

– Ты недавно переместился. Амнезия временная.

– Тогда зачем эти расспросы?

– Так больше шансов, что ты вспомнишь о своих перемещениях, – заявил Аслан.

Они явно говорили о чём-то, что Паша знал или должен был знать. Звон в голове усилился. Видимо, это отразилось на приборах, поскольку Алёна заволновалась и вколола Паше ещё какой-то препарат. Но ему сейчас было не до этого.

– Я кое-что вспомнил, – хрипло сказал он. – Пустыня, луна…

Картинка вспыхнула перед глазами, затмевая больничный свет. Чёрные отроги гор, обрезанные лунным светом. Песок, ещё хранящий дневной жар, хрустит под ногами. Паша выходит из жалких кустов саксаула на пустынную проплешину, и на него оборачиваются странные, одинаково одетые люди, что заполонили этот участок пустыни. Паша вскрикивает от страха, но замечает, что люди боятся его не меньше – ближние отступают назад, невнятно шевеля губами. До Паши доходит, что у них не просто одинаковая одежда, они сами не отличимы друг от друга, как песчинки под ногами.

– Клоны? – переспросил Аслан.

Оказывается, Паша говорил вслух.

– Нет, – качнул он головой. – Кажется. Нет.

– Луна была полной? – озабоченно уточнил Аслан.

– Кажется, да. Да! Точно! Она была огромна.

– Она была целой? Как обычно?

– Не понимаю.

– Луна круглая, без деформаций?

– Луна обычная. Просто казалась гигантской.

Аслан с Алёной переглянулись. Паша догадался, что они не понимают о чём он.

– А никаких дорожных знаков? Указателей? Может, номера машин? – закидал вопросами Аслан.

Но Паше ответить было нечего. Только пустыня и люди.

– Мне показалось, что эти люди очень испуганы, – добавил он. – Они не могли покинуть это место.

– Понятно, – Аслан вновь успокаивающе похлопал его по руке. – Тебе нужно немного отдохнуть.

– Ты обещал мне защиту, – вдруг сказал Паша. – Ты – руководитель местного Дозора. Но мы ни разу не приятели!

– Ну-ну…

– Ты хочешь использовать меня!

– Ты ещё не всё вспомнил, уци, – сказал Аслан, поднимаясь с кровати. Он добавил ещё несколько фраз на незнакомом языке. Алёна послушалась его и ловким быстрым движением сделала ещё один укол. Паша с запозданием дёрнулся, но силы быстро покидали его.

– Поспи, – ласково сказала Алёна. – Всё будет хорошо, Паша, всё будет хорошо.

***

Я строю дом. Дом огромный, со множеством комнат и переходов. Нас много: бывшие клерки, менеджеры, программисты, спортсмены – кого здесь только нет. Мы все трудимся вручную. Никакого смысла в стройке нет – дом бесконечно повторяет сам себя. Я не верю, что в этом есть хоть какой-то смысл. Напарник Гена говорит, что никто не понимает, зачем это делать. Страшно не делать...

…Надзиратель замирает напротив меня и пристально наблюдает за процессом. Я беру кирпич, обстукиваю от пыли. Надзиратель следит жадно, словно я занимаюсь чем-то невероятно интересным. Кладу кирпич на раствор, подтягиваю его к соседнему. Надзиратель бдит, вытянувшись в струнку, напряжённый, как школьник перед свиданием. Стучу рукояткой мастерка по кирпичу, подгребаю растёкшийся раствор. У надзирателя вид, будто он словил оргазм …

…Просыпаюсь я всякий раз в одинаковой позе – свисая затёкшей рукой с полотняного гамака. Сколько нас в этом общежитии – неведомо. За мутным стеклом темень. Здесь всегда темно и мрачно – ущербная Луна прячется за плотными облаками. Гена спит по соседству, храп действует на меня бодряще, как будильник. Работать пора, работать. Вставай, Гена. Надо чем-то занимать это чёртово бесконечное время…

***

В следующий раз Паша очнулся в темноте. Тело было лёгким, отдохнувшим, в голове больше не звенело. Ему захотелось резко вскочить с кровати, но он вовремя остановил себя. Алёна предупреждала, что движения должны быть плавными. Паша, не спеша сел, содрал с запястья какие-то медицинские липучки, вызвав тревожные всплески диаграмм на аппаратуре. На черта его всякий раз кладут в этот бокс? Укольчик могут и в его комнате поставить, диван там не в пример удобнее этого больничного катафалка. А сейчас тащиться через три этажа к себе, да ещё в дурацкой пижаме. Паша соскользнул в тапки, стоявшие как надо, прямо на пересечении кривой «ноги на кровати» – «ноги в тапках». И тут до него дошло, что он помнит всё. Или почти всё.

Этот мир немилосерден к больным и уродам, равно как и к гениям. А уж если эти качества соединяются в одном… Его жизнь разделилась на до путешествия куда-то за пределы мира и после.

Визит к Юсефу и его лихорадочная «помощь» помнились как нечто совсем далёкое, словно зыбкое отражение на дне колодца. Где Паша мыкался после прыжка в конец света, не знал никто. Первые дни он бредил, эти записи Аслан ему прокручивал. Но Паша не узнавал ни свой голос, ни реальности за этими словами. Словно кто-то в бреду читал кусочки из страшной книги без начала и конца.

Мига возвращения он тоже толком не помнил – только проклятая полная Луна, что меняла оттенки, теребя глубинные струны души. Он очутился где-то в спальных районах Москвы 6 апреля 2087 года, ровно за месяц до Вспышки и через считанные минуты после предыдущего цикла.

Повинуясь внутреннему импульсу, он побрёл мимо одинаковых высоток к конкретным дому, этажу и подъезду. Пашу вело какое-то невероятное чутье, которому он из-за истощённости и слабости не мог и не хотел сопротивляться.

Дверь ему открыл чудаковатого вида человек – очень высокий, почти упирающийся в притолоку, длинноволосый мужчина в долгополой расшитой рубахе, вызывающей ассоциации одновременно с мексиканским пончо и косовороткой старорусского добра молодца.

Увидев на пороге Пашу, он воздел руки горе и выдал:

– Я звал – ты пришёл.

Остальное Паша помнил ещё более смутно – внутренний навигатор, видимо решив, что выполнил свою миссию, отключился, и вконец обессиленный он рухнул в цепкие руки мексиканского добра молодца. А потом… Потом он оказался здесь.

Паша прошлёпал в тапочках к туалетной комнате и включил мягкий ночной свет. Из зеркала на него глянуло суровое лицо повидавшего жизнь человека. Седые пряди волос в полумраке выглядели жутковато. Паша ополоснул лицо холодной водой.

– Проснулся?

Это пришла Алёна. Чем-то она ему напоминала Асю – такая же заботливость и чудная мягкость.

– Да, – ответил он. – Что Аслан?

– Здесь. Сидит под звёздами.

– Романтик.

– Есть немного, – улыбнулась Алёна.

Паша хотел спросить, в каких они отношениях, но опять сдержался. Ему стало неловко.

– Пойду проведаю, – сказал он.

– Сейчас, – остановила Алёна, прикладывая палец к сонной артерии. – Пульс в норме. Лучше накинь куртку, прохладно.

– Спасибо.

***