Но вопреки вышеперечисленным обвинениям Паша своей бабушке говорил обо мне немного иные слова.

– Катюша, знаешь, что Павлик сказал? – хитро улыбнулась бабуля, когда я устало вздохнула после очередного бзика ее внука. В этот раз ему не понравился приготовленный мной завтрак.

– Не-а, – я отрицательно покачала головой. Что нового может Павлик сказать обо мне из того, чего я не слышала? Он мне всегда напрямую говорит все, что думает, без посредников. Хотя лучше бы молчал, ей-Богу!

– Что он все равно на тебе женится! – и бабуля так крепко сжала мою ладонь, что я каждой клеточкой почувствовала ее тепло. Да и сами слова были сказаны с такой теплотой, будто бы бабуля уже считает меня своей внучкой. Как было бы здорово, если бы мы с Пашей приезжали в деревню не на несколько дней, а жили все вместе. Я, Паша и Ба. И кот. Господи, пусть эти его слова сбудутся! Пусть не сейчас, но потом… и чтобы навсегда…

Теперь я точно знаю, что Паша не может ответить ни за свои слова, ни за свои действия. А может, это относится лично ко мне? Как бы то ни было, Паша прекрасно осознавал, что главной проблемой является его же родная мама.

– Если бы мать постоянно не давила, то и проблем бы не было… – часто повторял Паша в раскаянии, и он был как никогда прав в своей жизни.

Даже был момент: я смотрела в зеркало и на полном серьезе соглашалась с тем, что я некрасивая. Хорошо хоть, Таня была рядом и смогла меня переубедить.

Некрасивая? Да. Ненормальная? Конечно. Умственно отсталая? Без сомнения. Проще было согласиться, чем объяснять, почему не верблюд. Нет, поначалу, естественно, я пыталась его переубедить. У меня это не получалось, я от бессилия и досады начинала плакать, и – вуаля! Еще одно подтверждение того, что мой родной дом – палата с желтыми стенами. Поэтому я молчала, скрепляла зубы и со всем соглашалась. А что мне еще оставалось делать? Для того, чтобы быть с Пашей, я была готова простить все – и оскорбления, и унижения.

Мы хотели поехать на море вдвоем, хотя бы на неделю. Нина Владимировна надавила, переубедила, и в Сочи Паша поехал с друзьями.

За день до поездки мы расстались. Глупо и беспричинно.

Я чувствовала себя какой-то жалкой, использованной, и едва Паша сел в поезд, я впервые в жизни сказала сама себе: «Катя, с этим надо завязывать».

Но завязать так просто не получилось. Отношения с Пашей уже успели захватить меня полностью. Он стал моей жизнью, моей любовью, которую я из-за очередного заскока могла потерять.

Именно во время этой поездки, фактически – вынужденного расставания, я осознала, что слишком сильно люблю Пашу. Без него окружающий мир становился скучным, неинтересным. И я испугалась своих чувств – слишком уж глубокими они были.

На фоне моей драмы Ивар сделал предложение Тане, которая та с радостью приняла. И решила устроить девичник, дань прощания свободной жизни. Смутно помню само действо, и даже короткие мгновения, запечатленные на фотографиях – вспоминаются слабо. Я криво улыбаюсь в камеру, прикрывая часть лица самодельным хиджабом – полупрозрачной фатой и белой кружевной маской. Кажется, было весело… Не помню. Но точно помню, как из клуба нашу шумную женскую братию забирал Ивар.

– Катюх, мне будет не хватать тебя в Германии. Из всех моих русских знакомых ты единственный положительный персонаж, – признался будущий муж, пытаясь убрать с руля Танину ногу, которую та задрала, чтобы показать жениху свои мозоли. Ивара это изрядно раздражало: – Я тебя предупреждал, малышка, что не надо было обувать эти туфли!

– Ну, Иви-ик, – заплетающимся языком протянула пьяная вхлам малышка. – Они же красивые… Катерина! – она резко повернулась ко мне, забыв про мозоли. – А ты… ты… ты коза, вот ты кто! Подруга, называется… Бросаешь меня прямо перед свадьбой!

– Я тебя не бросаю, Тань, но в Гамбург поехать точно не смогу, – оправдывалась я, но подруга слышать ничего не хотела, прекрасно зная, что все мои оправдания вилами по воде писаны.

– Из-за какого-то козла пропустить свадьбу лучшей подруги! Нет у тебя совести! Я тоже на твою свадьбу не приду, вот так! – Танюша устроилась поудобнее на автомобильном сидении, облокотившись на любимого, и замолчала – видимо, обещанного ею при выходе из клуба продолжения банкета не будет, так как виновница торжества в состоянии нестояния.

Я резко почувствовала себя пятым колесом в телеге и уткнулась в окно – мы как раз проезжали модный торговый центр. Если пешком пройти чуть дальше, то можно дойти до Пашиного дома…

Я всхлипнула – тихо, но мне кажется, что даже если бы я зарыдала навзрыд, все равно никто бы не услышал. Ивар следил за дорогой, а Таня, судя по количеству выпитых коктейлей, видит сейчас десятый сон.

Наконец хлынули слезы – не от отчаяния и не от осознания безысходности своего положения, а из-за элементарной обиды, что в этот момент Паши нет рядом. Потому что я ему не нужна. Но, несмотря на это, он нужен мне… и от этой мысли почему-то сжалось сердце, в которое один нехороший парень успел забраться с головой. И этот парень сейчас наверняка с какой-нибудь барышней на пляже загорает и даже не вспоминает обо мне.

Правильно меня Таня называла – влюбленная дура. Влюбилась – и теперь придется пережить это, переступить через свою любовь так, как это сделали со мной. Наступить на горло своим чувствам и жить дальше. Вот только как жить без него?

После того, как Паша вернулся, мы с ним встретились. Я не была к этому готова, сразу в бутылку свернулась, смотрю: а в глазах у Паши, как в самом темном море, белой пеной плещутся нежность, забота… и любовь. Да, она была даже тогда, когда Паша сам оспаривал данный факт. Кто-то подумает, что это я для самоуспокоения говорю, что мне просто так хочется думать, но нет…! Поверьте, я Пашино настроение научилась различать по звуку голоса в телефонной трубке, по одному взгляду его родных глаз. Я его знала, наверное, даже лучше, чем саму себя.

Паша уговорил меня встретиться с Ниной Владимировной. Хотел устроить нам мировую. Да, тогда он еще надеялся нас примирить, и ради него мне пришлось согласиться. А Пашина мать сходу начала критиковать мою внешность. Понимая, что примирения не выйдет, Паша попросил мать не вмешиваться в наши отношения. Нина Владимировна просьбу сына проигнорировала.

Мы начали встречаться тайком. Конечно, меня это задевало, обижало, но ничего другого нам не оставалось. Не было иного выхода.

Как-то раз мы целую неделю пробыли вдвоем. За грибами ходили, на речку… Пашку тогда как подменили. Чуткий, нежный, заботливый, как в первые дни знакомства. Ни на один мой недостаток он мне не указал, даже наоборот. А после возвращения в отчий дом – «Абонент временно недоступен». Взрослый поступок, однозначно! «Поступок не мальчика, но мужчины». Это Шекспир сказал, и Паша наверняка бы с ним согласился. Я – нет. Меня жутко раздражало, когда Паша соглашался на встречу и не приходил. Еще немного, и у меня, как у собаки Павлова, выработался бы рефлекс – радоваться редким звонкам любимого человека.

У нас все было не «как у людей» – сильные, но в то же время ненадежные чувства. Мы были готовы выложиться в полную силу, но чужие слова могли в один миг все разрушить. Все закрутилось, завертелось в отрицательную сторону, и да – были те самые пресловутые «сотни попыток все изменить, тысяча слов и море слез».

«Но в чаще терпения есть точка кипения…» – так поется в одной песне. И она наступила. После очередного расставания. И после очередной случайной встречи.

Домой ехать не хотелось. Вышла на несколько остановок раньше и пошла вниз по улице – куда угодно, лишь бы не стоять на месте. Сегодня Паша сказал, что нашел себе другую девушку… Обманул? Я ведь стойко чувствую, когда он врет. Но зачем? Он же понимает, что делает мне больно этими словами…