– Я готов стать им, я готов пожертвовать собой! – воскликнул я. Внутри меня все трепетало.
– Жертвовать собой не надо, – спокойно, неторопливо возразил на мои жаркие слова седой. – Хирурги собой не жертвуют. Работать надо не безрассудно, а с умом, расчетливо, надеюсь, тебя этому учили, раз ты был снайпером.
Я кивнул. Нас, действительно, хорошо учили.
– Надо спокойно Отечество лечить, не страдать самому, – продолжал седой. – Это главная цель, главная польза. Жертвуют от отчаяния, а нам нечего отчаиваться. Не будь горяч, лучше будь холоден… Ты помнишь Михалыча, который чуть тебя не уничтожил. Это один из крупных, хитрых, кровожадных криминальных авторитетов. Сколько он невинной кровушки попил, скольких людей растоптал, уничтожил лично. Ты для него комаром был, убил бы и через пять минут забыл. В Кремль он втерся давно, большой друг одного из членов Семьи. И эта Семейка неделю назад сделала его заместителем министра. Я точно знаю, что они готовят его в губернаторы одной центральной области. Через полгода будут выборы, и он точно станет губернатором. Вот где он кровушки народной попьет, потоки и слез, и крови будут литься. Цель-то у него не губернаторское кресло, а Кремль… Он уже давно в списках неподсудных, чтобы не творил, его никогда не арестуют. Остановить его может только пуля, но кто ее пошлет?
– Я готов, – твердо ответил я.
– Есть люди, очень богатые люди, которым он немало насолил. Должки большие за ним. Они готовы заплатить хорошие деньги за это благородное дело. Они, конечно, тоже не без греха, но хороший хирург не должен спрашивать у человека, как и где он ногу сломал: по пьянке, по собственной дурости или на производстве из-за разгильдяйства начальства. Дело хирурга лечить… Михалыча ты сам видел, на собственной шкуре его деяния ощутил, досье его читать не надо. Если ты твердо согласен остановить его, то тебе позвонят. Смотри сам, подумай, взвесь все, хватит ли у тебя душевных сил и мужества. Но имей в виду, лично мне Михалыч ничего не должен, лично он мне не мешает…
– Я готов! – снова твердо заявил я, ясно понимая, на какую тропу становлюсь.
Жить бесцельно, жить, чтобы жить, коптить небо, мне не хотелось, и не хочется сейчас. Лучше уж один раз ярко вспыхнуть, осветить родную землю и сгореть, чем чадить долгие годы, портить атмосферу. Ни себе радости, ни людям. А конец-то все равно один, все умрем.
– Хорошо. Я передам… Мой совет тебе, если удачно проведешь операцию, и будут другие заказы, во-первых, всегда проси досье на человека. Для тебя это история болезни. Будешь знать, что человек содеял, за что его надо вычеркнуть из жизни, никогда не промажешь, и перед собой, перед своей совестью чист будешь. Чтобы не навредить, никогда не берись за сомнительные операции. Во-вторых, надейся только на себя, действуй один, действуй дерзко, без страха, и все получится. Вспомни, чему тебя учили в снайперской школе, свой опыт в Чечне, полагайся только на себя, продумывай все возможные варианты развития операций, даже самые худшие. В-третьих, никогда не пытайся узнать, чей приговор исполняешь. Тебе же спокойнее будет. Сомневаешься, откажись сразу. Взялся, доводи до конца. И помни всегда – ты делаешь добро, ты освобождаешь от нечисти родную землю. Если бы во-время нашелся человек, который бы вычеркнул из жизни Ельцина, десятки тысяч жизней были бы сохранены, миллионы судеб человеческих не было бы порушено, не было бы миллионов ограбленных и униженных. Сопоставь, десятки тысяч жизней невинных людей, в том числе женщин и детей, и жизнь одного сребролюбивого негодяя. Но не нашлось, не нашлось такого человека… – с горечью сказал седой. – Когда идешь на операцию, всегда меняй внешность, тебя этому научит опытнейший гример, я устрою. Проведешь операцию и все атрибуты – парик, усы, борода, одежда, должны быть уничтожены. Не скупись! Дважды в одной маске не появляйся… Вот и все, – протянул мне руку на прощанье седой. – Жди звонка! – И повторил: – С досье, с историей болезни знакомься непременно!
На этом мы расстались, и больше я его никогда не видел. Кто он? Что собой представляет? Не знаю. Но у меня такое ощущение, что он за мной все время наблюдает, тайно ведет меня. Мне верится, одобряет мои действия, иначе давно бы вмешался, остановил или поправил.
9
– Может быть, заказы от него идут? – предположила Наташа, когда Игорь замолчал.
– Вряд ли… Клиенты мои были из разных сфер, но почти все люди известные в своих кругах, все имеющие влияние на судьбы людей, и все они рвались во власть, поближе к большим деньгам, или уже прорвались в Белый дом или на Старую площадь. У всех руки по локоть в крови. Читаешь «историю их болезни» и думаешь, какое же за подлое существо человек, на что только не способен ради денег, ради собственного благополучия! Ужас, ужас!
– Как думаешь, идею с хоккеистом он одобрил бы?
– Сомневаюсь. Малахов, конечно, не обеднеет, для него, что двадцать миллионов, что двадцать шесть, разница небольшая. Будет иметь не четырехмоторный самолет, а двухмоторный. От этого не умирают…
– У него личный самолет есть?
– Есть. На такие деньги самолеты коллекционировать можно.
– Да-а, и все же нехорошо мы делаем, – вздохнула Наташа тяжко. – Разве о такой жизни мы в молодости мечтали? Как хотелось жить чисто, любить всех, радоваться жизни, радовать других, а приходится… В СССР мы могли бы быть счастливы. Тогда простому человеку жилось легко, авантюристам трудно было. Зато теперь раздолье. И нам, чтоб выжить, приходится в авантюристов играть. Иначе пропадешь…
– Для любви планета наша плохо оборудована, – пробормотал с печалью в голосе Игорь.
Наташа вспомнила, что написал эти слова Маяковский, скосила глаза на книжный шкаф, стоявший напротив дивана, на полках которого золотились корешками новенькие книги классиков. Вспомнила о том, что Игорь готовится к экзаменам в МГИМО, и спросила:
– Почему ты хочешь поступать в институт международных отношений?
– Мне кажется, я был бы неплохим дипломатом, – признался, неожиданно для себя смущаясь, Протасов.
– Тебе бы актерский больше подошел. Ближе к натуре.
– Ну, нет, как раз натура моя не желает публичности, не желает быть на виду, не прельщает слава, признание. Не честолюбив… Поэтому актером мне быть противопоказано… Английским своим я недоволен, хотелось бы им владеть в совершенстве, – вздохнул Игорь. – В деревне учили его кое-как, и теперь заново практически зубрить пришлось. На курсы в МГИМО почти год ходил. Недавно хорошего репетитора нанял. Говорит, у меня данные к изучению языков есть. Льстит, конечно, – засмеялся он, – бабки хорошие получает, вот и льстит. Но я стараюсь…
– Ты не задумывался, не пора ли тебе завязать со своими операциями? – спросила Наташа.
– Пока есть во власти преступники, которые губят людей и которые неподсудны, недоступны нашему правосудию, я не остановлюсь.
– Неужели не боишься, что когда-нибудь тебя схватят или… – Наташа запнулась.
– Или убьют, ты хотела сказать, – закончил за нее, хмыкнул, улыбнулся криво Игорь. – Боюсь, конечно, боюсь! Более того, готов к тому, что рано или поздно пристрелят, но утешаю себя мыслью: кого ждет веревка, того пуля облетит.
– Зачем тогда учиться, если так думать? К чему?
– Все умрем, так, что ж, теперь не жить? Допустим, человек узнает, что он смертельно болен, что осталось ему жить месяц-другой, а потом он непременно умрет, так он же не ложиться, не умирает заранее. Нет, он ходит, ест-пьет, книжки читает, тем, что происходит в мире, интересуется. Вроде бы бессмысленно это, раз осталось всего месяц жить, всего тридцать дней. Какие тут книжки? Для чего?.. Просто таков человек!.. Не буду я учиться, стараться больше узнать, стремиться к лучшему, а вдруг мне жить до ста лет. Что же мне невеждой жить? Я верю, что когда-нибудь все-таки власть наша перестанет быть криминальной, может быть, после Путина хороший человек придет в Кремль. Или вдруг Путин образумится, вспомнит, что его не криминальные олигархи избирали свое награбленное добро охранять, а весь народ за него голосовал, весь народ надеялся, что он поднимет его с колен, создаст элементарные условия для человеческой жизни, вспомнит наконец-то наш президент об интересах всего народа, а не одной воровской шайки. Заработает правосудие, воры и бандиты будут сидеть не в министерских креслах, не в депутатах, не в креслах губернаторов и прокуроров, а в тюрьмах, где их место, и где они во всех странах сидят. Вот тогда-то надобность в моих услугах отпадет, тогда-то я сменю профессию хирурга на профессию говоруна. Буду служить Родине по-иному. А чтобы стать говоруном, надо много читать, много учиться, и не один год. Потому-то я заранее готовлюсь к смене профессии.
