К 1940 году основная масса населения умела читать и писать. В это время простейшие производственные объединения перешли на устав сельхозартели, поднялась производительность труда, развернулось строительство хозяйственно-культурного центра.
Большое облегчение получили жители этого края с 1935 года — с началом регулярных торговых рейсов морских пароходов к устью Индигирки. Прекратились изнурительные поездки на Яну и Колыму. Резко увеличился завоз товаров. В домах появились патефоны, швейные машинки, часы и другие новые предметы культурного обихода. Люди стали лучше питаться, чище одеваться. В 1937 году в поселке была установлена радиостанция, начались плановое гидрографическое изучение реки Индигирки и судоходство, что внесло большое оживление в общественную и культурную жизнь.
В 30-е годы возникли комсомольская и партийная организации. Первыми коммунистами из Русского Устья были Н. К. Рожин, И. Г. Киселев, С. А. Чикачев и другие. В общественную жизнь включились женщины. Хотелось бы назвать самых активных — Е. А. Чикачеву, Е. IL Киселеву, А. П. Новгородову, А. И. Чикачеву.
Вспоминается март — апрель 1939 года. Я хожу в первый класс. Однажды в школу зашел радист дядя Тарас и объявил, что завтра прилетит аэроплан, поэтому нам вместе со взрослыми надо делать аэродром. Все село дружно принялось за работу. Площадку подготовили на реке, по концам ее поставили бочки, на которые положили тряпки, пропитанные бензином. Ждали два или три дня.
…Я пришел из школы и играл с годовалой сестренкой Юлей, вдруг раздался гул самолета. Все, кто был в доме, — и взрослые и дети — выбежали на улицу и кинулись на берег, а я… я остался и залился горькими слезами, потому что не с кем было оставить сестренку. Хорошо, что мама вспомнила обо мне. Но в дом она не зашла (ей ведь тоже хотелось увидеть диковинную железную птицу), а залезла на крышу и крикнула мне в печную трубу, чтобы я привязал Юлю на длинной веревке к кровати, а сам бежал на улицу. Я быстро оделся и побежал к реке. Аэроплан заглушил моторы. Это был двухмоторный самолет, похожий на нынешний ЛИ-2, но несколько иной конструкции. Помню и его номер — Н-177, и надпись спереди — «Авиаарктика». Он стоял на Индигирском льду, краснокрылый, как розовая чайка, но более загадочный, чем эта редкая птица.
Вышли летчики в меховых унтах, в кожаных куртках и шлемах. Был один штатский в белой шубе. Все они пошли в клуб, где человек в белой шубе сделал доклад. Позже я узнал, что в это время завершил работу XVIII съезд партии. Видимо, это была пропагандистская группа.
Самолет остался на ночевку. На другой день занятий в школе не было — все мы во главе с учительницей чуть свет крутились около самолета. Летчики устроили для нас что-то вроде экскурсии: заводили кучками в самолет и даже разрешали заглянуть в пилотскую кабину.
Когда самолет улетел, несколько человек на собачьих упряжках во главе с моим отцом отправились на побережье моря километров за семьдесят и привезли бензин, доставленный туда летом пароходом в больших плоских банках. (Позже из этих банок понаделали охотничьи печурки.) Примерно через неделю самолет снова прилетел, чтобы заправиться горючим. Причем командир самолета Н. Ф. Бузаев зашел к нам в избу, поговорил с отцом и выдал ему расписку. Эта расписка долго хранилась в нашей семье. Помню ее содержание дословно: «Дана настоящая расписка председателю колхоза «Пионер» т. Чикачеву Г. Н. в том, что мною, зам. командира Чукотской авиагруппы Н. Ф. Бузаевым, полностью получен бензин, доставленный в Русское Устье».
Родители мои угощали Николая Федоровича юколой и строганиной, а он нас шоколадом и конфетами «Мишка на Севере» (шоколад мы тогда пробовали впервые).
Почему я об этом рассказываю? Потому, что хочу показать, какой, как говорится, богом забытый край связала тогда с Большой землей авиация. Ведь каждый из земляков мота поколения сначала полетел на самолете, а потом уже поехал на поезде. Да что там поезд! Самую обыкновенную телегу, и ту увидели позже самолета…
В годы Великой Отечественной войны иидигирщики проявили себя истинными патриотами. Они самоотверженно трудились, стремясь помочь фронту усиленными поставками рыбы и пушнины; помогали отправкой в армию теплых вещей, сбором средств на постройку танковых колонн, эскадрилий самолетов. В 1943 году создан Индигирский рыбозавод и сформировано несколько крупных рыболовецких бригад, лучшими были бригады В. Д. Шкулева, М. Г. Шахова, П. Н. Рожина…
В послевоенное время пришло телевидение, появился авиационный транспорт, начались экскурсионные поездки в центральные города страны… Помню, как восприняли старики введение пенсий: «Бают, будто мы-то, старики, хоть вохшу кумельгой на кроватях лежать будем — нам все равно деньги будут давать… Сумлительно…» Много «сумлительного» — много добрых перемен вошло в наш дом, в нашу судьбу, несмотря на все препоны и превратности жизни…
Сподвижники полярных исследователей
Итак, в конце XVII века русские окончательно осели на Индигирке и превратились в постоянное промысловое население.
Суровые, подчас экстремальные, условия Севера, постоянная борьба за выживание, обстановка промысловой жизни, принуждающая пренебрегать опасностями ради добычи рыбы и зверя, — все это на протяжении веков закалило характер русских колонистов, воспитало их физическую выносливость, неприхотливость в быту, спокойствие и смелость.
Переняв трудовой опыт юкагиров, эвенков, якутов, они стали такими же тонкими знатоками и следопытами северной природы, хорошо изучили топографию обширной территории между Яной и Колымой. Смело пускались в самые опасные переправы и путешествия, на утлых одноместных лодках — «ветках» — переплывали морские заливы шириной в 20 километров или в полярную ночь, без компаса, на собаках отправлялись по льду на 200–300 километров в глубь океана; в поисках новых территорий, богатых рыбой, пушным зверем и мамонтовой костью, удалялись на большие расстояния, открывая малоизвестные или совсем не известные места. Песцовые ловушки индигирщиков были расположены на сотни километров по побережью Ледовитого океана по обо стороны Индигирки: на восток они тянулись до реки Чукочьей, на запад — до Меркушиной стрелки.
В долгие полярные ночи, находясь в пути, охотники ориентировались по «кол-звезде», известной современному читателю как Полярная звезда, умели довольно точно предсказывать погоду, определять расстояние и время. Известный исследователь Арктики Ф. П. Врангель в своей книге «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, совершенное в 1820—24 годах» пишет: «Жители сибирских тундр совершают большие путешествия по нескольку верст по безлюдным однообразным пространствам, руководствуясь на направления своего пути единственно застругами. Я должен упомянуть об удивительном искусстве проводников сохранять и помнить данный курс».
При езде на собаках делали остановки через 10 километров, точнее — через час. Время определялось благодаря особому- навыку, который, по словам известного знатока Севера П. Ф. Анжу, помогал следопытам: «…в один час редко ошибались на пять минут».
На всем севере Сибири добывали мамонтовую кость — в среднем около 2000 тысяч пудов в год. Клыки мамонтов вывозили через Кяхту в Китай и через Москву в Англию, где они конкурировали со слоновой костью. Стоимость мамонтовой кости на внутреннем рынке колебалась от 20 до 60 рублей за пуд [Пасецкий, 1970, с. 102].
Индигирские и устьянские промышленники, занимавшиеся добычей мамонтовой кости, положили начало выдающимся открытиям на Северо-Востоке в начале XIX столетия, впоследствии вызвавшим огромный интерес не только в России, но и в Европе. Индигирщики регулярно посещали Новосибирские и Медвежьи острова. «Для отыскания мамонтовых костей промышленники ежегодно ездят на дальние острова. Они отправляются в путь с марта и апреля месяца. Путь свой они направляют по положению торосов льда и наметов снега. Долговременная опытность научила их, как распознавать надлежащее направление для достижения желаемых островов. Достигнув желаемых островов, промышленники остаются на оных; при берегах ищут мамонтовой кости, ловят зверей и рыбу; и по наступлении осени, как скоро море покроется льдом, они отправляются к домам, и уже на следующий год, с наступлением марта месяца, переводят весь свой промысел» [Геденштром, 1829, с. 166].
