– Лучше бы поесть принесла! – пробурчал Григорьев на фарси.

От неожиданности девушка даже вскрикнула: чужеземец-шурави заговорил с ней на её родном языке! Придя в себя, она заявила ему тоном, не терпящим возражений:

– Сначала перевязка, потом еда!

И решительно прошла к топчану, велев Сашке раздеться до пояса, снова улечься на живот и не шевелиться, пока она не закончит лечебные процедуры.

3 глава

После обработки раны какой-то местной терпко пахнущей мазью и перевязки, девчонка ушла, но скоро вернулась с пиалой козьего молока и начавшей слегка черстветь ячменной лепёшкой. Саня с аппетитом съел это немудрёное угощение и искренне поблагодарил девушку. Почувствовав спиной чей-то пристальный взгляд, Григорьев резко повернул голову, и невольно охнул – неосторожное движение сразу отдалось болью в его ране. На пороге сарая стоял мужчина лет пятидесяти и внимательно разглядывал своего пленника. Одет он был небогато, и на Сашку смотрел не зло, без враждебности, а, скорее, с любопытством:

– Я слышал, ты говоришь по-нашему, рус. Это хорошо! Ты сильный, крепкий, и это тоже очень хорошо. Я Махсуд, твой хозяин. Когда заживёт рана, будешь работать на меня! Хорошо работаешь – хорошо кушаешь, плохо работаешь – будешь всегда голодный, и скоро сдохнешь! Понимаешь?

– Понимаю, Махсуд. Освободи меня от цепи, я никуда не убегу! – Саня говорил на фарси, и по глазам видел, что это очень нравится его хозяину.

– Посмотрим на тебя. Может, потом и сниму с тебя цепь, если ты это заслужишь, рус. Как твоё имя? – с улыбкой спросил Махсуд.

– Александр – не стал врать Сашка.

– По-нашему Искандер. Так и буду звать тебя – кивнул моджахед – а сейчас ложись и спи, твоя рана скоро заживёт!

И без перехода он сразу повернулся к девушке, всё это время молча стоявшей рядом:

– Назгул, принеси ему наши старые одеяла. Нам они не нужны, а ему здесь пригодятся.

– Да, отец! – и девчонка выпорхнула из сарая, как птичка из клетки…

Тем же вечером Назгул принесла Сане на ужин миску ячменной каши, небольшой кусочек овечьего сыра-брынзы и вместо чая какой-то лечебный травяной отвар. Пока парень ел, она всё расспрашивала его о родине, о людях, которые там живут, о самой жизни в СССР. Сашка даже удивился, откуда взялось столько интереса у деревенской девчонки из афганской сельской глубинки к тому, что её никоим образом не касается, и вряд ли когда-либо коснётся. Ах, Саня, Саня! Знать бы ему наперёд, как он тогда заблуждался с этим поспешным выводом, но, как говорится, пути господни неисповедимы… Он обстоятельно и не спеша отвечал на её вопросы, и спрашивал сам, стремясь лучше узнать окружающую обстановку. Вдруг Назгул сама откинула сетку паранджи, закрывающую её глаза, и Сашка даже слегка обалдел от неожиданности! В свете тусклой керосиновой лампы на него полыхнули два огромных тёмно-зелёных изумруда в обрамлении длинных чёрных ресниц. Видение тут же пропало, сетка снова упала вниз, а девчонка, помолчав, сказала:

– Искандер, мой дедушка Рахматулло был знаменитым целителем. К нему со всей округи шли люди за помощью, и не было ни одного случая, чтобы он кому-то не помог. Когда пришло его время, он из всей нашей семьи выбрал меня, и передал мне своё искусство врачевания. Правда, я ещё не со всеми знаниями разобралась, но впереди обязательно это сделаю. Я хочу сказать, что скоро вылечу тебя, и ты снова станешь здоров!

И Назгул, будто испугавшись собственной смелости, резво выскочила за дверь, а Саня смотрел ей в след, в скрывшую её темноту позднего вечера. И на душе почему-то было легко и спокойно.

– Такая пэри, пожалуй, точно вылечит! – пробормотал Сашка сам себе под нос, и, перевернувшись на бок, будто провалился в лёгкую дрёму… Надо сказать, что Сане очень повезло с хозяином, с ним обходились вполне сносно. Лечили, и, хоть и скудно, но кормили. Его молодой и крепкий организм, привыкший к нагрузкам и по-армейски неизбалованный излишествами жизни, восстанавливался очень быстро. К концу второй недели Саниного заточения в сарае рана полностью затянулась, и он сказал девушке, что готов выполнять посильную работу. Не век же ему в сарае на привязи сидеть! Девчонка сказала об этом отцу, и Махсуд остался очень доволен своим новым рабом. Он поставил Сашку пасти своих овец и коз. Конечно, под присмотром, но Саня и не думал делать глупости вроде преждевременного побега. По своей давно укоренившейся привычке Григорьев решил как следует здесь осмотреться, войти, насколько это возможно, в доверие у местных, собрать всю нужную информацию, просчитать все варианты, и уж только потом действовать. Саня прекрасно понимал, что на это потребуется некоторое время, но теперь ему спешить было абсолютно некуда. И он добросовестно выполнял всю поручаемую ему работу. Сашку немного тревожило только то, что Махсуд стал всё чаще заговаривать с ним о том, что не желает ли он перейти в ислам и стать правоверным мусульманином. И жить здесь не как раб, а как свободный человек. Саня, как умел, объяснял ему, что такие вопросы "с кондачка" не решаются. Что он уважает их исламскую веру, как и любую другую религию, однако должен понять и принять её всей душой, а в противном случае никакой мусульманин из него не получится. Так, недоразумение одно! Махсуд внимательно слушал и соглашался с Сашкой, но попыток уговорить его всё равно не оставлял. А потом взял, да и отвёл его к местному мулле, чтобы тот своим словом помог стать неверному на истинный путь. Мулла Иззатулло оказался весьма неглупым и образованным человеком, и Сашка в свободное от работы время с удовольствием беседовал с ним, втайне желая привлечь его на свою сторону.

4 глава

Шли недели и месяцы, и Саня вполне освоился в кишлаке. Работа на хозяина стала привычной, и не тяготила его. Он почти физически чувствовал, и кайфовал душой от того, что ледок недоверия местных жителей к нему, чужаку, плотный и крепкий поначалу, с каждым прожитым днём всё больше идет на убыль. Дехкане приняли его, и даже зауважали за открытость, добрый нрав и готовность помочь, с чем бы к нему не обратились. Саня делал всё обстоятельно и на совесть, и это тоже существенно добавляло ему плюсов в глазах афганцев. Особенно он нравился местным ребятишкам, у которых, как, наверное, и у всех детей в мире в тот бескомпьютерный и безинтернетный век, любопытство просто зашкаливало! И Сашка, занимаясь работой, рассказывал и рассказывал ребятам обо всём, что их интересовало, а они всей толпой, ловя каждое слово, помогали ему управиться с делами, лишь бы не прерывать его повествование. Об этих самых ребятишках Саня как-то завёл разговор с муллой, что было бы неплохо, разумеется, в свете истинной веры, рассказывать подрастающему поколению о мироустройстве. И вообще, побольше просвещать их о жизни, протекающей за пределами родной деревни. Иззатулло согласно кивнул ему, но хитро сощурился и сделал всем известный жест, будто пальцами потирает невидимые купюры. "Ну, да! Это в СССР образование бесплатное! А в других странах всё по-своему!" – подумалось тогда Сашке. Правда, муллу за это он не осудил даже в мыслях. Хозяин Махсуд давно уже снял с Сани цепь, перестав приковывать его к столбу на ночь, и "благословил" ему для сна мягкий сенник и подушки. Теперь Григорьеву было позволено свободно передвигаться по их посёлку без сопровождения, нимало не беспокоясь о том, что пленный Сашка может вдруг удариться в бега. Всё-таки знание их языка сыграло огромную роль, и Саня в сотый раз поблагодарил себя за предусмотрительность. К тому же сейчас, имея обширную разговорную практику, он целенаправленно оттачивал своё правильное произношение. В этом очень помогала Назгул, которая, в свою очередь, захотела научиться говорить по-русски. Сашка сначала отнекивался, искренне удивляясь зачем ей это, но девушка была настроена очень решительно, и никакие уговоры на неё не действовали. Пользуясь определённой домашней свободой, как наследница своего знаменитого дедушки-целителя, она каждый вечер кормила Саню ужином и до ночи повторяла за ним новые для неё русские слова. Назгул оказалась весьма способной ученицей, и через два месяца уже вполне сносно освоила русскую разговорную речь. Их общение стало ещё более близким, и как-то раз Саня с удивлением поймал себя на мысли, что ему вдруг стала нравиться эта девчонка с её не по возрасту взрослыми рассуждениями. А это уже было опасным, потому что почти наверняка помешало бы его тщательно разработанному плану побега и обретения долгожданной свободы, который приближался с каждым днём. Им уже давно была приготовлена необходимая одежда в дорогу, небольшой запас провизии, состоявший из сухих, почти каменной твёрдости лепёшек, и такого же мяса и сыра на первое время, и даже оружие! Невесть как и когда оказавшийся у одного из местных бедняков раритетный револьвер с патронами, судя по клейму выпущенный в Бельгии аж в конце девятнадцатого века, Саня выменял на еду и спрятал в надёжном месте. Также он будто невзначай, в случайных разговорах, выведал местоположение их кишлака относительно ближайшего к нему города, и ныне продолжал осторожно собирать информацию о дорогах и тропах, ведущих в том направлении. Таким образом, решил Саня, чтобы вся эта подготовка не пошла прахом, надо твёрдо расставить всё по своим местам в общении с Назгул. Кто бы мог знать, что эта его решительность приведёт к такому удивительному повороту судьбы, что не мог бы присниться даже в самом волшебном, заоблачном и несбыточном сне! Как-то вечерком, улучшив момент, он спросил девчонку о том, что не встревожит ли её отца Махсуда то, что они проводят вместе с ним непозволительно много времени? Ведь юная девушка не должна находиться с чужим мужчиной так долго! Назгул, дотоле весело болтавшая о каких-то пустяках, резко замолчала. Молчал и Сашка, ожидая ответа на свой вопрос, и пауза перешла в тишину, которая явно затягивалась. И тут произошло то, чего Саня никак не ожидал увидеть и услышать. В тех обстоятельствах и ситуации, это можно было сравнить разве что с внезапным близким ударом грома и вспышкой молнии посреди ясного, летнего, без единого облачка неба.