– Хорошо, пусть буду я виновата, – соглашалась Кузьминична, – да только что это меняет? Так будешь рассказывать или нет?

Толик беспросветно вздохнул, выказывая, что всего лишь потакает вздорным капризам Кузьминичны, зашагал к креслу возле двери.

– Окошко приоткрой, – велела ему вслед Кузьминична, – надымили мы тут.

Толик выполнил ее поручение, натужно пошутил:

– А дождь, между прочим, уже закончился. Так что выгнать меня под него все равно не удалось бы.

Поерзал, устраиваясь поудобней в кресле, криво усмехнулся:

– Изольда… Вот уж имечко так имечко… Я, конечно, не могу так складно, как доктора передо мной, говорить, все равно не получится. Уж как сумею. Года полтора назад было. Прикатили сюда артисты аж из Москвы. Для нас прямо невидаль. К нам часто всякие артисты приезжают, концерты здесь дают. Сейчас куда чаще, чем раньше, даже навязываются. Время сами знаете какое – кормиться им всем надо, а этих певцов и ансамблей столько поразвелось, что девать некуда. Не тех, которые в телевизоре, те к нам не заглядывают, их наши бабки не устраивают. Дорого они берут, здешним не потянуть. Да и не поедут они в такую таракань. Случаются, конечно, и всем известные, даже знаменитые, но это которые в тираж давно вышли, в больших городах ничего им не светит, людей не соберут. А так в основном из области или других каких-нибудь городов, какие попроще. Их зазывальщики, они теперь менеджерами зовутся, к нашему завклубом один за одним шастают, афиши привозят. Потом, кто сумел сговориться, расклеивают. Почти каждую неделю кто-нибудь из них творчеством своим одаривает. Не обязательно, конечно, халтурщики, и очень даже неплохие, особенно молодые, приезжают, если никуда больше, кроме как в такие места, пробиться не могут. Наши бы на всех посмотреть желали, интересно ведь, какие тут у нас развлечения, только ходят почти одни и те же, кто искусством интересуется, да только накладно очень, на всех деньгами не запасешься. Порой жалко даже этих артистов делается, уж я-то знаю. Готовятся они, ясное дело, по поездам и автобусам мотаются, живут, питаются абы как. Им ведь надо и дорогу, и питание оплатить, и заработать что-нибудь – на те же костюмы, инструменты. А у нас, например, зал на сотню человек, не разгуляешься. Так если бы еще заполнялся всегда, тогда бы куда ни шло, а то ж зачастую и половину мест не раскупят. Не раз такое бывало, что отменяли концерты, зря они свои афиши тратили – билеты не продавались.

А тут случай особый – из Москвы приедут, москвичи нас раньше не баловали. И не какой-нибудь захудалый оркестришко – сами «Инопланетяне». Уж не знаю, как там на телевидении, я лично всего разок их на экране видел, но по приемнику часто их передают, даже лауреаты они какие-то. Все билеты на них в один день расхватали, хоть и цены были зашибись. Только и билетов-то, ясное дело, в кассе было с гулькин нос, большинство по нужным людям разошлись. На Галямова, нашего завклубом, прямо охоту устроили, чтобы билетиком разжиться, все наше начальство с женами своими разохотилось. Даже я, а Галямов Кузьминичне кумом приходится, с трудом два билета выпросил. Полный аншлаг. У них и менеджер не задрипанный был. Верней, была, потому что женщина. Я ее случайно увидел, заглянул как раз к Галямову, когда она у него в кабинете сидела. Тоже редкость – обычно они с кем-нибудь из области договариваются, а те уже на Галямова выходят. А тут сама. Да такая прикинутая, не для наших Бродвеев. Галямов мне потом сказал, что у нее родня какая-то в соседнем районе живет, навещала их, вот заодно и к нам завернула. А вообще-то они у вас в городе выступали, здесь, наверно, подкалымить хотели.

Мы еще, помнится, с Галямовым поспорили – парик у нее на голове или свои волосы. Потому что такая рыжая копнища была – что у твоей Пугачевой. И каблуки высоченные – не знаю, зачем ей такие, при ее-то длине. Я, видите ж, ростом не обижен, а она как бы еще не выше меня. И ногти у нее – впервые видел – в черное выкрашены, и такие длиннющие, что не знаю, как она с такими даже просто тарелку за собой вымоет. Я у Галямова, когда он беседовал с ней, и минутки не пробыл – отдал ему стеклорез, который брал перед тем, и ушел. Но успел заметить, как рыжая эта глазами в мою сторону блимнула. Ну, блимнула и блимнула, мне это до фонаря. А Галямов, потом уже, сказал мне, что я заинтересовал ее. Расспрашивала его, кто я да что я, чего тут делаю.

Ну, короче, осталась она у нас тут с ночевкой. Сказала, что устала очень, отдохнуть хочет. Галямов, ясное дело, к Кузьминичне: прими столичную штучку, сделай все в лучшем виде, чтобы перед Москвой, значит, в грязь лицом не ударили. Ну и чтобы позаботилась, значит, кума, чтобы не заскучала гостья здесь. А как ее тут веселить? Чего ей тут показывать? В кино сводить или на танцы? И не наших же пансионатских зануд ей подсовывать. Кузьминична и говорит мне:

– Берешь, Толик, москвичку на себя.

Я отнекиваюсь: что я с ней делать буду? Кузьминична мне: тебя что, учить надо? Поухаживай за ней, анекдотики, комплиментики, то да се, гитару прихвати, песенки спой. Вдруг она – смеется – тебя за талант примет, в ансамбль свой пригласит. И этими словами, теперь уже признаться можно, очень меня Кузьминична зацепила. А что, подумал, чем черт не шутит? Я себя великим артистом не считал, но уж, извините за нескромность, не хуже буду многих тех, кто в телевизоре изгаляется. Мне под фанеру прятаться не надо, своего хватает голоса. И случай такой упускать не следовало – пусть меня знающий, профессиональный человек послушает. Что профессиональный, сомневаться не приходилось, в Москве абы кого к такому ансамблю не подпустят. Чего, думаю, в жизни не бывает! Сколько слышать приходилось, как многие известные теперь артисты начинали. И в подземных переходах пели, и в кабаках, и на задворках. А потом бац! – такой вот счастливый случай, кто-то нужный услышал, кто-то оценил, кто-то подсобил – и в звезды выбился. А такой случай, может быть, один раз в жизни бывает. Упустишь его – и гуляй, Вася.

К вечеру, значит, привозит сюда Галямов свою гостью. Теперь уже, ясное дело, не его, а нашу. Мы с Кузьминичной, как положено, встречаем ее. Галямов знакомит нас:

– Это, – говорит, – Изольда, надеюсь, ей у вас понравится.

А чего ей у нас не должно понравиться? Кузьминична расстаралась, царскую, не для всякого, комнату ей отвела: отдельный горячий душ в кафеле, кровать пружинистая, диван гостевой, телевизор. А уж по части накормить – вы тут сами удостоверились. Наш повар Гаврилыч прежде в ростовском ресторане готовил, сюда уже после пенсии перебрался. И с годами хуже варить не стал.

Вообще-то, мне такие, как эта Изольда, женщины никогда не нравились, пусть они хоть из Парижа. Мнят о себе много, а сами, если краску с них смыть, ничего из себя не представляют, одна показуха. А эта Изольда лицом еще на лошадь смахивала. Так будто бы не страшная, но все у нее большое – и нос, и рот в яркой помаде, и руки с ногами. Ноги, правда, красивые, тут ничего не скажешь. Всего этой дылде много было отпущено, вот только на женскую грудь материала не хватило, плосковатая была. И голос – будто по три пачки в день высмаливает. Но хуже всего – эти ее ногти, как у того вампира из фильма-ужастика. И привереда она, сразу видать, та еще. Когда мы с Кузьминичной в комнату ей отведенную привели – нет, чтобы за такое к ней внимание поблагодарить, – так поглядела, будто мы ей дом колхозника для ночевки предлагали. Поозиралась, узнала, есть ли горячая вода, минералку попросила, только обязательно без газа. Кузьминична говорит ей:

– О воде не беспокойтесь, будет вам без газа. Только одной водой сыты не будете, поужинаете у нас. Вы пока отдыхайте, располагайтесь, а мы потом вас покормим. Вы где есть предпочитаете – тут у себя или в зале для приемов?

– Лучше у себя, – отвечает, – меньше хлопот.

Кузьминична спрашивает:

– Если через часик мы к вам наведаемся, удобно вам будет?

– Удобно, – соглашается, – я себя пока в порядок приведу. – А потом смотрит на меня с прищуром и добавляет: – Надеюсь, кто-нибудь составит мне компанию? Я ужинать в одиночестве не люблю.