— Они все-таки есть, капитан. — Дрожал генеральский голос. — Я уже отчаялся верить, и когда шпынял вас из-за тех, что в джипе, я не особенно верил в пришельцев — мало ли чудес на свете. Теперь я знаю — они есть. Контакт состоялся, и мы с тобой в его начале. Пусть все идет не так, как надо, как хотелось бы. Они умеют различать добро и зло — вот что главное. И значит, у нас есть шанс. Уразумей Харрасов: главным отныне становится не поиск их следов, но их добрая помощь одной семье. Добрая, вот из чего должны мы исходить.

Прищурились глаза Харрасова, когда старался вникнуть он в двойной смысл генеральских слов. Хотел было прямо спросить, что имел генерал в виду: причинить очередную боль семье Михайловых, чтобы вызвать пришельцев, или что-то другое. Но тут потревожили их эксперты-электронщики. Положили они на тот же стол с иноземным кольцом камешек величиной с лесной орех.

— Жучок, товарищ генерал, — доложили радостными голосами. — Лежал в переднем углу подвала. Радиус действия — до одного километра.

— Этого нам только не хватало.

И снова возник мордатый полковник. «Товарищ генерал, срочно требуют в контору. Только что прибыла комиссия из Москвы. Через двадцать минут назначен сбор оперативной группы. Так что и вас, товарищ капитан, — повернулся он к Харрасову.

— Кончились тихие денечки, помяни мое слово, капитан, — промолвил Коршунов. И все его оживление, и непривычная мягкость и необычность тона, с какими говорил он о контакте с инопланетянами, исчезли; прежняя суровость вернулась на изрезанное глубокими морщинами служивое лицо. — Сейчас ты узнаешь главное в нашей работе. Москва — это тебе не зеленые человечки. Перед нею меркнут все звезды, и не одни генеральские. Узнаешь, что почем. Всыпят невзирая. Поехали, — и он обреченно поднялся.

Когда Харрасов и члены оперативной группы вошли в генеральский кабинет, во главе стола сидел представитель из Москвы, а сам Коршунов с красным, как вареный рак, лицом притулился, съежившись, сбоку. После того, как вошедшие расселись за длинным примыкающим к стене столом, он встал и обратился к ним.

— Господа офицеры. Распоряжением председателя комитета руководителем операции «сосенки» назначен генерал Короедов Петр Валентинович. Прошу, так сказать, любить и жаловать.

После этого он прошел в конец стола, тяжело сел последним в ряду и ослабил узел галстука.

Московский генерал не торопился. Он допил давно остывший чай, вытер носовым платком ладони, глубоко вздохнул, встал и прошел к столу заседаний. Не садясь, он также неторопливо и пристально оглядел присутствующих.

— Подведем итоги, господа офицеры. Поговорим о фактах, которые имеют место, поговорим беспристрастно, как водится или, скорее, как должно водиться, без эмоций. А факты, как ни прискорбно, таковы: башкирское управление контрразведки стало гнездом шпионов. Используя собственную сеть, в том числе и уголовные элементы, на территории республики, последние похитили одного из тех, кто знает пришельцев, пытали его, и что они узнали при этом нам неизвестно. Пришельцы освободили мальчика и сгинули. Найденный жучок позволяет предполагать, что по их следу идут. И идут сами знаете кто. За преступное благодушие генерал Коршунов отстранен от должности, его дело будет рассматривать особый трибунал комитета. Мне же поручено исправить ситуацию. У нас есть только один путь — это использовать семью Михайловых. Полагаю, что мальчик знает больше всех, с ним необходимо поговорить как можно быстрее. К сожалению, семья, скажем так, забаррикадировалась, отключила телефон, и установить с ними благоразумный контакт не представляется возможным. Поэтому приказываю вместе с приданым спецназом произвести задержание мальчика и доставить его сюда. Приказы, как известно, не обсуждаются.

Едва закончил московский генерал, неторопливо поднялся Харрасов.

— Я категорически против. Мальчик травмирован. Любые наши насильственные действия вызовут непредсказуемую реакцию и способны повлиять на его психику. Нам необходимо действовать мирно, средствами убеждения. Это первое. Второе: любые насильственные действия в отношении семьи Михайловых, как мы уже дважды убедились, способны вызвать вмешательство пришельцев или точнее таинственной силы, потому что мы не знаем, что они такое. Это вмешательство, как показывают те же факты, не кончается добром. Исполнение Вашего приказа, товарищ генерал, приведет к гибели тех, кто будет его исполнять. Вы посылаете людей на смерть, чтобы они вызвали огонь на себя. Любое мирное соглашение с пришельцами после этого исключается.

— Я что сюда, в игрушки приехал играть? — вспыхнул московский генерал. Вот, — швырнул она на стол бумажку, — депеша, полученная из Уфы резидентом ЦРУ: «Пришельцы обнаружены, идем на контакт». Читайте и вдумайтесь: в нашей стране, в вашем, черт побери, городе шпики обошли нас в главном на сегодняшний не просто век, но истории — в контактах с иноземной цивилизацией. Государственные интересы — все более возбуждаясь продолжил он, — на этот час состоят в том, чтобы исключить контакт пришельцев с иностранной разведкой, неважно какой ценой. Не мне объяснять вам, капитан, очевидное. Вы сами вместе с вашим генералом отрезали возможность нашего мирного контакта. Не мне также напоминать вам о присяге, которую вы давали родине, вступая в ряды чекистов.

— Не взвинчивайтесь, товарищ генерал, а то вам самому станет страшно. Это мы уже проходили — про высшие интересы, до сих пор расхлебываем. Я в такие игры не играю.

С этими словами Харрасов достал служебное удостоверение, положил на стол, прикрыл сверху табельным пистолетом и, провожаемый взглядами, вышел, хлопнув на прощание дверью. На выходе из здания дорогу ему преградил дежурный офицер.

— Капитан Харрасов, вас приказано не выпускать из здания.

— Арестуешь, что ли, Коля. Ну, попробуй.

— А чего тут пробовать. Пока никого нет, — офицер огляделся по сторонам, — двинь-ка ты меня по скуле, Ильдар, да как следует, чтоб достоверно было. А сам чеши куда хочешь.

— Надо же, мечта исполнилась. — И с этими словами из всех сил двинул злой до чертиков Харрасов по скуле своего давнишнего и удачливого соперника по боксерскому рингу, так что тот без всякого притворства рухнул на пол, не меньше чем на несколько минут потеряв сознание. А капитан и был таков.

Спустя некоторое время он был дома. Жена полусонная тепло и ласково обняла его, ничего не спрашивая, накрыла стол, вскипятила чайник. Смотрела на него глазами глубокими и счастливыми от того, что видела мужа, совсем запропастившегося на работе в последний месяц. Однако и до нее вскоре дошло, что случилось что-то нехорошее.

— Ильдарка, Ильдарка, что с тобой? У тебя глаза невидящие.

Молча посадил Харрасов хрупкую жену себе на колени. Раскачиваясь, стал петь ей песенку

— Тэнгэ тынлык. Агаслыкта

Хандугас моно.

Куктеме ерземе данлай.

Кэм белэ уны.

Йырлаймы куктэ балкыган

Кояштын нурын

эллэ айга арнагармы

Хандугас йырын?

Эллэ арналганмы ул йыр

якты йондозга

йэрэп яткан яландарга

хэтфэ болонга?

Мин белмейем.1

Еще пуще взволновалась жена, стиснула пальчиками лицо мужа.

— Ильдарка, миленький, да что же ты?

— Когда-нибудь, Айгуленочек, я расскажу тебе сказку о волшебном мальчике. Которого люди хотели спрятать в свою клетку, чтобы он служил им и был у них на посылках. Но когда это будет, я не знаю.

Долго сидели они, прижавшись друг к другу, но раздался звонок в прихожей, и, когда открыл Харрасов дверь, генерал Коршунов стоял на пороге.

— Ну что, капитан, примешь бывшего начальника?

— Вы то что ушли, Геннадий Иванович?

— А я не ушел, — Коршунов вошел в квартиру. — Генералы дверью не хлопают. Тебе что, был капитаном ФСБ, станешь лейтенантом ВОХР, падать то чуть-чуть, почти не больно. А мне без штанов с лампасами никак нельзя. Годы не те, здоровье, да и жена молодая, сам знаешь, то одно требует, то другое.