Это был небольшой (пятьдесят на пятьдесят) иконостас летней океанской жизни, на который не хотелось молиться, но который хотелось рассматривать, не отрываясь, в попытке войти и прожить ситуацию каждого обитателя этой коллажной картины: слишком уж непринужденными выглядели эти фото. И вот уже, всматриваясь в эти эпизоды, ты забываешь о том, что просто-напросто пялишься в стену платяного шкафа, а за твоим окном и есть та самая жизнь, которая еще может быть увековечена в позднее добавленных картинках.

Закрыв двери шкафа с его персональной Нарнией внутри, я еще раз оглядела свою номер-комнату.

Если бы не ширина кровати, на которой с полноценным удобством вполне себе могла бы уместиться целая замужняя пара, то я бы решила, что это комнатное пространство – ожившая мечта половозрелого подростка: подкинь еще сабвуфер и неограниченное количество картофельных чипсов с литровой колой.

Но мне такой «настрой» нравился, он не обязывал меня ни к чему, напротив, складывалось ощущение, что я вполне себе могу здесь бунтарить, кричать и просто вести себя так, как я себе раньше запрещала.

Гоу разбирать чемоданы, но сначала не забудь прыгнуть с разбега на кровать!

[Фото в Инстаграм с подписью: «American pie movie style!»]

ГЛАВА 9

«А это далеко не самая ужасная работа в мире», – напутствовала я саму себя, заходя в кафе с уже известным мне названием «Pablo está cansado». П’аВло явно хотел «прослыть» своим у местных, мимикрируя собственным именем под португальца, однако несложно было предположить, что это был изначально провальный план, так себе идея, поскольку его и без того светлые волосы безжалостно выгорели на солнце вместе с негустыми прямыми ресницами и ничем не примечательными бровями, одну из которых, как позже выяснилось, он особо участливо изгибал, разбирая сложные письма в рабочей почте.

Павел уже успел возникнуть в моей жизни дважды за последние сутки: вначале победоносно ворвавшись, чтобы спасти меня от недружелюбного лысеющего администратора, а сегодня утром он разбудил меня своим бодрым голосом прямиком из телефонной трубки гостиничного телефона: «Вставай! Уже семь часов, и тебе пора на самую высокооплачиваемую и потенциально горячо любимую работу! Надень белую футболку (она лежит в твоем шкафу рядом с халатом) и найди темный низ на свое усмотрение».

Как Паша «излечит» мою португальскую немоту, мне было непонятно, – ведь никто из местных не брал меня на работу именно по причине незнания португальского языка.

Его план был таков – все заказы от заезжих англоговорящих туристов принимаю я, всех местных «ни бум-бум» в английском – Габриэль, смуглая длинноногая красотка, приветливо встретившая меня в самом начале.

По роду своей предыдущей деятельности я привыкла конкурировать с мужчинами, но все больше с женщинами. Что я знала точно, так это то, что конкурировать с Габи мне не хотелось: ни красотой ног, ни успехами перед начальником ПаБло, псевдопортугальским потомком. Мне нужно было не так много – чтобы меня не особо трогали, не терзали расспросами и попытками влезть в мою душу. Габриэль должна это понять, всем своим видом я демонстрировала личную «политическую» программу негласности.

Павел попросил Габи помочь мне на первых порах в моменты концентрации коренных португальцев на квадратный метр кафе, и не только: «Объясни ей, где и что у нас лежит и почему не стоить злить папочку и убегать с первым встречным серфером (хоть и симпатичным) в закат!» – в этот момент Павел с ухмылкой посмотрел на меня, погасив свой взгляд в момент, когда Габи заговорила.

– Уверена, что мы отлично поладим с Энн. Не зря она проделала такой длинный путь, – говоря это, Габи, словно запыхавшись, дунула на выбившуюся прядку невесомых волос.

Затем Павел, словно игнорируя недовысказанную Габи, стал рассказывать мне, как серьезно и тщательно он подходил к созданию такого необязательного и абсолютно безответственного места, как винтажное серферское кафе с потертыми стульями и не везде чистым полом.

Я наблюдала за Павлом и за Габи; сперва мне даже показалось, что она старается словно поймать, впитать и поглотить каждое сказанное им слово: поддакивание узким подбородком, вовремя опущенные ресницы и прилежное молчание – она выглядела идеальной подчиненной… идеальной подчиненной женщиной.

Несмотря на ее изначально теплое приветствие, я старалась с Габи сохранять дружественный нейтралитет: поскольку не искала себе подругу здесь, на острове. Она же была деликатна и учтива, не лезла мне под кожу: ни назойливых вопросов, ни желания понравиться и втереться в доверие. Но где-то внутри меня вибрировала мысль о том, что Габи понимает, что мое появление на острове изначально запланировано не было.

Иногда мне даже казалось, что эта проложенная между нами недосказанность позволяла нам сильнее уважать друг друга. Я уверена, что она не знала, но предчувствовала «мою внутреннюю боль» и старалась относиться к ней с уважением, не нарушая созданный в нашем пространстве, вслух не озвученный нейтралитет.

Габи почти сразу показалась мне глубоким человеком, и это не из-за «сложного» каре-черного цвета ее глаз, а словно она понимала, о чем я молчу.

Я очень оценила тот факт, что моя новая коллега не боялась возникающих в разговоре пауз, окончательно растапливала сердце способностью рядом с ней молчать с комфортом, когда ваша тишина не висит тяжким камнем, затрудняя самочувствие, на уровне груди, и вы в ответ не задерживаете дыхание от неловкости.

– Пить кофе здесь не в чести, но мне нравится. Тут все разговоры по душам начинают и завершают сангрией, так что не бойся. Кофе – и ничего личного, – Габи посмотрела в даль, в сторону открывающегося вида на закатный океан, и я видела, как свет, льющийся из открытой двери, стал гулять в лабиринтах ее пуховых волос.

– Пойдем на танцы? – неожиданно, с из ниоткуда возникшей хитринкой в голосе она обратилась ко мне.

– Какие танцы? Я измотана в конец, моя мечта – добраться до кровати и чтоб хватило сил еще на чистку зубов и душ… Не, только не сегодня.

– Неужели ты прилетела на Мадейру за сном? Могла бы и в своей России выспаться, как ваши медведи в берлоге.

…

Текила проникла, и огонь распространился по всему моему телу, начиная с живота и достигнув мизинца правой ноги… будто весь мой организм стал пропитан керосином… я буквально чувствовала этот пожар всем нутром, и мне это нравилось… отпускало! Текила возродила во мне физическую жизнь, но напрочь спалила духовную.

Сейчас мне хотелось нравиться всем, но не принадлежать никому. «Как-то пафосно звучат мои мысли! – заметила я про себя. – Ну и по-о-о-о-фиг! Раньше я жила для тебя, я делала все, чтобы ты считал меня лучшей! Может, этим вечером я и буду худшей версией себя, но себе лгать я не стану! Смотри, я свободна! Я больше не держу тебя в своих мыслях! Бай-ба-а-ай!»

Габи танцевала, она казалась мне сейчас абсолютно легкой, не скованной прошлым, не страшащейся будущего, только ее тело напрягалось сейчас под ритмы латиноамериканских песен – так она сбрасывала, словно кобра, сбрасывающая чешую, скопившуюся энергию дня.

Извиваясь, Габи и сама создавала ритмы, вихри, лепила раскаленный на танцполе воздух.

Оторвавшись от барной стойки, я присоединилась к ней, призывно виляя бедрами и периодически поднимая глаза, мельком осматривая «аудиторию» клуба.

Я всегда втайне догадывалась, что нравлюсь противоположному полу, еще со школы, но сегодня я нестерпимо ждала доказательств! Впервые количество значило для меня больше, чем качество.

Десятки глаз смотрели на меня из разных углов бара – я выделялась на танцполе своим «английским» цветом кожи и русыми волосами, пропускающими сквозь себя радугу и блеск дискоболов, разлетающихся в такт музыки.

Этому принципу я научилась еще со времен школьных дискотек: не нужно демонстрировать явную увлеченность объектом, стоит слегка зацепить его взглядом во время резкого движения – и все… жертва уже на крючке, а я не несу никакую ответственность за происходящее – я не смотрела на вас более двух минут, а значит, нахожусь в пограничной зоне (здесь можно мысленно скрестить пальцы и – «я в домике»).