Сороки живут по берегам рек. У них короткие крылья и длинный хвост, им так удобно. Им настолько удобно, что они могут и не по берегам рек, а даже в городе жить, вот как удобно! Везде, где они живут, сороки собирают блестящие штуки и тащат к себе в гнездо. Всякие блесны собирают, мормышки, монетки, серебряные ложечки, часы с репетиром, конфетные обертки, стеклышки и прочее. Собирают и тащат, и складывают. Потом, когда сложили, они начинают гордиться своими коллекциями – нельзя же не ценить того, чем и так все время занимаешься! Они даже зовут других сорок, и сами ходят в гости – любоваться, ну и там своровать, что плохо лежит. Это глупые сороки. А умные толстые сороки живут себе по берегам рек, растят детей и не занимаются всякой фигней. Потому что по берегам рек блестит рыба!

Когда муха бьется в стекло – это не потому, что муха глупая. Муха не глупая. У мухи фасеточное зрение, как бы много-много глаз: она прекрасно видит разные вещи, которые отражают свет, только стекла не видит – стекло же свет не отражает. Поэтому мухи в стекло не верят. Ну, разве можно поверить в то, что невозможно увидеть? Видишь, мухи совсем не глупые! Если стекла не существует, рассуждают они, значит, эта преграда мнимая. Нужно только сконцентрироваться, разогнаться получше, и все можно преодолеть. И вот такая муха концентрируется, ну разгоняется там и долбится об стекло. Сильно так! От удара концентрация с мухи как-то сразу спадает, иногда мухе даже надо немного полежать на подоконнике, чтобы снова сконцентрироваться. Или, наоборот, начинает она долбиться уже без концентрации, на «слабо», пока совсем не устанет. Но даже когда муха устала и присела на стекло передохнуть, она помнит: главное верить в себя и свои силы. А всякая экзистенциальная эта муть, которую и разглядеть-то толком невозможно – это все от лукавого. В себя надо верить.

Про кукушек и их безбашенные родительские повадки ты уже давно знаешь, а вот я тебе про остальных птичек расскажу. Кукушкам пофиг, а остальные птички гнездуются. Кукушки встретились и разлетелись, а остальные птички попарно по лесу шарят – кто палочку принесет, кто червячка в клювике, все в родное гнездо. А там уже такой весь кукушонок проклюнулся раньше всех. А и рады родители, вон он какой молодец – здоровый, ладный, первенец. И давай его кормить. А он жрет чего попало, только подноси и добавки просит. Даже мохнатых гусениц, от которых все нормальные птички, и сами родители в том числе, клюв воротят, этот хавает за милую душу. И не пищит. Ну, пищит, конечно, но не на тему несварения, а в том смысле, что еще давай! Любо-дорого смотреть. Другие птенцы как-то бледненько рядом выглядят, мохнатых гусениц не хотят, и вообще плохо кушают. Родители их укоряют: смотрите, дескать, на нашего молодца, вот он какой вдвое уже вымахал, вас по краям гнезда оттеснил. А они бестолковые совсем – нет-нет да и вывалится один из гнезда, а там и другой за ним. И ведь неоперившиеся еще, желторотые, куда только лезут? Кушали бы лучше, да родителей слушали. Тут уж птички совсем своим кукушонком гордятся – на кукушонкином фоне не то что свои, а из соседних гнезд птенцы бледнеют. Наш-то и на крыло первым встанет и первым из гнезда улетит! Глядят усталые родители с тоскою вдаль, аж сердца у них заминаются от сладостной неги. Такого пернатого вырастили, не кукушонок – орел!

Тюлени, наверное, самые ленивые существа – это даже из названия ясно. Наверное, ты уже сразу понимаешь, о чем речь, если речь о тюленях. Так вот днем тюлени плавают за рыбой. Но это днем, днем у всех так. А вот зато вечером! Вечером тюлени валяются на льдинах по двое, по трое и большими уютными кучками. Они тепло прижимаются боками, сплетают хвостовые ласты, передние закидывают друг на друга и хорошо им. И очень они любят при этом смотреть, когда по небу показывают северное сияние. Или, к примеру, южное сияние, тоже увлекательно весьма.

О том, что к ним могут прийти и бить веслом по голове, тюлени не думают. Потому что, во-первых, там, где они живут на льдинах, никто не ходит. Они ж неспроста в такой туманной дали поселились, что никому и в голову прийти не может их там искать, чтобы бить по голове. Тем более если веслом. Или палкой с крюком на конце, чтобы сразу за пробитую голову по льду волочить – кто вообще додумается до такого?? И, во-вторых, это ж совсем кошмар, если вечером после рабочего дня даже дома на льдине не расслабиться, а только ждать, когда за тобой придут. Нет, нельзя так было бы жить, невозможно. Давай лучше, чего там новенького сегодня по небу показывают…

Африканский зимородок любит питаться личинками из-под коры. Личинки жирные вкусные – чего не питаться, вот только достать…

Зимородок не дятел. И хорошо, что нет, ведь дятел всю жизнь долбит, а потом вовсе помирает от множественных сотрясений мозга. Производственный травматизм, типа того. Нет, плохо быть дятлом! Зимородком быть лучше: зимородок мозг бережет, а использует орудия труда – делает себе тонкую палочку на манер зубочистки. Только ковыряется не в зубах ею – нету у зимородка зубов, клюв. Вот он держит зубочистку в клюве и выковыривает ловко ею личинок из-под коры.

Зубочистку свою зимородок бережет. Когда спит – прячет под крыло, например. А если зимородки встречают такого, что без палочки, то показывают на него друг другу маховыми перьями, типа, салага совсем еще зеленый. А и, правда, они зеленые.

Вот ты говоришь, «Мужики нынче пошли…» А слушай за комаров. У комара самка – ну чистый зверь! В хорошем смысле. Подтянутая, стройная, крылья аж звенят – фитнес, солярий, шейпинг, все дела, и даже на брюшке полоски. А что мужик? А он какой-то странный. Нет, ну как размножаться – тут он, конечно, на высоте, все они, они ж на высоте как раз и размножаются. Зато вот потом он по цветочкам сразу начинает летать такой, с какими-то фруктовыми мушками там, бабочками. Потомство в полосатом брюшке требует свежей крови, мать из хитина вот лезет и, как камикадзе, на людей бросается посреди бела дня, животом и потомством рискует! А у этого даже жала нет, усики какие-то торчат, да и только. И чего с него, с такого взять? Как-то очень складно выходит, когда он с усиками и не при делах – комар носу не подточит. И, правда, нечего там точить.

У селедок есть такая полоска на боку характерная, так и называется – боковая линия. Селедка этой линией чувствует, когда другая селедка рядом поворачивает, например, и тоже тогда поворачивает. За компанию. Это как у нас чувство локтя. Вот до чего оно в природе иногда интересно бывает – и локтя нет, а чувство есть! А чтобы знать, куда впереди поворачивают, у селедки спереди есть глаза, тоже прям как у нас. А сзади хвост, чтобы поворачивать. И плывет в море такой косяк, много-много селедок вместе. Все дружно поворачивают вправо – влево, вперед смотрят, хвостами машут, красота. И тут одна селедка думает, а чего это я, собственно? Нафига мне сдалось вместе со всеми плавать, чувство локтя это? У меня и локтей-то нету. А если бы и были, так ими же пихаться надо, а не чувствовать вовсе – где локти растут, там никакой боковой линии, никаких правил. Думает так селедка, думает, и наплевать на свои чувства – плавает как хочет. Даже вперед уже не смотрит – чего ей теперь вперед смотреть, если на тех, что сбоку – побоку? Плавает сама. Глядь, а впереди-то уже свободно стало. Никто пейзаж не застит, никто жабрами не надышал (у них же еще и жабры есть), а вода такая чистая, свежая. Оглянулась наша селедка – далеко ли косяк? А косяк весь вот он, туточки, в хвост пристроился и знай себе поворачивает. Так дальше и поплыли.