Будешь?
Джеймс покачал головой и повернулся к окну, в сторону моря.
Хороший день, сказал Ллойд.
Да.
Ллойд взял миску с кашей.
Без стульев плоховато, Джеймс.
Да уж ясное дело, мистер Ллойд.
Ллойд ел. Джеймс молчал.
Ну, что думаешь? — спросил Ллойд.
О чем? — спросил Джеймс.
Я слышал твои шаги, Джеймс. В мастерской.
Джеймс посмотрел на свои ноги.
Зачем вы это сделали, мистер Ллойд?
Ллойд отправил в рот еще ложку каши.
Что сделал?
Переписали меня. Сделали рыбаком.
Это моя картина, Джеймс.
Джеймс повернулся к нему.
Но этот человек я, мистер Ллойд. И я не рыбак. Это репрезентация острова, Джеймс. И только.
Не только.
Неправда.
Вы хотите, чтобы я стал таким. Чтобы меня таким видели.
Чушь не пори, Джеймс.
Вы художник, мистер Ллойд. А я — островной
мальчик, который ловит рыбу.
Джеймс, ты ищешь несуществующие смыслы. Джеймс поднял голову, сдерживая набежавшие на глаза слезы.
Художник видит лишь существующие смыслы, мистер Ллойд.
Ты не художник, Джеймс. Пока.
И не стану им, если вы меня представите в таком виде.
Пожалуйста, успокойся, Джеймс.
Вы обещали, что я буду частью выставки. Художником на выставке.
Так и будешь.
Джеймс провел руками по волосам, заодно тыльной стороной ладони согнал с глаз влагу.
Нет, мистер Ллойд. Я буду экспонатом. Рыбаком. Ллойд пожал плечами.
Это репрезентация острова. И только.
Ллойд налил себе еще чаю.
Это я в том образе, в каком вы хотите, чтобы меня видели, мистер Ллойд. Каким вы хотите, чтобы меня воспринимали.
Ллойд долил молока, выпил.
Я уже сказал: ты пока не художник, Джеймс.
И не стану им, если вы представите меня в образе рыбака.
Ллойд собрал посуду, подтолкнул к Джеймсу.
Мне нужно собираться, сказал он.
Джеймс покачал головой.
Холст еще не высох, мистер Ллойд.
Только местами, Джеймс. Все будет нормально.
Я прикрою сырую краску сухим холстом.
Мальчик глубоко вздохнул.
А так можно, мистер Ллойд?
В крайнем случае. По крайней мере, не прилипнет.
Джеймс собрал посуду со стола.
Холст я буду завтра сворачивать, Джеймс. Поможешь?
Джеймс пожал плечами.
Наверное.
Он вернулся домой, в заднюю кухоньку. Мать с бабушкой пекли хлеб.
Принесешь сегодня кроликов, Джеймс?
Джеймс ополоснул лицо.
Да, бабуля.
Мужчины сегодня приедут, сказала она.
Я слышал.
А потом ты уедешь с ними.
Вроде так задумано.
Ты, мистер Ллойд и Джей-Пи.
Он кивнул.
На лодке будет людно, бабуля.
А на острове тихо, Джеймс.
Джеймс пошел к двери.
Тебе двух кроликов или трех?
Трех.
Он затаился в траве и ждал, солнце пригревало спи ну, перекликались коростели, а вот тупики уже улетели, потянулись над морем к югу, по давно проложенному маршруту. Проложен и мой маршрут. Завтра на лодке с Михалом, взять с собой картины и рисунки, помахать на прощание маме, бабушке, прабабушке, три женщины на бетонном спуске, в темной одежде, сбились в кучку, плачут, «Мпа па hEireann», «На причале», а потом вперед, через всю страну к другому морю, море меньше, судно больше. В сеть запрыгнул кролик. Джеймс затянул ее, схватил бьющегося кролика за задние лапы, ударил о землю, размозжив ему голову. Вытащил кролика, снова поставил ловушку, опять сел ждать. А потом на поезде в Лондон, к Ллойду домой, жить среди запахов краски, вместе с наполовину женой, которая опять станет женой полностью. Из норы вылез еще один кролик. Попал в сеть. Джеймс затянул ее. Появился третий кролик, несмотря на всю суету. Какие эти ублюдки тупые. Джеймс схватил третьего руками, поднял вверх, стукнул о землю. До смерти мне надоело кроличье жаркое. Надоело ловить все время одну и ту же тварь. Он пнул третьего кролика, хотя тот уже был мертв. Надоело быть охотником. Собирателем. Он вскинул второго кролика над головой, ударил о землю, забрызгал траву кровью. Надоело быть добытчиком. Убийцей кроликов.
Он вернулся в деревню.
Отличная добыча, Джеймс, сказала Майред.
Верно, мам.
В Лондоне, небось, разучишься.
Вот уж я не расстроюсь.
Расстроишься. Сильнее, чем думаешь.
Ну, буду их убивать в Гайд-парке.
Майред рассмеялась.
Тебя арестуют.
Рассмеялась снова, закрыв лицо руками.
Представляешь себе физиономии детишек? А их мамочек?
Меня посадят пожизненно, мам. Ирландец, Убийца кроликов.
Они прижались друг к другу.
Я буду скучать, Джеймс.
Знаю, мам.
Вошли Михал и Франсис. Поставили покупки на стол, рядом с кроликами.
Опять попируем, сказал Михал.
Моя тайная вечеря, сказал Джеймс.
Удастся на славу, Джеймс.
Бан И Нил поставила на стол чайник, плюшки, чашки. Все сели.
Переживаешь, Джеймс?
Нет, Михал.
Это же будет здорово, сказала Майред. Новая жизнь.
Да и эта вполне нормальная, сказал Франсис.
Не очень, если ты не любишь ловить рыбу, сказал Джеймс.
Майред взъерошила ему волосы.
Как там называется школа, где ты будешь учиться? — спросил Михал.
Пока не знаю. Он не сказал.
А когда занятия начнутся?
Этого я тоже не знаю.
Немного же ты знаешь, а? — сказал Франсис.
Скоро узнаю, сказал Джеймс.
Ты здорово рискуешь, Джеймс.
Это почему, Франсис?
Уезжаешь с едва знакомым англичанином. Джеймс пожал плечами.
Мы вроде неплохо знакомы.
Да и каково ирландцу в Лондоне, сказал Франсис.
Все у него будет путем, сказала Майред.
Полиция вечно ирландских парней хватает. Без всякого повода.
Я буду себя тихо вести, сказал Джеймс. Меня никто и не заметит.
Франсис покачал головой.
Заметят, Джеймс. Они про тебя все знать будут.
Да и знать-то нечего, Франсис.
Ну так придумают, Джеймс. Даже если знать и нечего.
Джеймс допил чай, доел плюшку, встал.
Пойду отнесу мистеру Ллойду и Джей-Пи, сказал он.
Забрал две чашки чая и тарелку с четырьмя плюшками, сперва зашел к Массону, который собирал бумаги со стола.
Замечательно, Джеймс. Как раз то, что мне нужно.
Когда вы вернетесь, Джей-Пи?
Следующей весной. Когда книга выйдет. Привезу газетчиков и телевизионщиков знакомиться с Бан И Флойн.
Меня тут уже не будет, Джей-Пи. Я уезжаю в Лондон.
Да, я слышал. Тебя ждет много интересного.
Спасибо, Джей-Пи. Только Франсис все бухтит.
Франсис всегда бухтит.
Потом он пошел к Ллойду, в мастерскую. Тот выбрасывал пустые тюбики и сточенные карандаши из ящика на пол. Джеймс подал ему сдобу — чай успел остыть.
Я заходил к Джей-Пи.
Ничего страшного, Джеймс.
Ллойд поел, выпил чаю. Джеймс отошел к своим картинам, так и стоявшим на полу.
Выберу свои шесть, сказал он.
Джеймс отобрал «Мпа па hEireann» и еще пять, в основном на бумаге: кролики, деревня, утесы, лодки в море и «Глазами муравья». Переложил все шесть листами картона, связал белой бечевкой, оставил на полу у двери мастерской, рядом с мольбертом Ллойда, уже сложенным в дорогу.
Готово, мистер Ллойд.
Хорошие работы, Джеймс.
Джеймс кивнул.
Неплохо для начала, мистер Ллойд.
Джеймс собрал оставшиеся работы в стопку, положил обратно в дальний угол.
Пол подмести, мистер Ллойд?
Ллойд покачал головой.
Рановато, Джеймс. Лучше принеси метлу, я потом сам, когда закончу.
Джеймс вернулся с уличной метлой.
Хорошая будет выставка, мистер Ллойд.
Отличная. Лучше всех моих прежних.
Джеймс указал на свои картины, так и лежавшие у двери.
Положить их в ваш чемодан?
Пока не надо, Джеймс. Я их упакую вместе со своими.
Джеймс ушел, унес тарелку и чашку, а Ллойд снова принялся за работу: опустошил ящик, вернул в сундук из красного дерева его содержимое, хотя почти все, что он привез изначально, было использовано или попорчено: краски; скипидар; льняное масло вылито, высохло; тряпки испачкались и заскорузли; липкая лента; грунт; карандаши, ручки, тушь и уголь — все на исходе. Баночки и бутылочки перепачканы, незачем тащить их обратно, а вот малый мольберт, палитра, ножи и кисти в порядке — немало потрудились, но еще послужат. Черный фартук девственно чист — его он не надел ни разу. Он засунул рисунки между страницами книг, книги сложил в сундук. Прикрыл их одеждой, сверху стал складывать холсты и картины, перемежая их слоями бумаги и картона, обкладывая скатанными рубашками и носками, чтобы не ерзали. Опустил крышку сундука, запер его.
