— Людей опросить? — догадался Арсений Степанович.

— Именно, — кивнул я. — Люди сами наговорят, что они больше всего любят в новый год ставить. Попросите Валечку опросные листы распечатать и размножить.

— Это же надолго, — c сомнением покачал головой мой зам.

— А вы девчонок наших попросите помочь, — я улыбнулся и подмигнул. — Им c большей охотой отвечать будут. Коллеги, кто готов помочь Арсению Степановичу?

Так и думал — лес рук. Зоя, Соня, Катя c Людой, Анфиса и юнкор Юлька, конечно же. Бродов в малиннике хоть побудет.

— И начните материал в целом c винила — чем он лучше магнитной ленты, — добавил я. — Порассуждайте c читателями, есть ли у него будущее в мире прогресса…

— К сожалению, нет, — вздохнул Бродов.

— А я бы так не был уверен, — я хитро подмигнул своему второму заму. — Мне кажется, винилы и в двадцать первом веке будут крутить. Это вы тоже, кстати, у прохожих поспрашивайте.

— Как скажете, — пожал плечами Арсений Степанович.

— А теперь, — сказал я, — все кроме редакторского состава свободны. И еще… В два часа после обеда прошу в ленинскую комнату всех, кто хочет принять участие в новогоднем корпоративе. То есть — тьфу! — в концерте художественной самодеятельности.

Надо бы уже и этот вопрос решить, a то Клара Викентьевна уже начинает подозревать, что на самом деле у меня не все готово. Потому как то, что предложили Бульбаш c Бродовым — это просто девятнадцатый век.

Кажется, я и корпоративную культуру скоро тут буду менять.

В моей прошлой жизни я прохладно относился ко всякого рода капустникам и особенно к самодеятельности. Иногда, конечно, забавно смотреть, как взрослые люди пыжатся изобразить актерское мастерство на импровизированной сцене, но чаще всего это вызывает испанский стыд. Тот самый, когда позорится кто-то, a стыдно тебе.

Разумеется, так бывало не всегда и не везде. В моей практике случались и алкогольные корпоративы без внятной культурной программы, и экстрим вроде ночевки в палатках в конце октября. Причем оба вида таких развлечений я испытал в одной и той же организации, где работал в рекрутинговом отделе. А так как в кармане у меня был диплом филолога, приходилось ваять стенгазеты и потом корпоративный глянец. Фактически это был мой единственный редакторский опыт, да и то c огромной натяжкой, потому что окончательное слово было за руководителем офиса. Женщина она была неплохая, вот только в журналистике разбиралась… так себе разбиралась. А начальница филиала, дама еще более активная, и вовсе обладала запасом дремучих стереотипов — вроде того, что дизайнеры первый макет «делают бесплатно». Но дальше хуже. Я привлек к созданию глянца тверских журналистов, согласившихся подшабашить, вот только писали они, по мнению руководства, не то и не так. Специфика компании, видите ли, не была ими схвачена.

Потом и вовсе перемудрил генеральный из головного офиса в столице — нанял дизайнера, тот сделал макет, a мне… пришлось нанимать еще одного, чтобы он по ознакомительным файлам в убийственно низком разрешении создал заново тот же самый макет. На просьбу же предоставить исходники московский директор снисходительно заявил, что это был демонстрационный пример, как работать. А дальше — наша забота. Мне было плевать, потому что счет за работу тверского дизайнера ушел директору же в Москву.

В итоге весь первый и единственный номер я написал в одно лицо. Потом работу над журналом передали вообще в орловский филиал некой девочке, которая тут же ушла в декрет, и пафосный глянец окончательно канул в небытие. Я же из той конторы уволился, поклявшись никогда не работать в корпоративных изданиях, где журналистикой правят коммерческие директора c собственным странным видением других сфер деятельности.

Но вот что я точно вспоминал c благодарностью и теплотой — это по-настоящему круто организованные капустники. Не считая провальных алко-пати, конечно же. Вот оттуда, из той корпоративной культуры, a еще из опыта новогодних посиделок в редакции нашего любгородского портала я и планировал надергать идей для праздника в «Андроповских известиях».

— Ну что, товарищи? — я улыбнулся, глядя на свою продюсерскую группу. — Поразим талантами худсовет?

Глава 13

Бродов, Бульбаш и Зоя Шабанова сосредоточенно внимали моей сумбурной речи. Вначале я, разумеется, выслушал их предложения, но они откровенно попахивали казенщиной и отсутствием фантазии. И это странно, потому что журналисты, вообще-то, народ творческий. Видимо, последние годы в редакции к этому подходили настолько формально, что и актив обленился.

По большому счету, коллеги хотели пойти по накатанной и провести сборный концерт в стиле кто во что горазд. Мирбах бы прочитала стихи, Никита c Аркадием спели бы под гитару, завгар Доброгубов показал бы фокусы… И так далее. А я хотел простую, но яркую постановку c концепцией и сюжетом. Вроде той, как в моей приснопамятной конторе объединили приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона c Дюймовочкой, латиноамериканскими сериалами и боевкой в стиле голливудского фильма «Матрица». Но лучше всего зашел другой спектакль — мы просто в легкой забавной форме показали работу всех отделов компании, переделав известную песню o пластилиновой вороне для звукового сопровождения. На корпоративе все в зрительном зале легли от смеха, a уже здесь и сейчас я подумал: зачем изобретать велосипед, когда можно сделать то же самое, только c уклоном в журналистику? В итоге мое воспаленное воображение родило концепцию советского телевидения будущего в духе вечерних шоу из моей прошлой жизни. И c кое-какими деталями, o которых здесь никто пока даже не подозревает.

— Концерт будем проводить, как обычно, в ленинской комнате? — уточнил я и, едва получив тройной утвердительный кивок, продолжил. — Это будет наша студия две тысячи двадцать четвертого года…

— А почему именно двадцать четвертого? — удивился Бродов. — Почему не две тысячи сотого, например?

— Не будем загадывать так далеко, — отмахнулся я. — У нас фантастика ближнего прицела… Так вот, представим обычный предновогодний эфир советского телевидения. С живой музыкой…

— Разве в будущем станут слушать живую музыку? — улыбнулся Бульбаш. — Наверняка там роботов к этому делу припашут. Электронная музыка, музыка космоса, достижений…

— В будущем людям настолько приестся прогресс, — я назидательно поднял указательный палец, — что они будут охотиться за стариной. В моду войдут экологически чистые… колхозные продукты вместо генетически выращенных. Живая музыка вместо синтезаторов. Дома из красного кирпича, деревянная мебель. Обычные кошечки и собачки вместо роботов.

— Что-то в этом есть, — улыбнулась Зоя. — Помню, я сестренке книжку читала про последний цветок — это была ромашка, которых, по сюжету, почти не осталось из-за технического прогресса[1].

— И обычный театр в будущем станет не меньше популярным, чем кино, — продолжил я. — Не для всех, конечно же. Люди разделятся на театралов и тех, кто любит большой экран.

— А я читал, что в будущем театра не останется, — серьезно сказал Бродов. — И кино тоже — его заменит телевидение.

— Когда появилось радио, все думали, что умрут газеты, — возразил я. — Потом появилось кино, и все думали, что умрет театр. А когда появилось телевидение… Обратите внимание, что у нас и сейчас все это существует одновременно.

— Какое-то ретробудущее, — c сомнением покачал головой Бульбаш. — Если, как ты говоришь, так и останется.

— Будет, конечно же, по-другому, — возразил я. — Но у людей двадцать первого века станет больше выбора — посмотреть кино или пойти в театр, к примеру. А то и, не выходя из дома, смотреть концерт в итальянской опере.

— Прямой телеэфир? — c пониманием уточнила Зоя.

— Именно! — улыбнулся я. — Итак, представим сценарий… В две тысячи двадцатом году на Земле разразилась эпидемия нового… риновируса. Все чихают и носят c собой невероятное количество носовых платков. Болезнь жутко заразная, и все сидят дома — работают на дистанции.