Аркадий Петрович Воронцов открыл глаза. В спальне стоял полумрак из-за плотных, не пропускающих свет, ночных штор. Когда-то, еще в молодости, он прочитал статью о сне, о том, что избыток света ухудшает качество того самого сна и провоцирует нарушения гормональной системы. Тогда, в возрасте двадцати лет, юного Аркашку не волновали все девять элементов гормональной системы в организме человека, он был зациклен лишь на андрогенах и эстрогенах . С годами менялось его представление о жизни, а привычка спать в кромешной темноте, как забота о половых гормонах, так и осталась.

Но, сегодня утром Аркадий Петрович испытывал неприятное ощущение от этой колющей глаза темени, да еще подвязавшейся к ней какой-то жуткой тишине. Он неприятно поежился в кровати.

«Как это возможно – слышать тишину?! Тишина – есть отсутствие всякого звука, и тотально гробовой тишины не существует, – промелькнуло у него в голове. – Может я умер?»

Он накрылся одеялом с головой, и его охватил давящий безысходностью ужас. Наверное, в жизни каждого иногда наступают такие мгновения, когда замолкает все…

Через несколько минут Аркадий Петрович откинул одеяло и, растягивая туловище, нехотя поднялся с кровати. Ограничив утренний моцион справлением малой нужды и ополаскиванием лица, он ленно потащил свое немного обрюзгшее, не дружащее с физкультурой тело на кухню, попутно заглянув в спальню жены. Оттуда шибануло неприятно затхлым воздухом, отчего его большие, немного навыкате, смотрящие вглубь себя, зеленоватые глаза открылись еще больше, а шея дернулась назад. Закрывая дверь, мужчина отметил про себя, что кровать пуста.

Он был дома один. И снова глухая тишина, словно глубокий омут, стала затягивать его. В густой глубине этой безмолвной мути стали «всплывать» житейские мысли:

«Не соврали работяги, говоря, что шестой класс окон практически не пропускает звук».

«Зараза, опять посуду не поставила в посудомойку», – мысленно ругал жену Аркадий Петрович, составляя грязную утварь в машину.

Подойдя к кофеварке и не обнаружив кофе бобы в танке, мужчина вслух обложил супругу всеми знакомыми ему органами. Он открыл кухонный шкаф, где все было разложено на своих местах и подписано. В баночке с надписью «сахар» лежал сахар, а в баночке с надписью «мука» – мука. И никак не иначе. Аркадий любил порядок, у него все должно было быть ровно и квадратно. Криво лежащую ложку на столе он должен был обязательно подправить, чтобы она лежала параллельно столу, а перекошенную картину выровнить, чтобы она висела параллельно полу.

Не найдя пакет с кофе и на полке, он пошел в небольшую комнатку, служившую кладовкой. Он «одолжил» идею такого «зомби ящика» у жены своего друга, которая до противного была организована и у которой все было по расписанию. По молодости это казалось Аркадию ужасно скучным, но сейчас, с высоты своей полсотни с хвостиком, он находил эти качества очень правильными и полезными для жизни.

Окинув взглядом кладовую, его глаза остановились на старой коробке из-под обуви, стоявшей на самом верху. Мужчина подставил небольшую стремянку и, медленно переставляя ноги, дотянулся до коробки. Но она выскользнула у него из рук, и на пол полетела полдюжины старых полуобщих тетрадей. Аркадий Петрович чертыхнулся и начал спускать по лестнице свое полное, несколько рыхлое тело. Подняв одну из тетрадей с цифрой «1» на обложке, он открыл ее и прочитал:

Тетрадь 1. (1982–1984)

30 Мая,

Не знаю зачем я это делаю. Зачем решил вести дневник. Наверное, чтобы не забыть. Чтобы навсегда запомнить лицо мамы, когда он уходил, слезы обиды сестры. А может, чтобы не казаться слабаком перед друзьями, рассказывая, что я сейчас чувствую. Я точно знаю, что наша жизнь изменится и уже никогда не будет прежней просто потому, что сейчас наша семья – это мама, я и младшая сестренка. Отец ушел, нет, он бросил нас, предал! Он даже не пытался ничего объяснить. Я не знаю причины его ухода. Мне казалось, мы были счастливой семьей, где все друг друга любят и понимают. Отец с мамой даже никогда не ругались, во всяком случае я этого не видел. Хотел поговорить с мамой, но она кажется раздавленной: нет прежней улыбки на губах, глаза грустные, припухшие от слез. Нет. Этот разговор убьет ее. Перенесу его до лучших времен.

Хорошо, что завтра последний день в школе. Заберу документы, пойду в другую. Не хочу видеть жалостливые рожи учителей с их душещипательными разговорами типа: «Если надо поговорить, я к твоим услугам. Не стесняйся.»

Нечетко очерченные губы с полной нижней губой сложились в подобие улыбки, а к глазам подступила слеза.

Аркадий Петрович собрал тетради и, взяв пачку кофе, вернулся на кухню. Поставив замороженную пиццу в микроволновку и подготовив кофеварку к «волшебному таинству» производства чудесного ароматного напитка, хозяин уселся на мягкий стул. И пока итальянский микс из еды и Lavazza дразнил обоняние, мужчина, открыв тетрадь, «откинул» себя на десятилетия назад.

Тетрадь 1. (1982–1984).

01 Июня

Сегодня мама посадила нас на диван и честно рассказала, что у папы есть другая женщина и он ушел к ней. Но все равно любит нас и будет нас навещать, отводить нас в кино или в кафе-мороженое. Бред. Не верю. Во всяком случае, пока видеть его я не желаю.

Тетрадь 1. (1982–1984).

03 Июня

Ужасно паскудное состояние, имя которому «Большой Бодун». Вчера нажрались в честь окончания года и моего решения перейти в другую школу. Соврал, что иду туда, потому что там математический класс, а мне это важно для поступления. И с чего «уехал»?! С полбутылки винчика?! «Серый» еще, гнида, зачем-то сказал, может родаки из-за меня разводятся. А может, реально из-за меня?! Как «батон» злился, когда я шахматный турнир просрал. И почему он вдруг решил сделать из меня нового Карпова, когда мне положить с прибором на эти шахматы. Да и вообще, постоянно тыркал, что толку с меня, как с того козла. Ясен перец, я не оправдал его ожидания.

Тетрадь 1. (1982–1984).

30 июня

Ровно месяц, как отец ушел. Он так и не пришел ни разу к нам, даже не позвонил. Завтра Машкина днюха. Наверное, придет поздравить. У мамы бесконечные слезы, успокоительные, снотворные. В доме находиться невозможно. Отнесу документы в новую школу, сходим с Машкой похаваем морожко и уедим к бабушке до сентября.

Аркадий Петрович посмотрел на часы, беззвучно моргающие на дисплеи плиты – 10:30. Рука потянулась к телефону, и он нажал кнопку вызова.

– Адя, я перезвоню тебе потом, – без приветствия буркнул немного рассерженный женский голос. – Варю крем для торта, мешаю сахар, чтоб не подгорел.

И не сказав больше ни слова, женщина отключила телефон. В воздухе опять повисла неестественная тишина. Мужчина почувствовал какое-то унижение, словно его вежливо послали куда подальше. Одно радовало, при слове «торт» он ощутил у себя во рту изысканный, ароматный и невероятный вкус карамельной заливки. Он непроизвольно облизнулся. Его сестра Маша всегда была сладкоежкой, и когда она решила после окончания школы поступить учиться на кондитера, это было ожидаемым решением.

«А мне жена никогда не пекла торты», – вздохнув подумал мужчина и причмокнул ртом с меланхолически опущенными вниз уголками.

Одной рукой он уплетал пиццу, а другой перелистывал пожелтевшие страницы своего «Дневника» …

Тетрадь 1. (1982–1984).