Летиция в свои восемь лет интуитивно это почувствовала, хотя и не сформулировала для себя. Внезапно она спросила отца в упор:

– Кто гитарист Led Zeppelin?

– Погоди… Не знаю.

– Джимми Пейдж. Ты забыл!

– Забыл только имя.

– Ну, напой мне какое‑нибудь его соло.

Флоран кое‑как напел, безбожно фальшивя, Stairway to Heaven. Надо было обладать редким великодушием, чтобы опознать в этом убогом исполнении знаменитую композицию. Чувствуя разочарование дочери, он сказал:

– Я только что с работы, я устал.

Девочки ушли к себе. Летиция объявила Тристане, что хочет стать Джимми Пейджем.

– А петь заодно ты не собираешься?

– И стать Джими Хендриксом?

– А кто это?

Летиция удрученно посмотрела на сестру:

– Ты что, с луны свалилась?

Тристана расхохоталась.

– Если б мне было тринадцать, как тебе, я бы ездила на рок-концерты, – сказала Летиция.

– Куда?

– Ну ты и темнота! Торхаут-Верхтер отсюда в сорока километрах.

– Это в Бельгии. Как я туда поеду?

– На велосипеде.

– Слушай, это же ты, а не я, хочешь стать рокершей.

– А ты чем собираешься заниматься?

– Понятия не имею.

– Ты любишь книги, вот и сочиняла бы мне тексты.

– Мне кажется, я тебе для этого ни к чему.

– А я уже придумала название для группы – “Шины”.

– Почему “Шины”?

– Звучит хорошо.

– Да, но это бессмысленно.

– Наплевать. В роке главное звучание.

Тристана была потрясена этой сентенцией.

– Объясни. Я ничего не понимаю в роке.

Младшая обрушила на нее в немыслимых дозах Rolling Stones, The Who, Queen, Кэта Стивенса, Дэвида Боуи и Лу Рида.

– Это все‑таки не Топ-50, – сказала Тристана. – Хотя Дэвид Боуи и Queen в Топ-50 входят, – заметила она.

– Случайность.

– “Шины” тоже, возможно, войдут в Топ-50.

– Они быстро минуют этот этап.

Могла ли Тристана не восторгаться этой восьмилетней крохой, полной такого апломба! Она радовалась, что поспособствовала этому своей любовью и трепетным вниманием.

Козетта, со своей стороны, сообщила матери, что будет ударницей в рок-группе Летиции.

– Я бы предпочла, чтоб ты была секретаршей у Тристаны, когда она станет президентом Франции.

– Мам, ну разве я похожа на секретаршу?

– Нет, к сожалению.

– Купи мне ударную установку.

– Чтобы соседи нажаловались на нас в полицию?

Козетта отправилась в Дом молодежи. Там ударная установка имелась, но ее захватил длинный придурок, который извлекал из нее зубодробительно унылые звуки.

– Пусти‑ка меня, – не выдержала она.

– Еще чего! Не хватало только, чтоб девчонка тут командовала.

– Сейчас увидишь, что девчонка умеет, – ответила Козетта, схватив палочки.

Она уселась за установку и дала волю своему бешенству. Услышав, что происходит нечто необычное, прибежал куратор. Девочка продиктовала ему номер телефона своих кузин, и они не замедлили явиться.

– То, что надо! – воскликнула Летиция.

В одиннадцать лет Козетта выглядела на тринадцать, а Летиция – на свои восемь, и куратор поверить не мог, что такая малявка – лидер группы.

– Все из‑за того, что у меня голос еще не сформировался, но ждать уже не долго, – ответила Летиция. – Я начну курить, чтобы ускорить дело.

– Так ты будешь петь? – спросила Тристана.

– Да, как Джими Хендрикс, петь и играть на гитаре. Для этого, когда я занимаюсь гитарой, я повторяю таблицу умножения. Чтобы приучить руки и голову действовать независимо.

– У нас есть ударные, вокал и гитара, – сказала Козетта. – А ты, Тристана, что будешь делать?

– Играть на бас-гитаре, – отозвалась Летиция.

– Я не участвую. Это не мое.

– Конечно участвуешь. Освоишь бас-гитару.

– Не знаю, какая ты там гитаристка, но у тебя определенно талант лидера, – заметил Летиции куратор.

– Надо так надо!

Тристана начала учиться играть на бас-гитаре. И вскоре обнаружила, что полюбила этот инструмент: он был созвучен какой‑то части ее существа, о которой она до сих пор даже не подозревала. Вдобавок, верная себе, она досконально изучила сольфеджио.

– Это ж такая скука, а? – удивилась Летиция.

– Вовсе нет. Мне интересно.

– Странная ты какая‑то. Сольфеджио все терпеть не могут.

Тристана смутилась, это напомнило ей о других ее странностях. Грамматику и математику тоже никто, кроме нее, не любил. Могла бы гордиться, но она усмотрела в этом очередное подтверждение маминых слов: “Тусклая маленькая девочка”.

Ее смущение усугублялось еще одним обстоятельством. Раньше быть маленькой девочкой казалось ей нормальным. Сейчас, в четырнадцать лет, Тристана вдруг осознала, что она плоская, как доска. Первые месячные начались у нее одновременно с двенадцатилетней Козеттой. У той тело уже оформилось, и она выглядела старше крестной.

– Это потому что я толстая, – уверяла ее крестница.

– Чушь, – отвечала Тристана.

– Разве для рокерши иметь толстую задницу не проблема?

– Совсем наоборот, – вмешалась Летиция и затянула песню Queen:

Fat bottomed girls,

you make the rockin’ world go round! ^[16]

– А как же я? – спросила Тристана.

– А ты новая Патти Смит, такая же худая и такая же гениальная.

По правде говоря, Тристане очень нравилось быть басисткой. Летиция угадала правильно, инструмент подходил ей как нельзя лучше. Звучание бас-гитары необходимо, но почти неразличимо: его скорее чувствуешь. Это метроном группы. И почти всегда басист – самый незаметный член группы.

В лицее Тристана была отличницей по латыни и древнегреческому. Она написала для “Шин” песню ионийскими элегическими двустишиями.

– Черт, Тристана, я не могу петь текст, который не в состоянии прочесть.

– Я тебя научу, это несложно.

– Я и так против рока на французском и уж тем более не буду возиться с латынью.

– Это греческий, и не абы какой.

– Нет! А ты не можешь сочинять по‑английски?

– Поверь мне! Греческий – очень ритмичный язык.

Тристана прочла, четко выделяя ритм, начало своего текста.

– Для рока не подходит, – отрезала Летиция.

Козетта спросила Тристану, как она выносит этого маленького диктатора.

– Я ей доверяю, – ответила та.

“Шины” целиком захватили девочек. С 1987 по 1989 год все свободное время отдавалось группе. Они двигались вперед семимильными шагами.

В одиннадцать лет Летиция заявила, что ей надоело играть в актовом зале на праздник Четырнадцатого июля.

– Нам нужен фестиваль. Я хочу, чтобы мы отправились на Торхаут-Верхтер.

– Ты как‑то сказала, помнишь, что это в сорока километрах. На самом деле в девяносто пяти.

– Тебе шестнадцать, а ты еще не водишь машину!

– Это запрещено законом.

Козетта была самой одержимой из них. Помимо увлечения игрой на ударных – у нее был настоящий талант, – она еще считала “Шины” своим спасательным кругом.

– Без “Шин” я пойду по дурной дорожке, как мама.

– Тетя Бобетт вовсе не пошла по дурной дорожке, она родила тебя.

– Вот именно.

Сестры кисло усмехнулись. С тех пор как Козетте исполнилось четырнадцать, она сильно беспокоила их. Она практически перестала есть. Ее прекрасные формы растаяли как снег.

– Раньше ты выглядела лучше.

– Я похудела и стала похожа на тебя.

– Ты более худая, чем я, и, к счастью, на меня не похожа.

– По крайней мере, теперь я не похожа на маму.

В те времена анорексия была еще внове. Ее считали романтической болезнью молодых девушек, как некогда чахотку. Бобетт долго не понимала, что у ее дочери серьезная проблема. А когда поняла, то запаниковала.

– Козетта, моя милая, хорошая, что с тобой?

– Ты всегда больше любила Тристану, вот я и стала худой, как она.