– Диверсия? – едва слышно пробормотал он и нахмурился. – Нет-нет, “серые” не должны были пробраться так далеко на северо-запад.

Откинувшись к стене, он покачал головой, прогоняя мрачные догадки.

Когда поезд миновал один из лысых холмов, гном увидел, что дымом чадила труба. Она была так же высока, как и шпиль городской ратуши, возвышавшийся в центре городка. Они подъезжали к Пройнину.

– Дядя гном, а вы воевали?

Гном нервно кашлянул.

– Дядей гномом меня не звали уже лет двадцать, – усмехнулся он и положил книгу на живот. – Так дело не пойдёт. Лучше обращайся ко мне: тэр Дукин.

Симмек кивнул.

– Воевал. Конечно, не так, как это делаете вы, люди. Я командовал небольшим отрядом, собранном в моём родном Ки Хароме. Мы совершали вылазки на захваченную территорию и проводили диверсии: взрывали склады с боеприпасами, сжигали провизию, грабили фуражи. Несколько наших диверсий даже помогли выстоять Инненгу полтора месяца. За это время женщин и детей успели отправить в Иммет, глубоко в тыл, – гном вздохнул. – Правда, оба города всё равно превратились в руины.

Заметив в проходе возвращающегося Хобба, Дукин снова взялся за книгу. Юноша был взъерошен. Бросив на кровать кожаный мешочек с деньгами, Хобб опустился на свою полку и подтянул ноги к груди. Симмек присел рядом.

– Хобб, что случилось?

– Не вникай, Сим, – раздражённо отмахнулся брат.

Мальчик незаметно пощупал кошелёк. Тот заметно отощал.

– Ты снова играл на деньги?

Хобб зло глянул на младшего брата и схватил кошелек.

– Я знаю, что делаю, – парень вытащил походный мешок, швырнул деньги и задвинул поклажу ногой. – Ну, что нарисовал?

Симмек потупил взор.

– Опять трещал с этим…

– Нет, – соврал мальчик. – В окно смотрел.

Хобб глянул на гнома. Тот продолжал читать, будто разговор не касался его.

– Ты помнишь, что получают лгуны? – грозно спросил старший брат.

Мальчик, не подымая головы, кивнул. Хоббу этого было недостаточно.

– Повтори. Вслух.

– Двадцать отжиманий.

В вагон вошли два охранника в тёмно-синих дублетах торговой компании. При их виде пассажиры оживились.

Охранников в поезда пустили после нападения Империи на Дымное королевство. Им полагалось следить за порядком, утихомиривать споры и, чего уж молчать, следить за пассажирами. Каждого подозревали в пособничестве «серым», каждый был потенциальным шпионом или предателем. Особенно после диверсии в поезде, шедшем из Инненга в Иммет.

Высокие и широкоплечие охранники издалека походили на братьев, только один был старше другого лет на пятнадцать. На самом деле они не были даже близкими родственниками, просто в их родных краях почти все люди темноволосые, с высокими скулами, черными густыми бровями и глубоко посажеными глазами, будто они всегда чем-то озабочены и потому сердиты. Тот, что постарше, носил на поясе короткий обоюдоострый меч, у младшего на бедре висела пистоль.

Охранники подходили к людям и спрашивали, есть ли у них какие-то жалобы. Иногда они перешучивались, стараясь подбодрить пассажиров. Многие ехали из тех мест, где давным-давно никто не улыбался. Дойдя до купе с братьями, охранники первым делом обратились к гному, чем раздосадовали Хобба, который пытался первым завязать беседу.

– Тэр Дукин, наше почтение, – старший охранник совершил полупоклон (младший едва кивнул). – Всё в порядке? Никто вам не надоедает?

Гном закрыл книгу и сложил руки на ней, сделавшись похожим на старенького деда, которого разбудили непоседливые внуки.

– Нет, нет, что вы.

– А вы, молодые люди? – осведомился старший охранник у братьев.

– Нас всё… – начал было говорить Сим, но Хобб больно сжал ему локоть и перебил.

– … устроило бы, если бы не приходилось делить вагон с мерзким гномом. В остальном у меня нет претензий.

Запустив гному «жука» под кожу, молодой человек ждал от него ответной реакции. Ироничного замечания, может быть, гневной тирады – чего угодно, лишь бы вывести недомерка из раздражающего равновесия. Но гном лишь улыбнулся в ответ. Охранники молча переглянулись и отправились дальше по вагону. От приподнятого настроения у них не осталось и следа.

Меж тем поезд медленно въехал в город. Небо потемнело от плотной тучной пыли, выдыхаемой трубой. За окном потянулись хлипкие хибарки пригорода. Состав медленно сдавал ход.

4

Дукин, заправив табак в увесистую трубку, по форме похожую на наковальню, заранее двинулся к выходу. Он погрузился в собственные думы, часть из которых касалась его путешествия в Рэйджволт, другая – двух братьев, деливших с ним купе. Он никак не мог понять, почему старший брат столь холоден к младшему? Его не заботило отношение старшего к нему самому. Дукин привык к ненависти людей, хоть и не до конца понимал её природу.

Поезд в последний раз легонько дёрнуло, и он остановился. Пассажиры заспешили на выход, проторяя себе дорогу по узкому коридору тюками с пожитками.

Дукин спустился следом за молодым охранником и остановился, вдыхая слабый аромат жжёной бумаги. Он напомнил ему дом с горящими печами, вздымающимися кузнечными мехами и ядрёным запахом пота гномьих тел, попеременно бьющих кувалдами по мягкому, податливому металлу. Дукин никогда не покидал Ки Харом надолго, даже когда командовал партизанским отрядом. Он чувствовал странную борьбу между жаждой путешествий и желанием вернуться в родной дом до той степени, что начинал испытывать беспокойство. Вот и сейчас, стоя на перроне в Пройнине, он ощущал, что теряет связь с родными подземельями.

Гном поджёг трубку и вдохнул дым выращенного на склонах родных гор табака. Вглядываясь в лица людей, он пытался проникнуть в их сущность. Взгляд Дукина остановился на женщине с двумя маленькими детьми. От страха малыши жались к матери и боязливо прятали лица в складках её просторного сарафана. Она была уже не молода и ей тяжело дался переезд. Думая о ней, Дукин представил картину: деревня с шуршащей пшеничной пашней и дом где-то на краю жёлтого колосящегося ковра, может быть, в тени высоких деревьев, посаженных основателем династии. Но случилась война. Муж этой женщины, уходя воевать с Империей, наказал уехать с детьми подальше. И вот она, растерянная и безмерно уставшая, стоит посреди чужого города в чужой стране и не имеет ни малейшего представления, что делать дальше. Что делать ей, обычной деревенской женщине, в заводском городе…

Дукин не представлял на месте этой женщины изгнанную из родных чертогов гномиху. Их король или откупится золотом, сколь бы высокую цену не потребовал враг, или прикажет народу биться за родной дом. Гномы останутся в своих чертогах. Живые или мёртвые. Дукин выдохнул. Перевёл взгляд на молодого охранника, стоявшего рядом. Тот озирался по сторонам, словно боялся каждого прохожего человека.

Перрон Пройнина был многолюден. Как-то раз Дукин был у знакомого гнома на пчелиной ферме, и толпа на вокзале представилась ему вот таким пчелиным роем, который потерял королеву-мать. Среди скромных деревенских одёж мелькали и элегантные фраки, и рабочие робы, и даже несколько дамских платьев с роскошными шляпками.

Однако дух войны пробрался с беженцами на север, затесался в узких привокзальных улочках, въелся в серые стены домов и изменил облик общества. Тут и там проглядывали затёртые плакаты с призывами пойти в добровольцы или встать у станка и делать пистоли и мечи для армии. Усиленные наряды полицейских ходили взад и вперёд, по большей части помогая сориентироваться на месте и разъясняя людям, как выйти с вокзала, как найти транспорт. И всё же Дукину казалось, что вся эта вычурная вежливость – лишь способ успокоить людей, бежавших от войны. Иногда из толпы выныривали мальчишки в мешковатых пиджаках на два-три размера больше, чем нужно, с газетками в руках. Они за бешеные пять райкатов[1] предлагали свежие новости с фронта.

– Империя остановлена под Симмитарией! Войско Объединённой армии теснит врагов у Золотых дубов! Полиция предотвратила диверсию на заводе в Хураде! Городничий Пройнина вышел работать в цех! Покупайте свежий номер Пройнинского вестника! – доносились выкрики назойливых мальчишек.