Белла хищно скалит зубы, ухмыляется, сжимая в руках охотничий нож. Лезвие блестит в тусклом свете факела, а затем… боль, чистая боль…
Тео так и не смог забыть жжение собственной плоти под холодным железом. Длинное, мучительное слово «Предатель» на спине, более короткое и доброе слово «Милый» на животе. Лестрейндж тогда посчитала, что это он выпустил Финнигана из камеры.
«Я отомстил ей».
Нотт вновь прошёлся по комнатушке. Сейчас от знакомого сырого запаха подвала шрамы, оставленные Беллатрисой, зазудели, словно под кожу запустили копошащихся мух.
Паники не было, но густая обречённая апатия давила, и хотелось просто сдаться.
Попасть в подвал к ученикам Антонина было худшим из всех возможных вариантов развития событий. Лучше бы к аврорам. Эти хоть и использовали неприятные методы допроса, но старались оставаться в рамках закона, что, по крайней мере, позволяло сохранить гордость. Что ждало их сейчас? Пиздец — к Трелони не ходи. Антонин прибегал не только к магии. Их могли раздеть и выставить голыми на мороз, могли медленно, по кусочку, лишать частей тела, заставляя ползать по полу и умолять о помиловании. Хотя Гермионе, скорее всего, даже так не повезёт.
Нотт качнулся с пятки на носок и с интересом взглянул на Грейнджер.
Щуплое тельце лежало на каменном сыром полу, заботливо укрытое его мантией. Теодор склонился и ласково потрепал её по голове, размышляя над тем, что им теперь делать.
То, что течение судьбы вновь выбросило их на берег шрамолицего, сомнений не было. Тео прекрасно помнил гнилую ухмылку антониновца, подсторожившего их у выхода из бара, а после тёмный мрак оглушения.
Все дороги всегда вели к Долохову. Но с чего в этот раз?
Нотт по-детски, даже с лёгкой обидой на учителя, недоумевал. У него оставалось ещё несколько дней в запасе до того, как тот призовёт его к ответу. Несколько дней, которые позволили бы вывести из строя как можно большее количество учеников.
Всё шло по прекрасному сценарию. Медальон-крестраж в руках Нотта-старшего, ручной аврор, который отправил бы десяток антониновцев за решётку, и недовольные внезапным захватом власти Пожиратели смерти. Сторонники Волдеморта быстро пнули бы Долохова под зад, стоило бы им понять, что тот беззащитен. Теодору оставалось только немного качнуть баланс сил…
Но, видимо, Антонин не такой идиот, как хотелось бы. И где они теперь оказались?
«В полной заднице».
Нотт стоял над лежащей Грейнджер, наблюдая за рефлекторными движениями её руки: сгибались и разгибались тонкие пальцы, ладонь мелко подрагивала.
Он не знал, что им делать в этой ситуации.
Гермиона всё ещё невинно спала, подложив одну руку под кудрявую голову. И если хорошо постараться, можно было представить, что она видит сны, а не пытается бороться сама с собой за выход из магической комы. Нотт ласково поправил мантию на хрупких плечах. Ему хотелось закрыть глаза и оказаться где-нибудь не здесь.
Он никогда не произнёс бы это вслух, но сам с собой, в своих мыслях, вынужденно признавал, что его задумка провалилась. Перемудрил сам себя и проиграл. Может, стоило всё же рассказать о медальоне Драко, а не действовать одному? Тео с горечью подумал, что им не стоило разделяться и уходить без Малфоя. Каждый раз, когда они действовали отдельно друг от друга, происходила лютая хуйня. Они, словно инвалиды, не могли держать равновесие по отдельности, шагать вперёд получалось только вместе. Малфой должен быть сейчас с ними, а ещё лучше — они с ним. Втроём в своей тёплой кровати, выбирающие, что почитать перед сном.
Теодор сел напротив Гермионы и снова пересчитал свои активы — ремень, один шнурок порвался и около пяти литров крови в собственном теле. Как ни крути, хороший набор для суицида.
Повесить на ремне её, потом себя?
Нет. Шумно, грязно. Просто начертить руну огня и сгореть вдвоём с девочкой? Она даже ничего не почувствует, а если повезёт, то задохнётся угарным газом. Всё лучше, чем оставлять её висеть истекающей кровью на крюке. В том, что Антонин поступит с ней мягче, чем с Вудом, Нотт сомневался. Грейнджер ждала участь намного хуже, чем просто быть сцеженной в котёл. Теодор представил полукруг из усмехающихся огромных тёмных волшебников и маленькую девочку Гермиону посередине. Вот один ступит в центр, расстегнёт свой ремень…
Сердце затрепетало у самого горла. Тео тут же схватился за массивную латунную пряжку своего ремня, отогнул крючок и поцарапал палец. Усмехнулся от лёгкой боли — это только начало. Приложил палец к полу и старательно, наверное, впервые в жизни так внимательно прочертил первую полоску руны.
— Что происходит? — тихий голос вырвал его из болезненной сосредоточенности.
Гермиона села и приложила руку к голове, а Тео смерил её недовольным взглядом. Как невовремя. Не могла поспать чуть подольше? Может, оглушить её ещё разок, чтобы не мешалась?
— Спи, Цветочек, — он мягко надавил ладонью на её голову, побуждая лечь обратно, но она недовольно отмахнулась.
Нотт сжал и разжал кулак, заставляя кровь прилить к пальцу, надавил на подушечку и, игнорируя Грейнджер, продолжил выводить руну. Ему не хотелось на неё смотреть. Странное ощущение собственной вины было почти осязаемым и, словно оживший монстр, дышало в затылок. Они все скоро умрут, и подставил всех именно он. Антонин наверняка следил за ним после того фееричного вечера в поместье, так что получается, Теодор сам привёл его за ручку к остальным.
И Грейнджер не понадобится много времени, чтобы осознать это. Через пару секунд она встанет, осмотрится и всё поймёт. Им не выбраться. Наверняка, если Тео обернётся и взглянет ей в глаза, то уже сейчас увидит зарождающуюся истерику. Осенний каштан её радужек, потонувший в грязном дожде слёз. Почему-то ему вспомнились коровье-карие глаза Кэрроу, и по спине тут же пробежали противные мурашки. Он ненавидел женские истерики, эти слёзы и жалкие мокрые всхлипывания. Алекто всегда любила всплакнуть по поводу и без: поздно пришёл, не сказал, где был, не сделал, как она хотела… И всегда вместо жалости Теодор испытывал лишь одно желание — встряхнуть её за плечи, ударить по лицу и заставить заткнуться.
Лишь бы Гермиона не начала причитать.
— Всё хорошо, любимая, я рядом, — механически улыбнулся он, бездумно произнося отработанную фразу.
Только ожидаемых мокрых рыданий в рубашку не последовало. Наоборот, в камере стало как-то слишком тихо.
Тео поморгал, скидывая с себя морок воспоминания, и медленно обернулся на Грейнджер. Та молчала и смотрела на него странным взглядом. Казалось, что челюсть девочки вот-вот вывихнется и упадёт на пол, что она держит её одним лишь усилием воли. Тишина повисла очень необычная, особенно для ситуации, когда их вот-вот казнят.
Гермиона медленно отряхнула свои штаны, словно ничего важнее этого сейчас не было. Очень-очень тщательно сняла с чёрной ткани все волосинки Дохлика и только после этого подняла на него взгляд. Её щёки порозовели и даже кончики ушей запылали алым, словно на них насыпали жгучего перца. Девочка явно смутилась. Тео изумлённо вздёрнул брови. Неужели приняла его слова за чистую монету? Подумаешь, сказал пустое слово на букву «л», что в этом такого? Но Гермиона таращилась так, словно у него вырос третий глаз.
Нотт почувствовал, как по лбу стекла капелька холодного пота.
Молчание затягивалось. Он обернулся и тоскливо взглянул на небольшое окошко с решёткой почти под потолком. Бежать некуда. Вот будет неприятно, если она признается ему в любви в ответ. Захотелось стать слизнем и просочиться сквозь прутья — впервые в жизни ему было так неловко, и он сам не понимал почему.
Никогда Теодор Нотт не испытывал ничего подобного. Он не чувствовал себя неловко два года назад, когда стирал сперму Амикуса со своего плеча. Простое механическое движение руки. Пока Кэрроу тихо дрочил в сторонке, Тео всё устраивало.
Ему не было неловко, когда он вернулся на крышу, чтобы забрать маглу, которую случайно забыл там после секса. Девушка отоспалась и немного охрипла, зато надышалась свежим воздухом на жизнь вперёд. Ей же полезнее.
