– Вот это жратва, я понимаю! Не подвела, значит, меня интуиция, удачненько дверь нашарил. Мне кажется, если хорошенько поразмыслить, то где-то недалеко, в тумбочке, например, и бутылка беленькой стоит, а? Не ошибся, а? О-о-о! Да тут, я смотрю, и конок уже раскинут… В очечко, да? Тогда я за стаканом и горбушкой, а вы кидайте и на меня – три в темную…
Обрадованный, он куда-то побежал, а мы все озадаченно переглянулись: во-первых, у нас действительно стояла в тумбочке бутылка водки, во-вторых, при условно обильной закуске мы не располагали ни кусочком хлеба, и каждому было лень идти за ним… Надо же, провидец чертов!
Часа через два оживленной игры вся наша комната лишилась сала, водки, консервов и плюс к тому – денег. Однако нового нашего знакомца это отнюдь необескуражило:
– Башлей нет – давайте играть на «пиявок»! Что такое «пиявки» мы не знали, но Себастьян нам с готовностью объяснил:
– Проиграл ты, допустим, десятку… Тогда я пальчиком левой руки оттягиваю указательный перст правой – вот так, и бью тебя по лбу… Или в лоб – кактебе будет угодно. Десять раз… Усвоили?
Усваивать практику игры на «пиявок» пришлось нашим головам. Бил Себастьян просто мастерски, но от этого нам легче не становилось. Проигравшего он сажал на стул, заставлял его пригибать голову и оттяну-тым пальцем бил прямо в темечко. После такого «расчета» в наших ушах стоял звон, глаза по-кроличьи краснели, а видимость вокруг уже не была видимостью, а каким-то густым, все искажающим маревом, исходящим от пола до потолка.
Однако боль можно было все-таки стерпеть. Невыносимы были пытки издевательской словесностью, граничащие с морально-психологическим садизмом… Язык не поворачивается, чтобы повторить те метафоры, которые он употреблял для характеристики наших черепушек, а писать их не поднимается рука, хотя и говорят,что бумага все терпит…
Себастьяна нельзя было назвать шулером. У него никогда не было своей карточной колоды, и постоянные его выигрыши ничем нельзя было объяснить. Например, в руках у меня три карты, и Себастьяну надо решить: прикупать ли ему или нет? Он пристально смотрит мне в глаза, затем ехидно улыбается: «По роже твоей видно, что у тебя на руках восемнадцать очков. Или «казна» – семнадцать…» И ведь так оно и было, черт возьми!
Натешившись над нами, как пушкинский Балда над попом, Себастьян выгребал из кармана добрую половину выигранных денег:
– Как пришли они ко мне, так пусть и уйдут…Поскольку ты сейчас проиграл пятнадцать – бить я тебя не буду. Долг свой покроешь тем, что с двумя канистрами «сплаваешь» за Ла-Манш, за пивом. А вот ты и ты – смотаетесь в продмаг за водкой и селедкой под пивко… Нерестовую селедку от жировой отличить сможете? Верно! Та, что с икрой – это и есть нерестовая… А я пока пройдусь по этажам и посмотрю, есть ли еще такая денежная абитура в общаге. Через часик вернусь – обмоем и перекусим!
Себастьян иногда бывал невыносимо разговорчивым, и язык у него был подвешен великолепно. Только не в смысле красноречия, а наоборот. Тем не менее о самом Себастьяне мы и через год ничего почти не знали. Кроме того, что фамилия его – Моргунов, что нос ему своротил пьяный отец еще в глубоком детстве, сапогом наступил на лицо, спящему… Никакой подмоги из дому Себастьян не получал. Во время сдачи вступительных экзаменов держался наплаву тем, что разгружал баржи в речном порту или перекидывал уголь или цемент в железнодорожных тупиках. И только со второго семестра стал подкармливаться игрой в карты, но твердого куска хлеба они ему все же не обеспечивали.
«Везенья в жизни не бывает, говорил Себастьян. Человек должен опираться только на собственную интуицию. Только она надежда и опора ему.» То, что рассказывали о Себастьяне однокурсники, было похоже на легенды, а иногда и на анекдоты. После первой для нас и третьей для Себастьяна зимней сессии этих легенд и анекдотов значительно прибавилось, но нам,первокурсникам, хватало и ранних баек.
Рассказывают, что из сорока с лишним билетов на экзамен по любому предмету, Себастьян основательно зубрил только пять первых. На самом же экзамене, по рассказам очевидцев, дело происходило так. У стола экзаменатора Себастьян полусклонялся над веером раскинутых билетов и, подергивая кривым носом, делал вид, что тщательно принюхивается к ним, но глазами намертво прилипал к бюсту преподавательницы. Зрелище даже со стороны не совсем приятное, а каково было бедной женщине за столиком? Нервозно поежившись, она сердито произносила: «Моргунов, не надо пялиться на меня, не манекен в модном магазине! Скорее берите билет!» «Ну зачем же меня торопить? Разве я не имею права выбора?» «Да, но прежде все-го вы обязаны глубоко изучать предмет, а не… Извините, глубоко заглядывать, куда не надо…»
Все преподаватели хорошо изучили «методику сдачи Моргунова» и принимали соответствующие контрмеры: раскладывали билеты в самых немыслимых комбинациях, вызывали Моргунова то первым, то самым последним, но тщетно! Наступал день экзамена, первые четыре билета уже разобрали, из двадцати семи оставшихся только один мог спасти Моргунова от «хвоста»– билет номер пять, – и вот Себастьян останавливает свой выбор на паре бумажных прямоугольников, лежащих один на другом: «Нижний!» «А почему не верхний, Моргунов? Рискните на верхний, я вам два балл авансом гарантирую, ну?» «Два балла – штука непроходная, давайте три.» «За три балла вперед и в институт ходить не надо… Рискуете?» «Нет! Вскрывайте нижний… О-о! Номер пять!»
Себастьян поворачивается от веера билетов, чтобы идти к столику для подготовки, но в этот момент замечает за окном двух знакомых студентов с полными канистрами пива. «Можно я отвечу сразу?» «Отвечайте!» – не без досады говорит преподавательница, а в уме уже начинает составлять дополнительные вопросы, разумеется, в пределах билетного задания. Но тут, как говорил сам Себастьян, все подходы к подвоху у него "заминированы…".
Как-то всегда получалось так, что Себастьян одним из первых возвращался в общежитие после занятий и в холле сразу же шел к длиннющему столу, на котором разбрасывалась утренняя почта. Тут его интересовали только извещения на денежные переводы и посылки. Если деньги приходили на имя его партнеров по картам, то можно было считать, что они уже в кармане у Моргунова.
Игра, как всегда, начиналась с маленьких ставок, но это дела не меняло, партнеры вылетали в трубу, а утешительные партии в покер заканчивались обычно отбитыми и опухшими ушами для тех, кто во что быто ни стало захотел отыграться. Униженный побоями по ушам, озлобленный оскорбительно саркастическими шуточками Себастьяна партнер, естественно, жаждал отмщения и отбивал домой набатную телеграмму: «Шлите двести, подробности письмом». Только этого и надо было Себастьяну.
Весенняя сессия для студента – самая тяжелейшая пора. С одной стороны тяготили предстоящие экзамены, а с другой изматывала тело сексуальная оза-боченность – штука для многих трудно разрешимая и от этого более обостряющаяся. А тут еще студентки, конечно же, на зло нам, словно сатанели, день ото дня все более и более укорачивая платьица и юбочки, превращая их в подобие удлиненных маек или набедренных повязок… Ох и знойное же времечко года!
Студенты побогаче, в основном, дети северян, в эту будоражущую пору раз или два в неделю «вечеряли» по ресторанам, вылавливая в залах «Уссури» или «Дальнего Востока» ночных «бабочек», в те годы, вначале семидесятых, «работающих» в условиях жесткой конспирации. А нам, в основном, деревенским вахлакам, такие девочки были не только не по карману, но и не по норову…
В один из теплейших и тишайших майских вечеров, распахнув рамы настежь, мы сидели на подоконниках общаги, и без особого интереса – лишь бы время убить – глазели на то, как парни гоняли мяч в хоккейной коробке. И вот в это время прямо у входа в общежитие остановилось такси. Само по себе явление такси – это не диковинка. Например, земляк Себастьяна и его однокурсник по кличке Цыган почти постоянно пользовался услугами такого вида транспорта —было на что, хотя происхождение доходов этого красавца и баловня женщин оставалось для нас тайной, покрытой сплошным мраком.
