Степанян на мгновенно потерял сознание, ему даже показалось, что он летит вниз, в разъяренное море. Но это ему только показалось. Руки сами делали свое дело, и вот машина снова выровнялась.

Вражеский транспорт, аккуратно разломившись на две части, уходил в воду. Кормы уже не было видно, а нос задирался кверху, как будто транспорт хотел еще раз вдохнуть свежий морской воздух.

Теперь можно было уходить: экипаж и груз надежно похоронены в море.

Самолет Степаняна приземлился на аэродроме.

Нельсон вылез из кабины и против обыкновения молча пошел к товарищам.

— Ну как, можно поздравить с новой шлюпкой? — поинтересовался кто-то.

— Спасибо. Шлюпку потопил, да заодно и транспорт, — сдержанно ответил Нельсон.

Но он не мог долго оставаться серьезным или сердиться на друзей. Он снова заулыбался и, уже смеясь, рассказывал какие-то подробности боя.

А через несколько дней он отправил домой письмо, адресованное жене, но посвященное сыну Вилику:

«Пусть простит он мне, что я не мог поздравить его с днем рождения (14 августа) и послать ему подарки. Но зато в честь своего сына я обрушил несколько сот килограммов бомб и тысячи патронов на гитлеровских бандитов, возмущающих покой нашего народа, и потопил транспорт водоизмещением и 3-тысячи тонн…»

Много вылетов совершил Нельсон Степанян, и, наверное, почти о каждом из них можно было бы рассказать особо. Ведь не случайно в октябре 1942 года летчику гвардии капитану Нельсону Георгиевичу Степаняну присвоили звание Героя Советского Союза.

Наградой для него был и недолгий отпуск, и Степанян поехал повидать родных в Ереван, туда же должны были приехать его жена и сын, он также решил завернуть в Баку, где прошла его юность.

14

…Баку. Степанян остановился у своей тетки в старой крепости. После грохота войны его оглушили тишина, покой, неподвижность. Странными кажутся ему узкие улички, взбирающиеся по крутым склонам, небольшие дома с крошечными двориками, заметный издалека ханский дворец с его минаретами и крепостной стеной. Нельсон снова почувствовал себя мальчишкой, тем любознательным тихим пареньком, который много лет назад приехал сюда из родного Еревана.

В квартире тетки мало что изменилось со времени его отъезда из Баку. Все та же скромная обстановка, все так же, хотя, пожалуй, сильнее скрипят ступени, ведущие в ее квартиру. Они здорово расшатались, эти ступеньки, ведь по ним прошли уже, наверное, много тысяч шагов. А вот дворик стал еще меньше, совсем крохотным, это потому, что Нельсон отвык от таких масштабов. Ведь его глаза привыкли к морю, к его бесконечным просторам, а здесь все ежа-то и собрано на крохотном пятачке. По двору бесшумно пронеслась кошка, за ней другая… Так вот, наверное, будет всегда. Он помнит, что его в детстве всегда поражало обилие кошек, носившихся как угорелые по двору и не обращавших ни на кого внимания… В узких небольших комнатах тетки мебель расставлена так же, как и раньше. Старая тахта, до которой усталый Нельсон с трудом добирался вечером и где он спал как убитый, по-прежнему стоит на том же месте. Стол, покрытый белой скатертью, фотографии на стенах, время, кажется, прошло мимо них, не задев их своим безжалостным крылом. Хотя и здесь есть перемены: на старинном буфете стоят его, Нельсона, фотографии и лежит аккуратно сложенная пачка писем. Знакомые треугольнички — это его письма, по ним он может проследить свой боевой путь.

Конечно, приезд Нельсона был для всех его родных и соседей большим событием. В эти дни негде было повернуться в маленьких комнатках Лалазаровых. А ребята, те просто сидели на ступеньках и ждали, когда, наконец, выйдет герой. Степанян прекрасно понимал их волнение, и хотя он почти никогда не надевал ордена и медали, а носил колодки, тут он надел их все и в парадной форме спустился вниз к мальчишкам. И здесь, в маленьком дворике, произошла первая встреча-интервью с боевым героем. Потом всяких встреч было много — Степанян, казалось, был нужен всем: школам, заводам, предприятиям, но такой второй встречи не было. В какой-то степени это была встреча с детством, с юностью, когда человека интересует осе, когда он задает прямые вопросы и требует на них такого же прямого и честного ответа.

Мальчишки замерли и в немом восхищении уставились на живого героя. Конечно, было бы лучше, если бы он был огромного роста, какой-нибудь необыкновенный. Но перед ними стоял невысокий человек со слегка усталыми темными глазами. Обыкновенный человек. Совсем как их отцы или старшие братья. Совсем такой же. Но он был героем, и Золотая Звезда не оставляли повода для сомнений. И мальчишки взрослели за это короткое мгновение и начинали понимать, что героизм не удел необыкновенных людей, как в растрепанных приключенческих книжках, а что-то гораздо более близкое, но оттого не менее величественное.

А Нельсон, инстинктивно понимая, что творилось сейчас в ребячьих душах, стоял молча и торжественно, вытянувшись, словно на параде, словно докладывал самому высокому начальству. Да, собственно, так и было. Разве не по приказу этих вихрастых ребятишек защищал он Родину? Почему же, как положено, не отрапортовать командиру после выполнения приказа.

Нельсон поднял руку к фуражке и громко проговорил:

— Разрешите доложить: воюю нормально. Техника и живая сила противника уничтожаются исправно.

И никто из мальчуганов не рассмеялся. Завороженно глядя на летчика, они молча кивнули, словно принимая рапорт, так серьезен был с ними Степанян. И лишь когда он широко улыбнулся, они стайкой набросились на него, теребя и ощупывая. Нельсон долго рассказывал им о войне, о товарищах, о самолетах. Когда же беседа кончилась, он поднялся к себе наверх и только вечером поехал на другую официальную встречу, где его ждали.

…Эта встреча была для Степаняна особенно важной и приятной — встреча с рабочими нефтеперегонного завода, откуда он ушел в авиацию. Еще задолго до назначенного часа приехал он на завод. Подъезжая, обратил внимание на то, как изменилось все вокруг. Выросли новые дома, протянулись подъездные пути, засверкали на солнце нефтехранилища. Наверное, если бы не помешала война, вдвое бы разросся нефтяной город, не меньше…

Нельсон не сразу вошел в клуб, где должен был проходить торжественный вечер. Он пришел в свой старый цех, здесь когда-то его учил Виктор Иванович Циплаков. Цех тоже стал другим: чище и светлее. И совсем другие в нем работали люди. Да не только в этом цехе, а вообще на всем заводе. Если раньше здесь было мужское царство, то сейчас на заводе преобладали женщины и молодежь. На рабочем месте Степаняна трудился молодой парнишка, напомнивший Нельсону его юность. Почти никого нет из старых товарищей — все на фронте, некоторых уже нет в живых.

По территории завода Нельсон шел долго — его останавливали почти на каждом шагу. Наконец он миновал гигантские кубы, которые не раз чистил. «Горячая была работка», — невольно улыбнулся он, вспомнив пятидесятиградусную жару внутри куба.

А вот наконец-то знакомое лицо: Аршак Саркисов! Он начинал работать вместе с Нельсоном. Правда, Аршак был токарем, но, как правило, и он вместе со Степаняном лазил в жаркие кубы. Сейчас это уже не тот ловкий, увертливый юноша, а плотный мужчина. Теперь Саркисов занимает ведущее место в цехе.

Приятно встретить товарища молодости, да еще в такой торжественный день.

Наконец Степанян дошел до клуба. Зал был уже переполнен, люди стояли в проходах — почти весь завод собрался сюда, чтобы приветствовать своего героя.

Говорилось много речей, много хороших, искренних слов в адрес Степаняна. Тот молча слушал и, как всегда, сидел несколько в стороне.

Наступила очередь Степаняна.

— Мне легче убить тысячу немцев, чем произнести хорошую речь, — так начал он свое выступление.

А дальше он говорил о том, как героически сражаются советские люди на Ленинградском фронте, с увлечением рассказывал о летчиках Балтийского флота. А о себе он сказал немного, в основном отвечал на вопросы.