Теодор вновь налил в стакан вина красивого, тёмно-малинового цвета, совсем на донышке, просто чтобы посмаковать великолепный букет. Оно оказалось в меру терпкое, пряное, с ароматом лесных ягод, чёрного перца и шоколада. Жидкое удовольствие.
Теодор перекатил вино во рту, зажмурив глаза. Навязчивое воспоминание никак не хотело уходить и постепенно отравляло вкус даже этого чудесного напитка, подменяя сладкие ягоды на горечь Приворотного.
Контроль. Ведь именно это и заводило Алекто?
Даже два года спустя Тео никак не мог выкинуть её из головы. Но теперь он с ней был почти согласен — кому нужны эти приторные чувства, эти метания по поводу взаимности, когда у тебя есть контроль над всем человеком? Любить, страдать, переживать из-за кого-то… Зачем? Заставить человека нуждаться в тебе, добровольно подчинить его себе. Это же куда изящнее, чем Приворотное, да, Алекто? Может, как раз это и есть настоящая любовь? Когда ты нужен кому-то, как воздух…
— Знаешь, что такое жизнь под Приворотным, любовь моя? — спросил он вслух и, горько усмехнувшись, сам же себе и ответил: — Это когда ты всё осознаёшь, понимаешь, но больше не принимаешь решений. Ты этого не хочешь, ты в ужасе, но твой мозг просто не может отдать команду «Стой!». Поэтому ты забиваешься в дальний угол своего сознания и просто наблюдаешь за происходящим…
Воображаемая Алекто лишь покачала головой, словно он был желторотым птенцом, который совсем ничего не понимал. Тео сделал глоток вина и не моргая уставился в черноту окна. На самом деле он знал, что бы она ему ответила.
— Ты всё такой же ветреный, глупый мальчишка, да, любовь моя?
От воспоминания её голоса и того, самого последнего их свидания по коже пробежала холодная, липкая дрожь, слишком похожая на страх.
То ли несколько дней пыток от Беллатрисы Лестрейндж тогда прочистили его разум, то ли это литры кровевосстанавливающего зелья частично очистили его тело от воздействия Приворотного… но в тот вечер Нотт смотрел на Алекто ясным, незатуманенным разумом. По-хорошему ему вообще не следовало приходить к ней, и он все ещё должен был лежать в больничной постели, но она позвала, и Тео не мог ослушаться. Правда была в том, что к Алекто его тянуло глухо и беспрекословно.
Поэтому Теодор просто стоял в спальне близнецов Кэрроу, апатично наблюдая, как её толстые пальцы с грязью под ногтями плавно скользили по пряжке его ремня. Запястья Тео были связаны за спиной. В паху постепенно тяжелело, но разум при этом содрогался от омерзения. Её пухлые, ловкие руки подцепили край его тонкого свитера и закатали чёрную ткань до самых ключиц, обнажив израненную кожу. Ведьма точно знала, что искать, а значит, ей уже кто-то доложил, где он провёл последние дни.
— И как ты мне это объяснишь? — тоном строгого преподавателя протянула Алекто, а Тео показалось, будто бы он вновь в Хогвартсе. От её дыхания пахло рыбой, луком и крепким алкоголем, да так сильно, что щипало в глазах. У него по рукам пробежали мурашки. Мордред, похоже, на ужин у неё была какая-то селёдка или другая варёная стерлядь…
— Что именно, любовь моя? — Нотт лишь приподнял уголки губ, стараясь выглядеть спокойным. На самом деле, то, что он не мог взять под контроль хотя бы одну часть собственного тела, приводило его в панику. Теодор хотел бы заставить себя дышать ровно. Но не мог. Он бы хотел отдать приказ своим ногам, чтобы уйти отсюда, но не получалось. Он пошевелил связанными за спиной запястьями, надеясь, что удастся ослабить и снять ремешок, но руки оказались стянуты слишком туго. Тео нервничал от сложившейся ситуации, и Алекто это прекрасно видела. Ей всегда нравилось ощущать своё превосходство над ним.
— Знаешь, такие, как ты, никогда не обращали на меня внимание в школе, — палец Кэрроу мягко обвёл по контуру буквы слова «Милый», вырезанные на животе, и его дыхание вновь сбилось. — Вы были слишком хороши для меня, да, любовь моя? Посмеёмся над её зубами и лишним весом, пригласим на свидание и не придём… Красивые мальчики выбирают красивых девочек. Но ты мой! Мой! — Она с силой ущипнула его за сосок, и Теодор непроизвольно вздрогнул от боли. — Как ты мне теперь объяснишь это уродство на своём теле?
Объяснять, почему его пытали? Или каких других слов она от него хотела? Тео прикрыл глаза, не желая её ни слушать, ни видеть. Малышка очень не любила, когда с телом любимого мальчика что-то происходило без её ведома: перелом, ранение, синяк — на это имела право только она сама.
— Похоже, я ей понравился, — медленно произнёс он и слегка повёл уголком губ. Также его девочка не любила, когда на него кто-то смотрел. Сказать Кэрроу, что он кому-то нравился, было равносильно сочному плевку в лицо. И Теодор с нескрываемым удовольствием произнёс сейчас эти слова. Только возможные последствия он не просчитал. Потому что Алекто тут же взбеленилась, царапнула ногтями по незажившему воспалённому рубцу и, кажется, пустила кровь. Кожу сразу же защипало. Нотт стиснул зубы и отвёл взгляд в окно, уставившись на крупные капли дождя, стекающие по стеклу. Рана болела, но всё же это было ничто по сравнению с тем, что творила с ним Белла в последние дни. Вытерпит.
— Эта Лестрейндж испортила твоё прекрасное тело! — Алекто, словно одержимая, пробежала пальцами по его шее и до боли сдавила ногтями щёки, заставив посмотреть себе в глаза. — Она всё у меня всегда забирала! Но не тебя! Ты слышишь? Тебя я никому не отдам!
Глаза у неё были карие, круглые, совсем как у коровы, с такими же пышными чёрными ресницами и абсолютно пустым, тупым, рыбьим взглядом. Тео ничего не мог с собой поделать, он смотрел на неё и видел перед собой голову варёной рыбины. С таким же беспомощно, беззвучно открывающимся ртом, который яростно хотелось трахнуть. Да что с ним не так-то? Нотт поёжился, осознавая, что именно так и поступит, как только Кэрроу развяжет ему руки. Незамутненное зельем сознание молилось, чтобы она никогда этого не сделала.
— Почему ты на меня так смотришь? — подозрительно прошептала она. — Ты меня больше не любишь? — её интонация приобрела угрожающие нотки, а глаза округлились, сделавшись ещё больше и страшнее. — А может, ты трахал эту шлюху Беллатрису?
Тео её даже не слушал, он слегка склонил голову набок, наблюдая, как Рыба-Алекто надувала жабры, открывала зубастую пасть, и всё боролся с диким желанием повалить её на пол и присунуть за щёку. Рот у неё был широкий, но вполне умелый. Стерва всегда вылизывала его так, будто бы он — самое вкусное, что она пробовала в жизни. Хотя, может, так оно и было.
Кэрроу оттолкнула его и нервно заходила из стороны в сторону, перейдя на какой-то нечленораздельный визг. Она несла что-то про любовь, взаимность, верность… Тео вяло подумал, что отдал бы руку за маховик времени или какой-нибудь убавитель громкости, чтобы нажать на кнопку и избавить себя от звука её голоса. Нотт пошевелил руками, пытаясь разогнать кровь в затекших запястьях. Зачем она вообще его связала? Зачем он ей это позволил сделать? Ах да. Забыл. Всё, что делала с ним Алекто, казалось ему милым.
Но только не сегодня. Сегодня Тео пребывал в своём уме, потому милым все происходящее ему точно не казалось. Нотт с тоской взглянул в окно, ощущая себя запертой в клетке птицей. Вот она, свобода, рядом, можно даже протянуть руку, но сквозь прутья ему не пройти. Хотя кому он врал? Теодор был заперт не в клетке, а в собственном теле, как в самой страшной и надежной тюрьме, из который ему не выбраться живым.
От этой мысли стало жутко, и по шее пробежал холодок. Алекто, видимо, недовольная его рассеянностью, вновь подошла и стиснула пальцами подбородок, вынудив обратить на неё внимание. Её тонкие волосы выбились из пучка и теперь топорщились во все стороны, как у ощерившейся дворовой суки.
— Признайся, ты трахал девок Гринграсс? — прорычала она, и Тео чуть не подавился слюной от такой наивности.
Ага, конечно, любовь моя, я под Приворотным, а не под зельем правды.
Вместо ответа он просто сфокусировался на чёрных, широких порах на её крупном носу, решив пересчитать каждую, и упрямо сжал губы. Если мысль о том, что он спал с кем-то другим, могла причинить ей боль, то кто он такой, чтобы отказывать себе в подобной маленькой радости? Это даже было весело. Уголки его губ непроизвольно дрогнули, и Теодор еле сдержал улыбку, но разъярённая ведьма всё же заметила.
