— Привет! — Том присел на корточки напротив Лизы. Та вздрогнула, услышав его голос и подняла глаза. Ее лицо залилось румянцем.

«Как же естественно она проявляет все свои эмоции», - промелькнуло в голове Хиддлстона.

— Том!? — кажется, ее глаза увеличились в размере, настолько велико было удивление. — Что ты здесь делаешь?

— Бегал. А вот что ты делаешь здесь так рано? Насколько я помню, ты очень любишь подольше поспать, — он ехидно хмыкнул.

— Да, но когда остается только два дня наслаждаться этой красотой, совсем не хочется спать, — она огляделась вокруг, как бы показывая, про какую красоту она говорит.

Том же отложил в своей голове тот факт, что улетают они в один день. И, почему-то, улыбнулся.

— Почему ты не пришла вчера? Я ждал тебя. Ты все еще не можешь меня простить?

Лиза опять залилась краской.

— Нет. Конечно нет. Я просто… - она замялась. — Проспала, — девушка смущенно опустила глаза.

Том расхохотался, понимая, что все его вчерашние домыслы, его злость за то, что она не пришла, воображая и строя из себя невесть кого - оказались полнейшей глупостью. Она просто проспала. Вот так просто - заснула и поэтому не пришла. Он лез куда-то в дебри, накручивая самого себя, а ответ лежал на поверхности. Ему стало так легко от ее признания, будто груз свалился с плеч, оставив после себя только облегчение. Как же с ней все просто, легко и непринужденно. Ему хотелось обнять ее, прижимая к себе. Но он погасил в себе этот порыв, посчитав его неуместным сиюминутным желанием.

— Какие у тебя планы? Уже составила маршрут? — перестав смеяться, спросил он.

— Я пока не решила, но хотела начать свою прогулку с бульвара Рамбла, посмотреть Саграда Фамилия, увидеть Камп Ноу и вечером посмотреть поющие фонтаны Монжуика. Как ты увидел меня?

— Вначале я увидел твои кеды, а только потом тебя.

Она, будто стесняясь собственной обуви, начала прятать ее от взгляда Тома, но лестница не давала ей это сделать. Еще пара неловких движений и подол ее платья оголил колено. Том не мог не заметить темно-желтый синяк, закрывающий собой почти всю коленную чашечку.

— Откуда это? — ему хотелось едва касаясь ее кожи, обвести пальцем этот нелепый, совершенно не нужный ей узор.

Проследив за его взглядом, она, одернув подол, произнесла смущенно:

— Упала на катке.

— Ты катаешь на коньках?

— Да. Ходили с коллегами на прошлой неделе на стадион. Я разогналась и потеряла равновесие.

Представив, как она падает и ударяется, он поморщился. Он боялся кататься на коньках, после травмы, полученной на катке в детстве.

— Не падай так больше. Будь аккуратнее.

Лиза улыбнулась.

— Спасибо. Я постараюсь. Ты направлялся в отель? — она окинула взглядом его спортивную форму.

— Да, мы здесь закончили с тренером нашу пробежку. И я, действительно, хотел прогуляться до отеля. Пока не увидел монумент Колумбу и не захотел оглядеть окрестности с его смотровой площадки.

— Ммм… - протянула Лиза. — Я тоже об этом думала. Поэтому и остановилась с картой именно здесь.

— Тогда чего мы ждем? Раз оба собрались на смотровую площадку, то пошли! — он встал во весь рост и подал девушке руку.

Они поднялись на лифте на смотровую площадку. Том договорился с гидом, чтобы тот не сопровождал их. Хотя он был обязательным спутником всех туристов, желающих посмотреть на город с высоты. Сама площадка оказалась микроскопической. От стены до окон - один шаг. Зато развернуться можно было на все тристо шестьдесят градусов. Вид с пятидесятиметровой высоты открывался шикарный: проспект Параллель, где располагалось огромное количество варьете и развлекательных заведений города, башни почтамта, легендарный собор Саграда Фамилия и морские просторы, будоражащие воображение. На лице девушки опять появилось так полюбившееся ему детское восхищение. Она достала телефон, делая памятные снимки. А он словно завороженный смотрел вовсе не на панораму города.

Она будто уловила его взгляд на себе. И повернувшись, уставилась на него широко открытыми глазами.

— Том, тебе нехорошо? — с волнением в голосе спросила она.

Неужели его вид был настолько ничтожен, что натолкнул ее на эту мысль. Да. Он, вероятно, спятил. Но чувствовал себя превосходно, особенно в ее обществе.

— Ты удивляешь меня! - неожиданно для него самого, его потаенные мысли слетели с губ.

— Я? И чем же? — слегка нахмурилась Лиза.

— Ты не такая, как те, кого я привык видеть. Ты настоящая. И это меня в тебе привлекает, — он уже слабо контролировал, что говорил, доверяясь лишь собственному чутью, которое подсказывало ему говорить правду.

— Я просто русская! — рассмеялась она и дружески похлопала его по плечу.

— Не уверен, что все дело в этом… — растерянно ответил Хиддлстон.

Лиза глубоко вдохнула, выдохнула и произнесла то, чего он совершенно не ожидал. И от этого, растерявшись, совершенно потерял способность соображать, доверившись лишь инстинктам.

— Том, ты гей!?

Как громом пораженный, он застыл. Вот так прямо, так просто, никаких намеков. Простой вопрос, на который было два простых ответа: да или нет. Том растерялся, потерял дар речи на мгновение, но его подсознание и его тело выдали ответ и его с головой.

Не отрывая взгляда от ее карих глаз, он сделал шаг и вплотную приблизился к ней. Обхватив ее лицо ладонями, он наклонился и коснулся ее губ едва уловимым поцелуем. Большего он не успел, почувствовав удар в груд и то, как ее хрупкие, но сильные руки отталкивают его к стене.

— Ты что ненормальный?! Я просила ответить, а не показывать! — ее голос был рассерженным и нервным.

— Прости, — пытался сгладить ситуацию Том. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы она сейчас опять ушла, как это произошло вчерашним утром. - Прости, ты спросила так внезапно, что я не нашел слов. Я решил показать тебе ответ.

— Том, если ты хочешь, чтобы мы и впредь были приятелями — никогда больше так не делай, — ее лицо стало серьезным и спокойным. От былой рассержанности не осталось и следа.

Хиддлстон проклинал себя за это безрассудство. Ему стало так не по себе, что живот сдавило, а тошнота подступила к горлу. Одной фразой она пристыдила его так, как умела лишь одна женщина в мире - его мать. И он ответил ей так же, как всегда отвечал матери, когда она стыдила и ругала его за совершенные поступки.

— Я обещаю. Это никогда не повторится.

========== Пари ==========

Начало ноября в северной столице выдалось более чем скверным: температура воздуха колебалась от плюс пяти до ноля, принося с собой, то ледяной дождь, то липкий и мокрый снег. Ветер не прекращался ни на минуту, пробирая до самых костей. Горожанам стало казаться, что каждый выход на улицу - это испытание на стойкость и выносливость. Они кутались в теплые куртки и заматывались шарфами до самых макушек, толпясь на автобусных остановках, подобно воробьям под крышей. Грязь, слякоть и холод преследовали Питер, становясь неотъемлемой частью городского настроения и угрюмости прохожих. Однако Олега и Бориса погода волновала мало. Они ужинали в одной из престижнейших ресторанов Петербурга, удобно откинувшись на спинки мягких кресел и даже, не думая о том, сколько градусов за бортом.

Олег Петрович Игнатьев и Борис Павлович Еремеев были друзьями со школьной скамьи. Особый вид попугаев-неразлучников, которые пытаются во всем превзойти друг друга. Еще в первом классе они хвастались друг перед другом у кого пенал круче. Теперь же, когда совсем выросли и дожили до тридцати пяти лет, став мужчинами в самом расцвете сил, они хвастались друг перед другом домами, машинами и экстремальными путешествиями, составленными по индивидуальным заказам. Казалось, что это их «гонка вооружения» пройдет с ними через всю жизнь.

Их отцы, получив когда-то добротное советское образование и, имея цепкий ум, сообразили в начале 90х, как можно заработать. И сделали это блестяще, обеспечив себя и свою семью на несколько поколений вперед безбедным существованием. Отец Олега пробился на вершину «Газпрома» и, владея нехилым пакетом акций, исполнял все мечты и прихоти единственного сына. Не задумываясь о том, что растит в нем полного эгоиста, не способного чувствовать, помогать и сострадать кому-то кроме самого себя. У Олега были отличные манеры, которыми он умело пользовался, но в основном на публике, с друзьями же он вел отвязный образ жизни, много пил, любил женщин и тратил состояние отца, не приумножая его.