Тем не менее Рим не был обычной империей доминирования, как доказала его способность стабилизировать свое правление и разрешить по меньшей мере два из вышеупомянутых конфликтов. Имели место два ключевых усовершенствования. (Я не рассматриваю в качестве еще одного основного достижения репрессию изначальной народной и гражданской базы Рима, поскольку государства-завоеватели обычно «организационно превосходили» низшие классы путем, который я описал в этой главе. В экстенсивных обществах правящие группы зачастую обладают более широкой организационной базой, чем та, которой обладают подчиненные группы. Массы оказываются в ловушке «организационных структур» своих правителей.)
Первым основным достижением Рима было обращение со своими союзниками (socii). Избрав персидский, а не ассирийский путь, Рим был готов править через покоренные элиты (с известным исключением жестокой мести карфагенянам). Но затем большинство местных элит стали такими романизированными, что установить их происхождение после века римского правления было уже практически невозможно. Поэтому, например, когда республика стала империей по своему политическому устройству, а также и в реальности, имперская преемственность охватила большую часть провинций. Таким образом, socius, изначально означавшее федерацию союзников, стало ближе к «обществу» в современном квазиунитарном смысле. Или, что более точно, оно стало «обществом правящего класса», поскольку только элиты допускались к реальному участию в нем.
Верно, что у общества правящего класса была своя слабость. Оно включало определенной величины зазор власти между государственной бюрократией и провинциальными землевладельцами, чиновниками, то есть провинциальным правящим классом. Рим никогда не стремился к стабильной институционализации этих отношений, в результате часто возникали внутренние конфликты и гражданские войны. Но лишь после 200 г.н. э. это привело к появлению серьезной уязвимости, хотя сама степень единства правящего класса была впечатляющей по стандартам других империй доминирования.
Ресурсы идеологической власти, особенно грамотность и эллинистическая рациональность, теперь предоставляли своего рода инфраструктуру для культурной солидарности между элитами. Я подробнее разберу эти ресурсы в следующей главе в связи с распространением христианства. Но присутствие второго набора инфраструктурных ресурсов было отчетливо продемонстрировано уже и в этой главе. Я имею в виду то, что называю легионерской экономикой — римской разновидностью принудительной кооперации. В этом и состояло второе достижение Рима.
Я выделил один ключевой символ легионерской экономики: шест, разработанный логистами генерала Мария около 109 г. до н. э. Вокруг этого шеста, который несли с собой большинство пехотинцев, было намотано множество гражданско-инженерных инструментов, которые существенно перевешивали переносимое ими боевое снаряжение. При помощи этих инструментов легионы систематически умиротворяли территории, которые они завоевывали, строя коммуникационные пути, укрепления и базы снабжения. Как только на завоеванной территории воцарялись мир и порядок, сельскохозяйственные излишки и численность населения начинали расти. Легионы были производительными, а потому их потребление стимулировало своего рода «военное кейнсианство». В частности, государственные военные экспедиции стимулировали монетарную экономику. По мере того как все больше смежных пространств вовлекались в эту экономику, римское правление становилось территориально непрерывным, в ресурсном, экономическом и прочих отношениях равномерно распространенным на всем огромном пространстве империи. Существование унифицированной экономики между 100 г. до н. э. и 200 г.н. э. имело огромное значение, даже если в ее рамках обращался весьма узкий спектр товаров, не относившихся к товарам первой необходимости. Это было первое экстенсивное гражданское общество в современном смысле этого слова[84]. После распада Рима подобное общество вновь возникало только в конце Средних веков в Европе (см. главу 14). Таким образом, Рим был первой территориальной империей, первым по большей части несег-ментированным экстенсивным обществом, по крайней мере на высшей стадии своего развития.
На основе анализа, предложенного в этой главе, я смог выдвинуть контраргумент против широко распространенных убеждений, предполагающих технологическую стагнацию Рима. Рим действительно был слишком заинтересован в том, что я назвал интенсивными технологиями, увеличивающими результаты без сопутствующего роста затрат. Но Рим сделал огромный вклад в развитие экстенсивных технологий, увеличивающих результаты путем экстенсивной организации большего количества затрат. Шест Мария был превосходным примером подобного рода изобретательности. Я приведу больше доказательств по этому вопросу в главе 12, когда буду противопоставлять римские и средневековые архитектурные технологии.
Римские экстенсивные власти были беспрецедентными. Они объясняют и долговечность империи. Но, не возвращаясь вновь к комплексному заключению относительно вопроса об «упадке и разрушении», они также помогают объяснить насильственный характер ее окончательного исчезновения. У федеральных империй доминирования всегда были большие проблемы с их приграничными регионами, хотя в принципе любым соседям можно было приписать статус пограничья (то есть «получленов»). Но римский экстенсивный территориальный контроль особенно подчеркивал пропасть между цивилизацией и варварством. Границы Рима были более четкими, чем у остальных древних империй. Римские достижения в идеологической власти также способствовали фиксации его границ. Как мы увидим в следующей главе, его элитарная культура была эксклюзивной и исключительно интровертивной. Варвары не могли быть полностью цивилизованы, даже несмотря на то что легионы сначала расчищали путь для этого силой. Но, как и в случае прочих цивилизаций, чем успешнее был Рим, тем больше зависти он вызывал у соседей. Для Рима было трудно институционализировать эту зависть, и он мог лишь бороться с ней. Постепенно, под воздействием перенапряжения экономика стала давать сбои, а принуждение — преобладать над кооперацией. Поскольку реального гражданства больше не существовало, массы невозможно было организовать для больших жертв (какие они понесли, чтобы победить Карфаген веком ранее). Подобным же образом разрыв власти между государством и правящим классом делал тщетными серьезные попытки по мобилизации элит. Легионерская экономика не была гибким инструментом. Как только заведенный порядок был сломлен, Рим скатился до уровня прочих империй доминирования, и в том, что касалось принуждения, его оппортунистические способности не были примечательными. Если его наследство миру было больше по сравнению с наследством практически всех других империй, то только благодаря его достижениям в идеологической власти, которые были переданы новым способом — через мировую религию.
БИБЛИОГРАФИЯ
Anderson, Р. (1974а). Passages from Antiquity to Feudalism. London: New Left Books; Андерсон, П. (2007). Переходы от античности к феодализму. М.: Территория будущего.
Appian. (1913). The Civil Wars. Vol. 3 of his Roman History. Loeb edition. London: Heinemann; Аппиан (1994). Гражданские войны. M.: Российская политическая энциклопедия, Селена.
Badian, E. (1968). Roman Imperialism. Oxford: Blackwell.
Bernardi, A. (1970). The economic problems of the Roman Empire at the time of its decline. In the Economic Decline of Empires. C. M.Cipolla. ed. London: Methuen.
Brown, P. (1967). Review of A.H.M.Jones, The Later Roman Empire. Economic History Review, 20.
Brunt, P. A. (1971a). Italian Manpower. 225 b.c. —a.d. 14. Oxford: Clarendon Press.--. (1971b). Social Conflicts in the Roman Republic. London: Chatto & Windus.
Cameron, A. (1976). Bread and Circuses: The Roman Emperor and his People. Inaugural Lecture. Kings College. London: Kings College.
