Чем больше времени проходило с их последней встречи, тем больше тоска охватывала его при каждом воспоминание о ней. Как только он встречал девушку с короткими, как у мальчика волосами, внутри все сжималось, а в груди не хватало воздуха. Он был влюблен. Влюблен, как бы это ни банально звучало. И это было страшно. Он едва контролировал это чувство. Вначале ему казалось, что оно пройдет, пройдет так же как и любое его увлечение. Но ничего не происходило, мало того, это чувство, поселившееся в нем, пустило корни и начало разрастаться.
Со временем мужчина понял, что сопротивляться было бесполезно. И он отдался этому чувству. Принял и прочувствовал его. И теперь оно стало его неотъемлемой частью. Такой же как любая часть его тела. Оно было чем-то настолько личным, тайным, что Тому не хотелось ни с кем делиться этим. Он очень корил себя за то, что тогда в самолете алкоголь развязал ему язык, и Люк узнал обо всем. Хотя если бы не то откровение, он вряд ли бы сейчас летел в Санкт-Петербург. Вот бы этот русский знакомый Люка знал хоть что-нибудь о Лизе. Общие знакомые, социальные сети, в конце концов, они живут в одном городе. В городе, где пять миллионов жителей. Но Том даже думать не хотел о том, что уедет из России ни с чем.
Хиддлстон как и всегда ответственно подготовился к предстоящим мастер-классам. Узнал все, что будет происходить на фестивале, лично связывался с организаторами, которые были готовы чуть ли не молиться на него. Они и предположить не могли, что всемирно известный британский актер сам предложит давать мастер-класс для студентов-театралов не только Санкт-Петербурга, но и других городов огромной России.
Фестиваль должен был проходить в «Театре Юного Зрителя» им. А.А.Брянцева. Том был невероятно рад обменяться творческим и организационным опытом, рассказать студентам, что театральное искусство не менее высокохудожественное и актуальное, чем кинематограф, познакомиться с российским театральным искусством для молодежи, приобрести новые знакомства среди молодых режиссеров и актеров. Но главное, для чего он летел в Россию - была она.
Согласитесь, это достаточно забавно осознавать свою зависимость от кого-либо. Появляется некий субъект и бах, ты влип. Твои мысли больше не твои, они теперь полностью во власти того самого субъекта, который еще некоторое время назад был совсем тебе не важен. И настроение крайне странное. От взмывания вверх до удара об землю - этакий вечный перепад. Плохо, хорошо, хорошо, плохо.
Сейчас Лизе было плохо, но вовсе не от того, что она в очередной раз вспомнила о Хиддлстоне, спроецировав его образ у себя перед глазами, а от того, что она банально опаздывала на работу. Когда в Питере льет дождь, складывается ощущение, что еще большему чем обычно количеству человек в срочном порядке понадобилось куда-то бежать. И все бегут под дождем, размахивая зонтами, практически наскакивая друг на друга, замахиваясь острыми спицами, норовящими выколоть глаза. Раскрыв свой огромный зонт с ярким принтом, придающим хоть какое-то пятно радости в эту серую массу, Лиза неслась из метро по направлению к «Достоевскому». Сегодня Еремеев проводил какой-то важный деловой обед и просил Лизу лично презентовать гостям миллезимные вина из их винотеки. Но проспав все на свете, Лиза жутко опаздывала.
После ее возвращения Борис хоть и обращался с ней с каким-то особым благоговенным трепетом, но тем неменее опоздания он никогда с рук не спускал, и она это прекрасно помнила. Да и самой стыдно появляться под финальные аккорды трапезы. Заказать такси в обеденное время было практически нереально, а вот доехать на метро - вполне возможно. И теперь, преодолев большую часть пути, она неслась, сломя голову в сторону ресторана, до которого оставалось бежать около десяти минут. Практически не глядя под ноги, она скакала по лужам, забрызгивая джинсы и кеды мутной дождевой водой. В какой-то момент носок ноги зацепился за что-то, и Лиза машинально, выставив руки вперед, пробороздила асфальт обеими коленками. Без того драные джинсы получили дополнительные дырки и два ало-красных пятна.
Колени щипало и жгло, ладошкам тоже досталось. Лиза с трудом поднялась на ноги, ощущая теперь тянущую боль на коже. Она была вся грязная, мокрая, драная, словно бездомная кошка.
— Отличное начало дня, черт бы все побрал! — она огляделась по сторонам в поисках зонта, выскользнувшего из рук во время падения, тот лежал перевернутым около проезжей части куда его, по-видимому, унесло порывом ветра.
С трудом доковыляв до зонта, она наклонилась и, внезапно взглянув на еле ползущий поток автомобилей, увидела в одной из них Тома. Остолбенев, она так и замерла в полусогнутом состоянии. Том сидел в пол-оборота с кем-то разговаривая. Лица второго собеседника она не видела, но актер явно был не один. Лиза перестала чувствовать собственное тело, разбитые колени и ушибленные ладони, она перестала чувствовать прохладный майский дождь, ливший как из ведра и промочивший ее куртку почти насквозь.
Она смотрела вслед удаляющейся машине, и слезы катились из глаз. Все те чувства, что она прятала глубоко внутри себя, пытаясь вначале вырвать, а потом смирившись с ними, сейчас вытекали из ее глаз. Пару минут она так и стояла, согнувшись, протянув руку к зонту, но не поднимая его. А потом будто выйдя из транса, схватила зонт, выпрямилась и смахнув слезы, едва шевеля губами, произнесла:
— Галлюцинация. Ты моя галлюцинация. Я не верю. Тебя не может быть здесь! — и побрела в сторону работы, крепко сжимая зонт в руке.
========== Достоевский ==========
«Галлюцинация. Моя Галлюцинация!» — вертелось в голове всю дорогу до ресторана. Колени адско жгло. Содранная кожа прилипла к джинсе, и теперь каждое движение отдавалось болью. Лиза морщилась при каждом шаге, но терпела. Это совсем даже не боль по сравнению с тем, что сейчас творилось в душе. Там все было перевернуто и изрыто, как после усердной работы экскаватора.
С того времени, как они расстались с Томом, она запрещала себе видеть его лицо, запрещала себе вспоминать о нем, думать, мечтать. Но разве можно сердце посадить на цепь, словно собаку? Она перекрыла кислород собственному телефону, заблокировав все группы в социальных сетях, которые так или иначе могли напомнить о нем. Как ей казалось, она научилась практически безболезненно восстанавливать в памяти черты его лица, любуясь каждой мимической морщинкой, каждым завитком вьющихся волос. Но сегодня, увидев его в машине, она потеряла самообладание.
Неужели это был он? Может разум сыграл с ней злую шутку, исказив лицо совершенно постороннего мужчины до копии Хиддлстона? Телефон надрывался в кармане. Лиза прекрасно знала имя того, кто так неистово пытался ей дозвониться.
— Алло.
— Лиза! Где ты? Что случилось? - голос Еремеева был встревожен.
— Я иду, - поморщивших от очередного шага, произнесла девушка.
— Лиза, я же просил тебя. Была такая важная встреча. Ты была мне нужна, — как ни странно в голове Бориса не было никакого раздражения, скорее сожаление.
— Простите, Борис Павлович. Подвела. Упала. Колени разбиты, — совершенно безразличным тоном произнесла она.
— Ты чего сразу не позвонила, дуреха? Давай приеду, заберу. Обед все равно уже кончился и все разъехались. Где ты?
Все таки в Борисе была человечность, доброта и забота, которую он усердно прикрывал напускным цинизмом и безразличием, но вот перед ней он больше не закрывался. Чувствуя свою вину, пытался теперь искупить ее, проявляя заботу старшего брата.
«Как же это не модно в современном мире быть человеком!» - подумала про себя Лиза.
— Спасибо. Я уже сейчас приковыляю, — она нажала отбой.
Буквально в нескольких километрах от того места, где закончился один разговор, начался другой. Как и в прошлый раз трубку долго не брали. Но Люк упорно ждал. Наконец послышалось долгожданное:
— Алло.
И вновь дыхание перехватило.
— Привет, — пересохшими губами произнес Уинзор. —Это Люк. Как ты?
— Привет, — ответил собеседник таким спокойным тоном, будто заранее знал, что ему позвонят. - Дела в порядке. Или как там у вас говорят: «Все хорошо. Спасибо».
