Потираю виски, пытаясь восстановить в памяти, что со мной случилось. Я сдерживал облаву, помог Барке уйти, а сам не смог. Зверобогие вкатили мне парализатор, но я успел вколоть себе цианид…

Так какого хрена я живой?! Что случилось со мной, пока я был без сознания?

Появляется стойкое ощущение бредовости происходящего. А может, я – не я? Закатываю рукав и вижу свои татуировки в виде звеньев цепи. Ощупываю себя, нахожу пистолеты, противогаз за спиной. А вот дробовика нет, как и половины патронов к нему. То есть перестрелка все-таки была. Я цел, невредим, только в голове какая-то каша…

Достаю шприц-тюбик с цианидом и леденею. Сто процентов, я вколол его себе в бедро! Или нет?

Трясу головой, и меня на миг выключает. Если бы не опирался на стену, свалился бы. Чернота вспыхивает ядовито-зелеными цифрами, они бегут сверху вниз, как по монитору – символы, когда слетает система. В правом углу экрана мигает риска курсора.

Или кажется, или из символов проступает шевелящее губами человеческое лицо, которое я видел совсем недавно…

Шахар?

Распахиваю глаза, бездумно смотрю на носок берца. На всякий случай проверяю нож за голенищем: на месте.

Как все прошло? Стали ли зверобогие ловить моих ребят по норами или получили меня и ушли?

Массирую виски, стимулируя извилины, и ухожу из подворотни выяснять, куда меня занесло. Выруливаю на улицу, где катят автомобили, слепя встречными фарами, верчу головой в поисках ориентиров. Справа высится ступень зиккурата, светящаяся огнями окон. Насчитываю их тридцать девять. Дома здесь двухэтажные, автомобили пыхтящие, есть люди на велосипедах – значит первая ступень зиккурата, населенная отбросами общества зверобогих – черноротыми.

Ага, вон телевышка мигает красным огоньком, а вдалеке, отражая свет города, высится дымящая труба, похожая на гигантскую сигарету.

– С дор-р-роги! – меня отталкивает кряжистый дед с авоськами, ковыляющий по своим делам.

Что ж за бардак в голове? Уже ночь, нужно подумать, что делать дальше и куда двигаться, а что-то не соображается. Начинается дождь, надо где-то спрятаться, переждать его. Взгляд останавливается на светящейся вывеске кафешки с незамысловатым названием «Вкусно». Находиться под одной крышей со зверобогими, пусть и низшей ступени, неприятно, чувствуешь себя волком на псарне, но особо выхода нет. Обыскиваю карманы, нахожу двадцать пять шекелей монетами, захожу в бар, где пахнет жареным луком, и живот жалобно урчит, будто я не ел больше суток.

Мне хватает на чашку чая и кусок пирога с синтетическим мясом. Сажусь за единственный свободный столик позади бурно празднующей компании, кусаю пирог, проглатываю огромный кусок, запиваю сладким чаем, и в голове светлеет. Приходят мысли, что я точно побывал в плену у зверобогих, они, скорее всего, меня чипировали, чтобы я привел их к моей стае, а значит, возвращаться к своим мне нельзя.

Нельзя сделать то, что хочется больше всего: узнать, захлебнулась ли зачистка, удалось ли спастись детям и бойцам, сдерживавшим нападение. Да просто заснуть в своей постели!

Как же хреново! Злость разъедает изнутри кислотой, реагирует с беспомощностью, и кажется, меня вот-вот разорвет.

Все паршиво, но не фатально, ведь у меня есть приятель Лари, который умеет удалять чипы без угрозы для носителя. Лари мне жизнью обязан и не должен отказать. И во-вторых, даже если придется раскошелиться на операцию, это лучше, чем сгореть в чреве Ваала или просто сдохнуть от цианида.

Доедаю кусок пирога – он будто в бездну провалился – и поднимаюсь с твердым намерением прямо сейчас наведаться к Лари, пусть просканирует меня и скажет, что к чему. Мимо проходит фигуристая официанточка с подносом, где горкой сложена грязная посуда, ровняется со столиком, где гудят подпившие работяги (один уже упал лицом в салат), и красномордый лысый мужик хватает ее за руку, рывком сажает себе на колени. Падает поднос, со звоном рассыпается посуда, стакан катится к моим ногам, я отпихиваю его берцем и направляюсь к выходу.

Удивительно, откуда-то я знаю лысого, но, невзирая на великолепную память на лица, не помню, где мы пересекались.

Меня не волнуют дела зверобогих. Каждый, кто поклоняется Ваалу, мой враг. Сами разберутся. На выручку брыкающейся официантке спешит бармен, но его останавливает косматый здоровяк, отводит в сторону, сует в карман деньги, парень перебирает купюры, жадно кивает. Отвратительные твари! Не просто так их называют черноротыми. За три шекеля мать родную продадут.

Лысый тащит девчонку к выходу, она орет и вырывается. Отворачиваюсь и ускоряю шаг, и тут меня накрывает волной злости, красным вспыхивает мысль, облеченная в слова:

На миг появляются столбцы зеленых цифр, трансформируются в волну негодования, которая захлестывает меня и несет, несет…

Мысли отключаются. Остается жгучая ненависть и рефлексы. Разворачиваюсь на пороге, оцениваю ситуацию. Преступников семеро. Силуэты двоих – лысого и здоровяка – подсвечены багровым, и я откуда-то знаю, что передо мной насильники и убийцы, приговоренные к смерти, а я – рука правосудия. Эти семеро пьяны, и их единственное оружие – деньги. Грязные пару тысяч за честь и, возможно, жизнь девчонки.

Двое сидят, допивая водку, третий пытается поднять четвертого, пятый и шестой держат девчонку в разорванной блузке, которой что-то втирает лысый Адгербал, стоящий ко мне спиной

Выхватываю два пистолета, стреляю в голову лысому, затем шестому – тем, что подсвечивались красным – пятого вырубаю ударом локтя в висок. Девчонка вырывается и несется к выходу. Откуда-то знаю, что остальные не так опасны, потому, отступая, просто держу их на прицеле, а они, разинув рты, поднимают руки.

Ухожу под гробовое молчание и уже на улице получаю мысль-фразу:

В первое мгновение я таращусь на текст и пытаюсь его осмыслить, просыпается злость, негодование, непонимание, а потом кто-то будто перышком по разуму проводит, и появляется странное отупение. Так и должно быть. Гораздо важнее сейчас оторваться от тех, кто попытается меня догнать, чтобы отомстить.

Ныряю в темный переулок и бреду, оглядываясь в ожидании погони, петляю, путаю следы, ругая себя за совершенную глупость. Что на меня нашло? Мало мне неприятностей? На хрена ввязался? Неужели чипы могут так влиять на сознание?

На ходу ощупываю голову, шею, куда обычно вживляют чипы, но ничего не нахожу. На часах начало девятого. Срочно нужно к Лари, я не принадлежу себе и могу наделать глупостей. К тому же не терпится узнать, как там моя стая, удалось ли Барке уйти от зверобогих.

Зиккурат разделен на сорок открытых исполинских ступеней, причем каждая нижняя больше верхней, здесь находятся богатые (по меркам черноротых) дома, а так же – парки, объекты культа и развлечений. Дальше начинается улей, где тысяч ячеек обитаемого сектора, разделенного на множество ярусов, за ними – Сердцевина. Здесь мусороперерабатывающий завод, цеха по производству химикатов и пластика, а так же лифты, по которым сверху спускаются руководители отделов и жрецы, но обитателям первого яруса допуска наверх нет, поскольку, как и трикстеры, они не внесены в базу данных. И делать с ними можно что угодно, тут царит полный беспредел.

В Сердцевине первых ступеней раздолье для ловкого вора: множество огромных вентиляционных шахт, где можно передвигаться даже стоя, складов с устаревшим оборудованием и техникой. Я любил делать на них набеги, воровать запчасти и собирать из них разные механизмы.

Так я и наткнулся на погибающего Лари… Сейчас он обитает в техногенной части зиккурата, Сердцевине, где, как и у нас в подвале, не видно неба и солнца.