Он не принадлежал чудовищу.
«Вас тревожит человек с книгой или тот факт, что я – человек?» – спрашивал капитан с иронией. Да уж. Будь он чудовищем, Лессия бы не переживала.
========== Музыка плачет, рыцарь смеется ==========
Комментарий к Музыка плачет, рыцарь смеется
О том мальчике, который умел грустить.
У Эйвилин сон крепкий: ни шаги не разбудят, ни разговоры за дверью, ни щебетание птах на подоконнике. Гуинн всё руками разводил: как так, во дворце – и спать спокойно? Королям надлежит в кровати с ножнами обниматься, сквозь грёзы к миру прислушиваться – издревле корона убийц притягивала. От его аргументов принцесса отмахивалась со свойственной людям её воспитания беспечностью. В Нефете, может быть, под подушками ножи хранили даже принцы-малыши, но в Сорнии порядки отличались. Объяснение находилось простое: между наследниками не велось борьбы за трон – детей, кроме Эйвилин, император в силу болезни не имел; дворянство, приласканное привилегиями, поживало всласть и не помышляло о заговорах; с соседями поддерживались дружественные отношения – не сам ли Гуинн тому пример. Сыщись во всем государстве убийца, она бы и тогда не тревожилась. Парящий двор охраняли сотни солдат, покой семьи императора берегли «Призраки». Не ей лезвие держать и не ей проявлять чуткость в отдыхе – защитников хватало с избытком.
Западное крыло, где располагались покои Эйвилин, по праву носило звание «Самой оживлённой части дворца». Комнаты в нём не пустовали круглый год: придворным нравилось удачное месторасположение, послов и высокородных посетителей привлекал вид на бухту. Тут же находились гостиные, игровые, музыкальная зала – шум не затихал вплоть до полуночи. В поздние часы, справедливо заметить, активность не прекращалась – она из уважения перетекала в укромные местечки, чтобы не беспокоить других обитателей. Особые умельцы накладывали на комнаты «купол» – чары, не позволявшие звуку просачиваться за пределы установленных границ. Действовали они, правда, с известной оговоркой: на слух стражи ограничение не влияло.
Личное личным, но пренебрегать безопасностью ради удовлетворения аристократов никто бы не стал. От восхваления самодержца до ненависти к нему вело одно ошибочное свершение.
На принцессу установление «купола» тоже эффекта не оказывало. От первых царей Сорнии повелось: к магии кровные потомки невосприимчивы. Ходила легенда, будто Виктур Собиратель, правивший землями вдоль Лазуритового моря шестьсот лет назад, получил этот дар от Богини Перемен в награду за строительство величайшего храма в её честь. Свидетелей давно не осталось, храма ни учёные, ни путешественники не обнаружили, поэтому историю воспринимали скептически. По иной версии Виктур пошёл на сделку с бестиями: в обмен на «Соглашение о неприкосновенности владений» Королева фейри наделила его и «детей по крови от начального колена до последнего» магической сопротивляемостью – никто не сумел бы обратить энергию элементов или заклинания против них.
На притянутую за уши правду сказка о великодушии бестий походила больше, чем байка о щедрой Богине.
С виду полезная способность порой оборачивалась наказанием. Эйвилин, как сказано, проблем со сном почти не знала. День выматывал, помогая грёзам с наступлением темноты обволакивать ум мягким туманом. Однако от бессонницы, если уж она намерилась прилечь на перину рядом, спасения не было. В такое время принцессе приходилось подолгу лежать с закрытыми глазами и злиться на неугомонных жителей Западного крыла.
Раздражение глодало её и сейчас. Она перевернулась на спину, сжала в кулаках одеяло и, откинув его, выбралась из кровати. У послов из Холь-Болана, обосновавшихся в покоях под ней, веселье не думало идти на спад. За четверть часа до её подъема к хохоту присоединилась музыка. Настроению гуляк она вовсе не соответствовала – точнее, представляла собой полную противоположность.
Накинув на плечи вуаль, Эйвилин вышла в коридор. Стражи у дверей синхронно стукнули древками алебард по полу.
— Ваше Высочество? – проскрипел тот, что стоял справа.
— Я прогуляюсь. Не надо меня сопровождать, – приказала девушка.
— Позволите настоять, госпожа?
У неё вмиг пересохло в горле. Капитан «Призраков» обладал непревзойдённым талантом появляться из ниоткуда в неожиданные моменты. Словно не из теней выныривал, а составлял с ними единое целое.
— Не смогу отказать моему рыцарю, – благодушно отозвалась она. Голос предательски дрогнул в конце.
Элерт прошел мимо стражей и предложил ей руку. В фантомном свете луны его черты делались мягче, что ни на толику не убавляло опасной привлекательности. Смотрел капитан по-прежнему остро. Игнорируя правила этикета, Эйвилин не положила ладонь на сгиб его локтя; вместо этого с детской беззаботностью переплела свои пальцы с его. Ребёнком она не смущалась этого жеста – повзрослев, с трудом справлялась с волнением и тщательно следила за дыханием.
К её радости, Элерт не высвободился, прикрывшись стеной статусов. Напротив – с нежностью накрыл ладонь второй рукой. В груди трепетало застигнутое врасплох сердце.
— Моё маленькое Высочество намерено увидеться с таинственным пианистом?
Она кивнула, снова вспыхнув от обращения. Сколько она себя помнила, без свидетелей Элерт называл её именно так: сначала из дружеской дозволенности, потом из привычки и малость из вредности – к двенадцати годам она принялась оспаривать титул «маленького Высочества». Война велась три года – до сих пор Эйвилин с позором проигрывала.
— У тебя не увольнительная?
Вопрос, в самом деле, ответа не требовал. Со встречи в саду он собрал волосы в хвост, сменил камзол на мундир, прикрепил ножны к поясу – образцовый капитан на службе императора. О юноше в полурасстёгнутой рубашке, которого она застала за чтением днём, напоминал лишь хитрый прищур.
Догадавшись, должно быть, о поводе для её вопроса, он улыбнулся.
— Ваш отец увольнительными не разбрасывается. Боюсь, Вы застали меня отлынивающим от работы. Каюсь, каюсь. На следующей неделе включу этот пункт в исповедь для отца Церкви.
— Почему на следующей?
— На этой я планирую напиться. Непростительный грех – соваться на богослужение нетрезвым.
Эйвилин засмеялась и легонько ткнула его в бок. Робость от компании по щелчку развеялась шутливым тоном беседы.
— Слышал бы тебя отец!
— Ответственному слуге положен отдых.
— «Ответственный слуга» сегодня прохлаждался под виноградником вместо выполнения поручений, – напомнила девушка.
— Вздумали обратить моё же признание против меня? Жестоко.
В его словах не было ни намёка на укор. Искры веселья плясали в инеевых глазах. Передавшийся Эйвилин азарт играл с ней злую шутку: она рискнула ступить на тонкий лёд.
— Готова продать молчание.
Элерт бросил на неё быстрый нечитаемый взгляд. Хмыкнул.
— Почему-то Ваша решимость пугает меня больше, чем должна. Вряд ли Вы попросите денег. Цена вопроса будет такова, что при худшем исходе мне оторвут голову, верно?
— Угадал, – прошептала принцесса и прикусила язык.
От смеха капитана в груди вновь поднялось пьянящее воодушевление. На секунды мысли затопило желание попросить поцелуй. Оно растеклось по рассудку масляной пеленой, вынуждая украдкой рассматривать профиль молодого человека, очерченный голубым сиянием луны: от жёстких линий скул до улыбающихся губ. На секунды – обманчивые и будоражащие – ей почудилось, что он не отвернётся.
— Отведи меня в город на фестиваль, – наконец произнесла она.
Внутри неприятно заскреблось разочарование. Она мечтала выбраться из дворца без стражи, без фрейлин, оставить корону в ящике стола и надеть простое платье. Мечтала много лет, воображала приключения – куда без памятных происшествий! Однако горечь упущенного варианта мешала насладиться смелостью поступка.
— Неравнозначный обмен, – качнул головой Элерт. – Не обещаю.
— Мой рыцарь струсил? – с вызовом бросила принцесса. Ощутимо кольнул страх: оснований для отказа капитан имел предостаточно.
