Мама наш зрительный диалог не видела, но мы делали так часто. Я быстро подняла подбородок и глянула на папину тарелку, задавая невербальный вопрос: «Ну как?».
Папа скривился и высунул язык, мол: «Совсем труба».
Я печально вздохнула. С тех пор как мама стала сидеть дома кулинария стала у нее любимым хобби. Но лично мне казалось, что ей нужно бы найти что-то поинтереснее.
Мамуля поставила передо мной полную тарелку зеленого, кашеобразного нечта. Аппетита блюдо не вызвало, но обижать маму совсем не хотелось. Поэтому бодро последовала папиному примеру. А он очень хорошо изображал голод, и я взяла свою вилку.
Язык долго старался игнорировать то, что ему предоставили, но был вынужден сдаться. Шансов на протесты я ему не оставила. Мамины глаза выжидательно смотрели на нас с папой, ожидая вердикта кулинарного шедевра.
– И чего молчите? Мм? —выжидательно спросила мама неспособная больше терпеть.
– Очень вкусно, Верунчик. Ты молодец. – нагло соврал папа.
– Ну это прям необычно. – откликнулась я, пытаясь сопротивляться рвотному рефлексу.
Мама вроде поверила, взяла свою вилку и поднесла ее ко рту. Мы с папой замерли. Сейчас точно что-то будет.
– Да емае!!! Пересолено как! – закричала мама и выплюнула свою порцию обратно в тарелку. – А вы значит молчите?
Мама полыхала праведным гневом, а я невольно прыснула со смеху. Папа тоже не смог удержаться и начал хохотать.
– Да как вы можете! Я тут стараюсь для вас, а вы… Ну-ка отвечайте честно, может у вас просто не так посолено, как у меня?
Папа отсмеялся и восстановив дыхание начал первым:
– Вер, ну если честно, я еще ничего хуже не ел. Тут даже твой тыквенный суп с рыбой не сравниться.
И папа захохотал снова, да так заразительно, что я к нему присоединилась. Особенно вспомнив тот самый суп.
– Мам, ну правда… – невольно простонала я.
– Ах вы неблагодарные, я же для вас вообще-то стараюсь! – возмутилась мама.
Мы с папой не прекращали хихикать, вспоминая все последствия того самого тыквенного супа. А в это время уголки маминых губ поползли вверх и она, не выдержав присоединилась к нам и засмеялась.
– Мам, мы очень любим, когда ты готовишь. Но только то, к чему мы привыкли… Традиционное. А все эти новые рецепты порой такая чушь. – с улыбкой сказала я когда мы наконец отсмеялись и вспомнили другие кулинарные шедевры.
– Ладно, поняла я уже. – ответила мама, вытирая слезы смеха. – Ладно, щас бутерброды сделаю.
После бутербродов, кофе и утилизации несчастного кабачка я ушла к себе одеваться.
Для работы я использовала только деловой стиль. Как правило это были длинные строгие юбки или брюки и блузка.
Валерия часто брала меня с собой по магазинам и делала дорогие подарки. Сначала я стеснялась, но услышав аргумент: «Моя помощница не может в этом ходить!» я стала сговорчивее.
Сейчас мой гардероб был сплошь из известных брендов самого современного фасона.
Сегодня отдам предпочтение брюкам и пиджаку с водолазкой. На улице довольно холодно. Лучше перестраховаться.
Одевшись, поцеловала маму, потому что папа уже уехал и побежала к метро. Иногда папа меня подвозил, но так как новая квартира была совсем близко от станции особенной потребности в этом не было.
Я напевала бодрую песню, которая мурлыкала в моих наушниках и вспоминала список задач на сегодня. В целом дел было не так уж много, самое важное – подписать документы, их накопилось приличное количество, а понедельник день подписи.
Также нужно подготовиться к мероприятию «Business Friday», которое состоится в пятницу. Нужно проверить билеты, уточнить тайминг еще раз пройтись по выступлению Валерии. Это ее первое крупное спикерство и хоть она и не подавала вида – очень волновалась. Ну и меня своим волнением заражала, поэтому лучше я еще раз все проконтролирую.
Сбежав по ступенькам и спустившись на эскалаторе я вошла в свой вагон. Ехать мне недалеко, есть время покопаться в интернете.
Захожу в соц. сеть, а там…
Павел Пуров станет хедлайнером на «Business Friday».
Я не слышала о нем ничего уже 2,5 года и вот получай. Его глаза с фотографии смотрели прямо в мою душу, срывали защиту и пытались задеть раненное сердце.
Глава 2
2,5 года назад
– Я не могу такое простить, Паша… Извини.
Голос будто не мой. Чужой, незнакомый.
Он просит меня дать ему шанс, после того что сделал? Мне кажется, что в мире нет человека, который смог бы такое простить.
С какой жестокостью он выместил на мне свою злобу… Как бесчеловечно выкинул из своей жизни. Как упивался своей силой в момент принудительного минета.
А слова?
Как выкинуть его слова из головы теперь, когда они уже вышли наружу? Как перестать трястись от страха при любом резком движении, которое он совершает?
Уедем, забудем, поменяем… У меня есть опыт, и он говорит, что такое не забывается. Даже когда ты думаешь, что все прошло – приходят сны.
Четкие как наяву. Страшные, липкие. И ты в них даже пошевелиться не можешь, чтобы себя защитить.
Мне было искренне жаль человека, который сейчас сидел передо мной на коленях и горько плакал. Его боль отражалась во мне как в зеркале, но даже представить себя на его месте я не могла.
Никогда не смогла бы проявить подобную жестокость к… да ни к кому, наверное.
Как ни странно, но моя боль утихала. Я просто смотрела на него, плакала и мне становилось лучше. Будто мы соединяющиеся сосуды и то, что было внутри меня сейчас с лихвой заполняло его до краев, при этом убывая во мне.
Мне кажется что мы сидели так бесконечно долго. Внутри меня стало зарождаться противное чувство. Нет, это была не злость. Это была всепоглощающая обида на всю ситуацию в целом, на то, что он сделал со мной, на то, что мы больше точно не сможем быть вместе.
Он всё сидел передо мной на коленях, его могучее и когда-то такое любимое тело содрогалось в рыданиях, но теперь он казался мне просто бесформенной массой. Даже его красивые черты лица, утратили для меня силу своего очарования. Теперь он казался не лучше, чем те, кто совершил надо мной первое насилие.
Он как будто стал одним из них – ничего для меня не значащих людей. Которые сделали нечто ужасное с кем-то, с кем я себя ассоциировать отказываюсь.
Неожиданно стены, которые когда-то приносили мне столько радости стали на меня давить. Весь интерьер настойчиво просил меня уйти отсюда как можно скорее. Стены, мебель, огромное окно, интерьерные картины все они стали так противны, что не было сил просто лежать на его кровати.
Мне стало не по себе, я стала ёрзать, захотелось убежать отсюда. Но состояние моих ног не позволяло мне это сделать. Поэтому я немного приподнялась, села на краешек кровати опустив вниз ноги, которые Паша только что обработал.
Паша поднял на меня свои заплаканные глаза, посмотрел прямо в зрачки и тихо спросил:
– Ты хочешь уйти?
Я не смогла ответить ему словами, поэтому только утвердительно кивнула. Уйти мне действительно хотелось, только знать бы куда.
Он встал из своей позы и распрямил широкие плечи. Посмотрел на меня еще раз, потер переносицу и сказал:
– Я понимаю, что сейчас всё слишком не просто… Давай поступим так: я отвезу тебя в местный санаторий, там залечат твои ноги и другие раны, которые я мог тебе причинить. Ты проведёшь там около двух недель, а потом сможешь уехать, если захочешь.
Я подумала, что он не в своем уме, если считает, что я смогу принять его помощь после всего того, что между нами случилось. Однако, поразмыслив как я поеду с такими ногами домой и что смогу сказать родителям я все-таки утвердительно кивнула.
Конечно, гордость внутри меня говорила о том, что быть ему в чем-то обязанной мне не хочется. Однако инстинкт выживания говорил противоположное.
Возможно, если я приму его помощь, то смогу не рассказывать родителям о том, что со мной произошло. Чтобы не разочаровать их доверие в очередной раз. Реакции родителей на свое фиаско я опасалась больше всего.
