— Тогда нам придется найти причины для раздора внутри, — сказала Эскавидне.

— И новых врагов за пределами города! — добавила Йеккардарья.

— Возможно, наша игра не закончится так скоро, — предположила Эскавидне. — У нас, конечно, своя роль в этом спектакле, да, но на стороне Жиндии есть те, кто слишком амбициозен, чтобы преклониться перед ней.

— Мез’Баррис Армго, — промурлыкала Эскавидне, и эти двое забулькали и захихикали.

— И если Жиндия победит…

— Ты видишь? Вот почему мое слово — истина, — сказала Ллос. — Хаос — это просто. Это естественно.

— Итак, теперь мы закончили, и предоставим возможность сторонам самим разбираться, а сами только наблюдаем и наслаждаемся? — спросила Йеккардарья.

— И постараемся не оказаться изгнанными в хаосе битвы, — добавила Эскавидне.

— Как хотите, — махнула рукой Ллос. — Всегда и во всем можно найти удовольствие, и вы это заслужили.

— Нужно ли нам защищать кого-то? — спросила Йеккардарья.

— Кого бы?

— Юную Ивоннель, которой было даровано столь многое, — сказала Эскавидне.

— И Дзирта До’Урдена, — добавила вторая служанка. — Вы давно хотели склонить его на свою сторону. После смерти он может оказаться за пределами даже вашей досягаемости.

— Не защищайте никого, — Ллос наставляла с твердой решимостью. — Если Ивоннель не сможет найти выход из этой опасной ситуации, значит, она не стоит затраченных усилий. Она выполнила свою задачу в этой грандиозной пьесе, и гораздо раньше, чем я рассчитывала.

— А Дзирт? — с нажимом спросила Йеккардарья, пока Ллос задумалась.

— Он больше не имеет никакого реального значения, — сказала своим прислужницам Ллос. — Его действия помогли привести город к этому необходимому времени очищения, к этому прекрасному времени резни и хаоса. Но это — ожидаемая кульминация его путешествия. Его польза для нас будет больше, если его убьют, ибо он станет настоящей легендой, мучеником для глупцов и навсегда останется шепотом ложной надежды и ереси. Невольный символ того, к чему может привести преданность моему хаосу. Никого не защищать, — закончила богиня. — Вы скатили камни с вершины горы. Наслаждайтесь разрушительностью их пути.

Часть 1

Болезнь

-

Мое предыдущее состояние смущает меня. Когда я вернулся к этой жизни, я сделал это без должной оценки… этой жизни! И вместе с этим изъяном я передавал мое болезненное, неправильное состояние тем, кто меня окружал. Не намеренно, нет, но мои действия и слова, мою отстраненность от самих обязанностей дружбы, партнерства, воспитания детей нельзя было игнорировать, даже когда я прилагал все усилия, чтобы скрыть их.

То, чему я был свидетелем в том, что, как я полагаю, является следующим существованием, навлекло на меня глубокое отчаяние и почти всепоглощающее ощущение ничтожности нашего нынешнего этапа бытия. Не внешне, а внутри моего собственного сознания.

Я не мог ошибаться сильнее.

Как я мог позволить себе поддаться такому искушению тем, что может произойти дальше, игнорируя то, что есть здесь и сейчас? Потребовалась жестокая битва, великая победа, большая личная потеря и момент общего ликования, чтобы показать мне мои ошибки.

Каллида была большим, чем я когда-либо мог надеяться — для всех нас, кто родился и вырос в Мензоберранзане, путешествие по этому городу среди эвендроу стало осуществлением наших (почти всегда тайных) надежд, видений и молитв о том, каким мог бы быть Мензоберранзан.

Для меня это также положило конец личной дискуссии, на которую с самого начала, казалось, был очевидный ответ — и все же было безмерно приятно видеть, что мои убеждения так драматично подтверждаются:

Это все из-за Ллос. Всегда из-за Ллос.

Не веры ее жриц — ибо, в конце концов, как кто-то может по праву называть это верой, поскольку «божественное существо», которому вы должны верить, на самом деле является угрозой диктатуры, которая часто напрямую вмешивается в дела своей «паствы», и, конечно же, напрямую назначает суровые наказания? Поклонение Ллос в Мензоберранзане не является вопросом веры — вряд ли! Это даже не почтение, или какое-либо выражение заслуженного уважения, или благодарности, или что-то в этом роде. Нет, это слепое повиновение, подчинение чужой воле, проистекающее либо из жажды власти — как у многих правящих матрон — либо из простого, логичного страха почти перед всеми остальными.

Я буду трясти головой, пока в ней не прояснится, пока я каким-то образом не приду к пониманию этого страха, как великой мотивации.

Но хотя это всегда было для меня насущной проблемой — и будет продолжать занимать мои мысли и руководить моими действиями, я также должен найти время, чтобы проанализировать свои собственные мысли и чувства относительно Каллиды, моего здесь и сейчас.

Это самая насущная вещь и еще одно важное осознание: необходимость жить настоящим.

И здесь я должен признать свою глупость в том, что позволил красоте трансцендентности почти украсть у меня столь многое. Ибо, если путешествие из этой жизни в следующую — это то, во что я теперь верю, тогда да, если бы я остался в том высшем состоянии, вне этого смертного тела, мертвый для этой жизни и живой в следующей, я бы узнал о Каллиде и обо всех других городах дроу и кланах, о которых рассказывали мне эвендроу, существующие по всей поверхности Фаэруна. Я бы узнал их в этом единстве, в этом полном и прекрасном понимании.

Но почувствовал бы я их? Почувствовал бы я Каллиду с теми живыми ощущениями, которые переполняли меня там, на ледяном шельфе, когда я впервые взглянул на город? Обнял бы я Кэтти-Бри для поддержки и нежно поцеловал бы ее за то, что она привела меня в это место? Умножилась бы моя радость от выражения ее лица, когда она поделилась бы со мной этим открытием, которое сделала она и наши друзья? И стала бы моя радость еще больше, если бы я увидел улыбку Джарлакса, кивок Закнафейна и даже сияние радости, которое так явно исходило от Артемиса Энтрери?

Понял бы я по выражению лица Джарлакса, что он, наконец, нашел то, на поиски чего потратил большую часть своей жизни?

У нас было много общего на том высоком выступе, когда он понимающе кивнул мне.

Нашел бы я чудо в возвышенном спокойствии Киммуриэля, который наконец-то обрел меру ценности и заботы, на существование которых раньше мог только надеяться?

Или в слезах Громфа (хотя он хорошо скрывал их)? Великий и могущественный верховный маг, наконец, смирился и признался в своих собственных чувствах, ошеломленный, каким он никогда прежде не был, чем-то неподвластным его контролю, чем-то, что принесло ему такую радость, которая была вызвана не им самим?

Как бы много ни значил для меня вид Каллиды — и я не могу преуменьшить важность осознания этого места и тех событий — разделить этот момент с другими, впитать их мириады выражений и эмоций, принять их как свои собственные и подарить им свои собственные, сделало это еще более замечательным.

И в этом загвоздка трансцендентности. Именно этого я и боюсь — потерять что-то настолько особенное, если на самом деле нет индивидуальности. И поскольку это ответ, который я пока не могу знать, то это страх, от которого я пока не могу избавиться.

Но да будет так.

Потому что теперь, наконец, я понимаю.

Я нахожусь в этом моменте моего путешествия, в этом формирующем слове моей истории.

Настоящее не будет пленником прошлого.

Настоящее не будет слугой будущего.

Под тяжестью всего этого важно путешествие, момент, формирующее слово.

Я буду продолжать говорить его до тех пор, пока не буду готов к этому новому, отличному разговору.