Я боялся ее новой вспышки, очень боялся. У меня не было никакого опыта семейных разборок — ни с Валей, ни с ней, Маргаритой. Но следующего взрыва не последовало. Единственное слово, какое довелось мне еще услышать от нее в тот день, было слово «предатель»…
Она убежала, часа два, не меньше, я провалялся на диване, оглушенный, выпотрошенный. Голова гудела, плохо соображала. А потом вдруг отключился и проспал до позднего вечера. Это было самым тяжким для меня наказанием, потому что предстояла бессонная ночь. В моей аптечке не водилось снотворных средств, в ту ночь я не раз пожалел об этом…
Мы с Маргаритой часто разговаривали о супружеских изменах. «У кого что болит». Конечно же, Маргариту мучила необходимость спать с двумя мужчинами, то мытьем, то катаньем давала мне понять, как невыносима для нее такая жизнь.
— А что бы ты сделала, — спросил я однажды, — если бы узнала, что муж тебе изменяет?
Она посмотрела на меня удивленными глазами, криво усмехнулась:
— Быть того не может.
— И все-таки, — настаивал я. — Ведь ему тоже невозможным показалось бы, что ты неверна.
— Надо же… — Она неестественно рассмеялась. — Ну что бы я сделала? Собрала ему чемодан и выставила за дверь, что ж еще.
— А он, если бы узнал о тебе? — Не знаю, что на меня нашло, прямо садизм какой-то.
— Не приведи господь, — она сделалась серьезной. — Нам-то с дочкой идти некуда. Ведь некуда? — в упор уставилась на меня.
Я тогда, помнится, как-то отвертелся, кляня себя за дурацкую привычку задавать дурацкие вопросы. Маргарита любила подшучивать, что у нее нет любовника, что у нее два мужа, просто один из них все время уезжает в командировки. Старалась хоть так возвысить себя в собственных глазах, да, пожалуй, в моих тоже. И о доле правды в этой шутке знала лишь сама Маргарита. Когда-то я прочитал занятную фразу одного юмориста: «Интересно, испытывает ли жена к обманутому любовнику те же чувства, что и к мужу?». У нас все произошло с точностью до наоборот.
Я предполагал, каким нелегким будет объяснение с Маргаритой, но что дойдет до истерики, до семейной сцены… Тупиковая ситуация. Какие права имела она, замужняя женщина, на меня, холостяка? Маргарита назвала меня предателем. Но ведь я в самом деле предал ее. Предал ее, любящую, искреннюю, жертвенную. Предал, и никакие словесные и прочие выкрутасы не могут браться в расчет. Грех мой, неизбывная боль моя, Маргарита…
Во второй раз мы встретились в нашем дворе. Убежден, что не случайно. Маргарита хорошо изучила меня, но и я Маргариту не хуже. Наверняка подкарауливала меня, возвращавшегося с работы, слишком плохо разыграла «неожиданность», разволновалась. Сложность была еще в том, что разговаривали мы не защищенные от посторонних взглядов комнатными стенами, с приклеенными к губам идиотскими улыбками. Со стороны — все объяснимо и пристойно: бывшая больная мило беседует со своим доктором, рядовой случай.
— Как тебе живется? — улыбалась Маргарита.
— Нормально, — улыбался я.
— Я рада за тебя. Надеюсь, Лариса тоже в восторге.
— Не надо юродствовать, Маргарита, не казни меня так жестоко. Если не можешь простить, то хоть пожалей.
— Разве тебя уже надо жалеть? — быстро спросила она.
— Да не о том я, ты же все понимаешь. Я подло с тобой поступил, но это, к сожалению, оказалось сильней меня.
— К сожалению? — иронично вскинула брови Маргарита.
— К сожалению. Происходящее сейчас между нами сократит мне жизнь не на один год, это не пустые слова. Мне всегда будет плохо без тебя, ведь ты мой единственный друг.
— Ой, уж не предлагаешь ли ты мне остаться друзьями? Как это оригинально, свежо.
— Боюсь, не получится. О таком лишь мечтать можно.
— Я слышала, — после небольшой паузы, — ты скоро женишься, это правда?
Ответить я не сумел, лишь кивнул.
— С ума сойти… — Теперь она не улыбалась. — Да чем же она взяла тебя, железобетонного? В считанные дни скрутила… Что она умеет, чего не умею я? Никогда ведь не поверю, что покорила тебя постельными выкрутасами, не знаю тебя, что ли? Чем она тебя опоила, Боря? Ты в своем уме?
Что я мог ей ответить? Мучился, глядя в ее бледное лицо. Изнуренное, страдающее, оно было малопривлекательным, но что всего хуже, очень напоминало Валино. Они вообще были похожи, Валя и Маргарита, даже внешне. Женясь на Вере, я оскорблял их обеих. Одно из самых суровых испытаний в моей жизни.
— Ты пожалеешь об этом, — сказала она, не дождавшись моего ответа. — Я не желаю тебе зла, но ты еще пожалеешь об этом. Я буду несчастлива без тебя, нет смысла лукавить, но ты, когда опомнишься, когда пройдет угар… Бог тебе судья, Боря. — И заплакала…
Был и третий раз. После ее стихов, после свадьбы. И опять в субботу. Вера ушла на дежурство, я раскисал на диване, бездумно пялясь в телевизор, настроение было пакостным. Такое со мной, к несчастью, бывает частенько — вроде бы и причины особой нет, а свет не мил делается. Маргарита некстати вспомнилась…
Будь счастлив, раз таков мой жребий, с ней,
Настолько же, насколько я несчастлива…
И я вдруг решил позвонить ей. Не увидеться, просто позвонить, голос ее услышать. Бросит она трубку, не захочет со мной разговаривать — так, значит, тому и быть. Маргарита была права, мы не могли остаться друзьями, но слишком велика для меня оказалась потеря, сам не ожидал. Не обдумывал, что я ей скажу, не подыскивал причину — набрал номер и замер, прислушиваясь к бесстрастным длинным гудкам. Подумал было, что никого нет дома, почему-то обрадовался этому, хотел положить трубку, но тут прозвучал до боли знакомый голос:
— Слушаю вас.
— Маргарита, это я, — выдохнул.
— Что случилось? — не сразу ответила она.
— Ничего, просто захотелось поговорить с тобой. Извини, если тебе это неприятно…
— Тебе плохо?
— Нет, не плохо, просто вдруг подумал, что…
— Я ее видела, — не дала она мне договорить. — У нее красивые волосы.
— При чем тут волосы? — не сумел я скрыть досады. — Не надо, Маргарита, пожалуйста. Мне все-таки казалось, что мы с тобой…
— Это тебе только казалось, — снова перебила она меня. — Тебе казалось, мне казалось, ей казалось… Если б ты только знал, как ждала я твоего звонка. До последнего ждала. Но я не думала, что ты будешь таким бессердечным, начнешь снова ворошить, ты, молодожен… Не трогай меня, Боря, я только в себя приходить начала. Оказывается, я могу без тебя, уже получается. Порой очень даже хорошо получается. Я отыскала выход. Надо было просто очень-очень разозлиться.
— Разозлилась, и забыла меня… — хмыкнуть я постарался как сумел бесстрастно.
— Нет, не забыла. Я все помню. И ни о чем не жалею. Спасибо за школу. Ой, извини, кто-то в дверь звонит, дочка, наверно, вернулась. Ну, будь здоров. — И частые, короткие гудки отбоя.
Мне уже не узнать, в самом ли деле кто-то нам помешал, или она это выдумала, чтобы закончить разговор. Да и какая теперь разница? Я уже много чего никогда не смогу узнать, может, оно и к лучшему. Но ту, финальную нашу беседу, я перенес болезненно. Наивно было бы рассчитывать, что Маргарита, после всего, сомлеет от радости, услышав мой голос. И отчего я так расстроился? Разве хотел, чтобы она и дальше любила меня, разве связывал с ней какие-либо планы? Разве не должен был порадоваться, что дорогой мне человек, которому я причинил столько боли, выздоравливает, к нормальной жизни возвращается? Разговаривала со мной, во всяком случае, спокойно, без надрыва. Вот только по ковру, когда видел ее в то воскресенье, колошматила так раздраженно, так зло… Все еще лечилась злостью? Нет, прощальную записку Маргарите я писать не стану…
* * *
Что думает обо мне Маргарита — сейчас, сегодня, после годичной разлуки? И почему так хочется мне, чтобы думала хорошо? Зачем вообще нужно, чтобы о нас думали хорошо? Ну, небезразличные нам люди, мнением которых дорожим, — объяснимо, но прочие? Я ведь и начал с того, что неплохо бы побывать на собственных похоронах, полюбопытствовать. Отчего же не все равно, что скажут обо мне после моей смерти, когда это для покойника будет лишь сотрясением воздуха? Хочу остаться в памяти — чьей? — маститым хирургом и кладезем добродетелей? Кому надобна посмертная слава? Потомкам? Благодарным потомкам? Неблагодарным? И всегда ли надобна эта слава бескорыстно? Почему столько списывается великим мира сего, даже их пороки возводятся в ранг достоинств, и ничего не прощается рядовым смертным?..
