Кощей развернулся к Мстиславу и сурово потребовал:

– Рассказывай.

Пообещав взглядом Словену знатную трепку, Мстислав отрезал:

– Не о чем рассказывать. То мои дела.

Зря он так с батюшкой! Ой зря! В зале заметно потемнело, черты лица отца заострились сильней, очерчивая череп, морозец крепчал, и Мстислав отступил.

– Ты опять к Ясуням бегал?!

По стенам пошла изморозь, и Словен невольно обхватил себя руками – мороз он терпеть не мог, не то что теплое солнышко. Голос отца напоминал далекие раскаты грома:

– Я тебе сколько раз говорил. Не якшайся с ними!

Мстислав хмуро посмотрел на батюшку.

– Если б мы одни на свете жили, то вопроса нет. Мне с ними говорить – легче удавиться. Но не от нас только все зависит, так что и ходить, и говорить приходится.

– О чем?!

Волосы отца посеребрила седина. Ой, они же сейчас выпадать начнут: третий облик батюшки – Кощей Бессмертный – благостным видом не отличался.

– Да надоело мне с моря погоды ждать! – брат тряхнул угольными прядями и сжал рукоять меча, что на поясе носил. – Надоело мне за вашими спинами прятаться! Ну я и пошел к Мо́коши. Хотел узнать, сколько мне еще ждать. А она мне: «отдашь грамотку в Велер князю старому, и все у тебя будет». Кто ж после такого откажется?!

Мать зыбкой тенью переместилась к нему и схватила за руку, с надеждой заглядывая в глаза.

– Да неужто ты меня послушался?! Женишься-таки?

Мстислав, на беду, со стола кубок взял, глоток сделал, и после слов матушки подавился, закашлялся. Батюшка оторопело уточнил:

– На ком женится?

Словен от хохота завалился на стол. Кот-Баюн у его ног от еле сдерживаемого смеха пофыркивал. Словен с трудом выдохнул:

– Мама! Там княжичи! Их там четверо. Вряд ли Мстислав на них женится. Ай! – старший брат все-таки сумел его достать, но от этого меньше смеха не стало. – Брат! Я ж за тебя горой стою! А ты сердишься.

Словен спрятался за резную спинку высокого стула, давясь от хохота.

– Да не про Велер я! – матушка раздраженно топнула. – Вернее, не про князя и не про княжичей. Сам мозгами раскинь, дорогой. Ясуни за новую вотчину удавятся. Они и так считают нас чересчур сильными. Значит один путь – женитьба! А там глядишь, по-родственному, и вотчину выбьют.

Кощей, недоумевая, пожал плечами.

– И что? Как просьба Мокоши с женитьбой Мстислава связана?

Словен выдохнул, стараясь смех унять, семья у него – никаких скоморохов не надобно, и пояснил:

– А то, батюшка, что мама, кажись, сама к Мокоши вместо тебя наведалась, – и не удержался от колкости: – бедный братик. Неужто ты у нас уже обещанный.

Матушка с умилением посмотрела на Словена и заворковала:

– Ах ты ж моя умница! Сразу видно, кто у нас самый сообразительный.

Мара с насмешкой на старшего сына покосилась, а Мстислав ошеломленно уставился на мать.

– Матушка, это правда?

Она уперла руки в боки.

– Что матушка?! Я уже несколько раз была у Мокоши, просила невесту тебе подыскать – она обещалась. Только разве сестра Сварогова за просто так что сделает?! – мама передразнила Мокошь: – «Все на равновесии держится.» Сказала, что подумает, чего с мальчика моего затребовать. И вот! Пожалуйста! – она радостно указала на потрясенного Мстислава. – А я-то все прикидывала, как тебя к ней направить, а тут ты сам пошел. То-то радость! Когда свадебка?

Мстислав в досаде стукнул по столу:

– Да что ж такое-то?! Никакой свадебки! И жениться я не хочу, матушка, так что не придумывайте – не заставите! И разговор у нас не обо мне, а о Словене и его поступках. Но видно мне не добиться правды! – он погрозил пальцем Словену и мрачно посмотрел на родителей. – Ой, смотрите! Вы его балуете – добалуетесь, влипнет в очередные неприятности, не просите меня из них его вытаскивать!

Словен в обнимку с котом сидел на полу, прикрываясь рукой, чтобы лишний раз брата не злить улыбками. Кот-Баюн не то плача, не то хихикая, пушистым хвостом стирал крупные слезы, но, когда Словен захотел его хвостом лицо вытереть, не дал – жмот.

Брат круто развернулся, вышел из зала, громко хлопнув коваными дверьми. Щит, что батюшка от варягов привез, грохнулся на пол, гремя металлическим умбоном.

Матушка всхлипнула, и батюшка бросился ее утешать:

– Не грусти, лю́бая моя, – он обнял ее, тайком указывая Словену на дверь. – Не сейчас, так позже, но все сделаем, как тебе хочется. Женится как миленький.

Словен подпихнул кота в сторону матери: все ж любимец, пусть утешает, а сам быстро отполз на карачках за стол и ушел преломлением: пространство сложилось заморским веером, раскрылось, и Словен оказался в коридорах нижних уровней замка.

Тяжелые капли мертвой воды срывались с сырых стен, падали в желобки и по ним стекали к колодцу батюшки. Там верные отцу карлики собирали воду в бутыли, запечатывали. Часть на нужды богов шла, а другая – к соседям тайными тропами уходила. Тот же Один, старший бог варягов, прикупал, да и цинский бог Тянь не брезговал.

Словен пробежался по гулким переходам и выскочил в зал, главное окно которого высотой доходило до потолка, а подоконником почти вровень с полом шло. На горизонте горело алое солнце и за высокие горы щеку прятало, оживал лес, и шумела река Смородина.

Батюшка этот зал специально для младшего брата, Змея Горыныча, дядьки Словена, обустраивал. Не любил Горыныч в первом облике – человеческом – хаживать, а во втором, когда в змея двенадцатиглавого оборачивался, в парадные двери замка не пролезал.

Мстиславу зал нравился, отсюда братец предпочитал пути-дорожки тайные прокладывать, здесь Словен и решил его подождать. Он сел на каменный подоконник, свесил ногу за окно и помахал рукой Вилам – духам гор, вечно юным девушкам, – что парили над пропастью, разминая крылья перед ночными плясками. Они, его заметив, завизжали от радости, но Словен приложил палец к губам, покачал головой, давая понять, что не время сейчас в игры играть, и едва их угомонил, как услышал шаги Мстислава.

Братец грозной тучей появился в зале, замер на пороге и рыкнул:

– Чего надобно?! За трепкой пришел? Так я всегда пожалуйста, тем более вполне заслужено.

Словен улыбнулся и достал из-за пазухи тростниковую дудочку-жалейку – его грозное оружие. Он в нее крупицу своего дара вложил. Поет дудочка, а слушатели правду рассказывают. Только сил она сжирала, как дядька Змей Горыныч еды после очередного приступа борьбы с лишним жирком, который отчего-то только ему и виделся.

Мстислав замер, глядя на жалейку, и погрозил:

– Только попробуй заиграть! Ты силен стал, но я-то старше и сильнее буду. Накручу уши, не жалуйся потом матушке.

Словен фыркнул, склонил голову на бок по-птичьему:

– А тебе есть что скрывать, братец? Есть, конечно же, иначе бы ты до конца с родителями бился, выторговывая мне наказание, а не сбежал.

Словен подскочил на ноги и спросил уже серьезно, отметая из речи дурашливость:

– Я хочу знать то, что ты родителям говорить не захотел.

Мстислав глянул на него так, как обычно отец в минуты гнева смотрел – исподлобья, тяжело, опасно. Но Словен хорошо брата знал и видел, что тот на части разрывается: одна хотела гнать его взашей, вторая понимала – просто так он не спрашивает. Только взыграла гордость.

– Опять лезешь куда не надобно?

Словен покрутил жалейку, примерился, краем глаза наблюдая за Мстиславом. Ой нечисто дело! Побледнел братец, взволновался. И Словен еще надавил:

– Отчего ж куда не надобно? Не чужой чай. И представь на мгновение, что тебе родители скажут, когда узнают, что в той грамотке нацарапано.

Тут Мстислав побледнел так, что Словен оторопел. Испугался, что ль? Но ошибся, брат подскочил к нему, схватил за полы кафтана и встряхнул:

– Я ж тебе запрещал читать. Сквернодей ты эдакий! Я ж приказывал!

Словен отодрал его руки от себя и отступил, холодно обронив:

– Я тебе не ленник, брат! Ты попросил отнести, я отнес. Но отдавать неизвестно что вещунье, которая кланяется на все стороны – и Ясуням, и Дасуням улыбается, – я не соглашался. Не смей использовать меня втемную!