Таким образом, возникновение устойчивых, постоянных, принудительных государств и систем стратификации не было общим эволюционным этапом. Я объясню это несколько подробнее, поскольку может показаться, что это не согласуется с исследованием Майр режимов Восточной Африки, которые она называет государствами. Главы деревень и вожди действительно выполняли полезную централизующую функцию. Если они делали это эффективно, им даже удавалось добиться заметного авторитета. Как демонстрирует Коэн в своем разделе книги Классена и Скальника (Claessen and Skalnik 1978), это происходило по всей Африке. Коэн отмечает минимальный уровень принудительной власти, которой они располагали, и утверждает, что они были всего лишь более централизованной версией авторитета рода, основанного на престиже. Подчинение было по большей части добровольным, основанным на стремлении к большей эффективности в разрешении споров, проведении свадеб, организации коллективного труда, распределении и перераспределении товаров, общей обороне. Разрешение споров и организация свадеб были более важным родом деятельности вождей, чем экономическое перераспределение или координация военных функций, которые обычно регулировались социальной организацией более высокого уровня. Вождь эксплуатировал свою функциональность. Наиболее успешные из них создавали деспотические кланы. Они также приобретали достаточное количество излишков, чтобы платить вооруженным «вассалам». Подобное происходило в Восточной Африке и, вероятно, должно было бессчетное количество раз происходить в доисторических обществах всех континентов.
Но что не было универсальным и общим, так это способность деспотов к институционализации принудительной власти, возможность делать ее постоянной, рутинной и не зависящей от его личности. Связи между королем, его «вассалами» и родственниками, с одной стороны, и остальной частью общества — с другой, были слабыми. Они зависели от личной силы монарха. Не существовало стабильных институтов, рутинно передающих власть их наследникам. Такое наследование было редкостью к тому же почти никогда не продолжалось дольше двух поколений.
Мы располагаем достаточным количеством достоверной информации о зулусской монархии, хотя она и испытала на себе воздействие более развитых европейских государств. Выдающийся человек из вождества Мтетва[22], происходящего от народа нгуни, Дингисвайо[23] , был избран вождем, поскольку выучился более развитым европейским военным техникам. Он создал дисциплинированные военные подразделения и добился господства над северо-восточной провинцией Наталь[24]. Его военачальником был Чака[25] из клана зулусов. После смерти Дингисвайо Чака провозгласил себя верховным вождем, разгромил соседние племена и заручился поддержкой оставшихся. Затем он столкнулся с войсками Британской империи и был сокрушен. Но империя Чака не смогла его пережить. Остались лишь федеральные структуры, в которых центру не хватало автономных ресурсов власти над его клиентами.
Там, где современные колониальные империи находили великих вождей, таких как Чака, они обнаруживали два уровня авторитета. Бенес и Чака были миноритарными вождями. В Восточной Африке эти вожди-«клиенты» были широко описаны Фэллерсом (Fallers 1956) и Майр (Mair 1977: 141–160). Каждый вождь-«клиент» был копией стоящего над ним «патрона». Когда британская экспедиция вошла в Уганду, административная власть была делегирована вначале 738, а затем1000 вождей. С одной стороны, это властное пространство могло стать объектом силового подчинения гипотетического монарха: одну локальность можно было натравить на другую, одного клиента — на другого, клан — на поселение; вождей, старейшин, знать настроить против людей. Именно в рамках этой многослойной децентрализованной борьбы вожди-«патроны» могли использовать свое центральное положение в собственных интересах. С другой стороны, в эти же игры могли играть и вожди-«клиенты». Монарх должен был призвать их ко двору, чтобы использовать персональный контроль над ними. Но тогда последние также получали преимущества централизации. Это было дорогой не к институционализации государства, а к бесконечным интригам претендентов на правление, возвышению деспотов и крушению их империи или империи их сыновей перед восстаниями вождей-интриганов. Возможность выбора — каким из сетей власти, авторитета подчиняться, подрывала развитие социальной «клетки», представленной цивилизацией, стратификацией и государством.
Этот цикл являлся примером расширенной родовой разновидности рангового общества. Второй цикл характеризовался поселенческой разновидностью рангового общества: к большему централизованному авторитету с возможностью управлять в экстремуме. Структуры наподобие той, которая была связана со строительством Стоунхенджа, в таком случае испытывали перенапряжение и фрагментировались на более децентрализованные домохозяйства. Вероятно, наиболее распространенным был смешанный тип, объединявший поселенческую и родовую разновидности, а динамика их смешения накладывалась на динамику иерархизации. Ярким примером этого является политическая система Бирмы, описанная Личем (Leach 1954), где иерархическая и эгалитарная локальные политические системы сосуществуют и склоняются то в одну, то в другую сторону, причем присутствие и воздействие обеих предшествуют каждому конкретному типу стратификации в его окончательной институционализации.
По всей видимости, Чака и Джеронимо были основными персонажами доисторического периода. Но они не основывали государств или систем стратификации. Для заточения общества в «клетку» им не хватало ресурсов. В следующей главе мы убедимся, что там, где подобные ресурсы все же появлялись, это было прежде всего результатом специфического для конкретной местности стечения обстоятельств. За пределами ранних ранговъгх, оседлых неолитических обществ никакой общей социальной эволюции не было. Поэтому теперь необходимо перейти к конкретной локальной истории.
БИБЛИОГРАФИЯ
Andreski, S. (1971). Military Organization and Society. Berkeley: University of California Press. Barth, F. (1961). Nomads of South Persia. Oslo: University Press.
Bellah, R. (1970). Religious evolution. In his book Beyond Belief. New York: Harper & Row. Binford, L. (1968). Post-Pleistocene adaptations. In S. Binford and L. Binford, New Perspectives in Archeology, Chicago: Aldine.
Bloch, M. (1977). The disconnections between power and rank as a process: an outline of the development of kingdoms in central Madagascar. Archives Europeennes de Socio-logie, 18.
Boserup, E. (1965). The Conditions of Agricultural Growth. Chicago: Aldine.
Brock, T, and J. Galtung (1966). Belligerence among the primitives: a reanalysis of Quincy Wrights data. Journal of Peace Research, 3.
Claessen H., and P.Skalnik (1978). The Early State. The Hague: Mouton.
Clarke, D. L. (1979). Mesolithic Europe: the economic basis. In Analytical Archaeologist: Collected Papers of David L. Clarke. London: Academic Press. --. (1979b). The economic context of trade and industry in Barbarian Europe till Roman times. In ibid. --. (1979c). The Beaker network — social and economic models. In ibid.
Clastres, P. (1977). Society against the State. Oxford: Blackwell.
Divale, W. T, and M. Harris (1976) Population, warfare and the male supremacist complex. American Anthropologist, 78.
Engels, F. (1968) The origins of the family, private property and the state. In K. Marx and F. Engels, Selected Works. London: Lawrence and Wishart; Энгельс, Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд. М.: Издательство политической литературы, 1955_1974- Т. 21. С. 23–178.
Fallers, L. А. (1956). Bantu Bureaucracy. Cambridge: Heffer.
Farb, F. (1978). Humankind. London: Triad/Panther.
Firth, R. (1965). Primitive Polynesian Economy, 2d ed. London: Routledge.
