Тайный мой соглядатай не был столь наивным человеком, чтобы не догадаться, для чего главный жрец собрал так много своих слуг, рабов и прочей челяди. Именно здесь, перед балконом первосвященника, Иуда окончательно понял, что его амбициозные претензии на достойное положение в израильском обществе призрачны и абсурдны. Он не мог один противостоять всей мощи и силе государственной машины, возглавляемой первосвященником Каиафой, ибо не обладал теми возможностями, что находились в руках главного жреца Иудеи.

«Химера! Мираж! Заблуждение! Проклятый жрец выиграл, и сомнений в этом нет! – у Иуды от обиды даже выступили на глазах слёзы. – Попробую тогда, хотя бы перед тем, как уйти отсюда, заработать несколько монет», – подумал Искариот и решительно направился во внутренний двор дома первосвященника вслед за прошествовавшим туда отрядом храмовников.

Прошло немало времени, а Искариот всё ещё сидел в каморке в полном одиночестве, вспоминая события прошедшего вечера. Судя по давно взошедшей луне, приближалась полночь. Иуде надоело ждать и он уже, было, собирался встать и уйти, как дверь тихо заскрипела, и на пороге появился первосвященник Каиафа. Он пребывал в прекрасном расположении духа. Это было не удивительно, ведь дела его шли просто чудесно: самозванец схвачен, приговор фактически утверждён, оставалось только дождаться завтрашнего, вернее уже сегодняшнего суда. Хотя главный жрец считал предстоящее заседание Синедриона пустой формальностью, но готовился к нему очень основательно, дабы не возникли бы какие-либо непредвиденные обстоятельства, из-за которых блестяще разыгранный спектакль мог бы сорваться.

– Ты сполна получил деньги! Что хочешь ещё? – грубо спросил Каиафа посетителя. Первосвященник больше не был заинтересован в Иуде, а потому вопрос его прозвучал с чуть презрительными и высокомерными нотками в голосе, как бы демонстрируя, что в услугах бывшего ученика проповедника больше никто не нуждается. Но Искариот не обиделся на такой заносчивый тон жреца, так как даже не обратил на него совершенно никакого внимания. Иуда прекрасно знал, что от его нового предложения этот надменный священник не сможет отказаться, хотя и покуражится немного.

Мой тайный соглядатай оказался совершенно прав.

– Я могу выступить на завтрашнем суде в качестве свидетеля, – спокойно сказал жрецу Иуда.

– А мне свидетель и не нужен! – довольно опрометчиво ответил Каиафа. У первосвященника уже заранее были подготовлены два человека, которых он долго и старательно обучал, как и что следует им говорить на заседании Синедриона в пятницу.

– Те, что ты подговорил, будут полными глупцами, если согласятся выступать. Они запутаются в показаниях и загубят всё дело, – проговорил Иуда, внутренним своим чутьём догадавшись, что Каиафа имеет обученных людей. В прозорливости моему соглядатаю было трудно отказать, он правильно угадал намерения главного жреца: «Наверняка кого-нибудь подготовил из своей челяди, чтобы те дали против Иисуса ложные показания. Вот потому-то первосвященник так быстро и отказался от моих услуг», – подумал про себя Искариот, но мысли эти вслух высказывать не стал.

– Хорошо, Каиафа, но смотри, как бы тебе не проиграть! Дело-то ведь серьёзное, – только и успел проговорить он, вставая со своего места и делая вид, что собирается покинуть негостеприимный дом главного жреца, но громкий голос первосвященника остановил его.

– Сколько хочешь? – последовал его короткий вопрос.

– Сто монет серебром! – так же коротко ответил Искариот. Наступило долгое молчание. Первосвященник мучительно раздумывал над предложением вновь нежданного и неожиданного помощника, назначившего весьма высокую цену за свою услугу. Ему было жаль платить столь большую сумму, но, подумав над всем тем, что сказал Иуда, Каиафа вдруг испугался: «А что, если действительно так удачно начатое дело из-за того, что я пожалею сто монет, рухнет?» Первосвященника вдруг бросило в жар от внезапно пришедшей к нему ужасной мысли о том, что, если он не даст денег, то тщательно продуманный план может потерпеть полный крах, который станет его вечным позором. «И тогда ведь нельзя будет убрать этого проклятого римлянина, и отстоять свою веру. А разве уничтожение самозванного посланца Божьего, физические его мучения в назидание другим не укрепят мой авторитет, как главного блюстителя Закона и непререкаемого толкователя святого Завета?» – лихорадочно соображал Каиафа. Ведь сколько раз длинными, бессонными ночами мечтал он, как расправится со всеми своими врагами, дабы самому стать мессией или отцом мессии и основать новую династию правителей Иудеи, связанную родством с самим Господом. Вспоминая сейчас самые свои сокровенные желания, первосвященника даже как-то всего чуть передёрнуло от смелости собственной мысли и прошибло в холодный пот. Подумав ещё чуть-чуть, он решил дать деньги бывшему ученику Иисуса.

– Согласен! – прозвучало в тишине одно слово, и на пол рядом с Иудой тяжело упал тугой кожаный кошелёк. – Не считай! Не на базаре!

– Но у меня есть одно условие, – начал Искариот, но его строгим голосом перебил первосвященник.

– Хорошо! Свидетельствовать станешь из-за перегородки. Лица твоего никто не увидит. Ступай!

Каиафа повернулся спиной к Иуде, давая понять, что их разговор закончен, но ученик, выдавший своего учителя, не торопился уходить.

– Что ещё? – недовольно спросил жрец.

– Насчёт перегородки это ты хорошо придумал, Каиафа. Я как раз хотел попросить, чтобы мне разрешили давать показания, не объявляя себя. Но это было моё первое условие, а есть ещё второе, – нагло ухмыляясь, сказал Иуда.

– Какое ещё второе условие? – начиная злиться на своего собеседника, спросил Каиафа. – Может, хватит условий? Или ты решил разорить храмовую казну? Если...

– Не о деньгах речь, первосвященник, – перебил Иуда жреца, не дожидаясь его ответа. – Мне хотелось бы увидеть Иисуса перед тем, как его осудит Синедрион.

– Зачем тебе это? – Каиафа был искренне удивлён просьбой Искариота, ибо полагал, что речь вновь пойдёт о деньгах.

– Моё дело! Но только тогда выступлю в суде! – резко и довольно грубо ответил Иуда.

– Но его сейчас отведут в крепость Антония. Слишком уж велика ответственность, держать у себя дома столь опасного государственного преступника. А, если он сбежит, или кто-нибудь попытается устроить ему побег? Что тогда?

– Не бойся Каиафа, побег я ему не устрою.

– Не знаю, не знаю, что и ответить тебе?

– Я заплачу хорошую цену, – хрипло выдавил Иуда и бросил к ногам Каиафы кошелёк с серебром, который мгновение назад получил как плату за свои предстоящие показания в суде Синедриона, удивив столь неожиданным своим поступком и приступом щедрости, внезапной и необъяснимой, даже самого себя. Первосвященник вздрогнул от звука упавшего кожаного мешочка, посмотрел вниз, но поднимать деньги не стал, а молча покинул комнату. В тот же миг его слуга, стоявший около двери, вошёл внутрь, быстро подхватил с пола деньги и двинулся вслед за своим хозяином. Наступила тишина.

Иуде не пришлось долго ждать, ибо в коридоре послышались шаркающие шаги и размеренный тяжёлый звук железа. В тёмную каморку, где находился Искариот, грубо втолкнули пленника и прокричали: «Побыстрее заканчивайте свои разговоры. Первосвященник приказал отвести самозванца в крепость под охрану римлян». Бывший ученик находился в приподнятом настроении. Он давно ждал момента, когда сам, лично, смог бы поучить жизни того, кого обычно вынужден был слушать, притворяясь, что ловит каждое его слово.

«Теперь пусть мне внимает. Моя правда оказалась сильнее его. Он сейчас в кандалах и готовится пойти на смерть, а я буду жить! Вот и вся его гнилая истина!» – думал Иуда, бывший когда-то первым и любимым учеником Иисуса. Что хотел он доказать этим своим поступком было не понятно, это уже потом, на следующий день, Иуда пожалеет о деньгах, отданных назад первосвященнику, а тогда его охватил какой-то кураж и желание возвысится в собственных глазах. Но, скорее всего это была попытка успокоить своё пострадавшее себялюбие, раздавленное крахом несбыточных надежд.