Но этот человек был не из тех, что отступают перед трудностями. Мой батя уже нацелился на чин войскового старшины (подполковника), в то время еще предусматривающий потомственное дворянство, и мое невежество на этом пути выглядело досадной помехой.

По прибытии в Крым, отец первым долгом счёл нужным отправиться в город Феодосию, где было расположено уездное училище. И там, бывшему смотрителю этого заведения, Фёдору Филипповичу Бурдунову, отдал меня, чтобы дообучиться, за условленную цену. Науку в меня следовало вколотить любой ценой, так как лишних денег у нас в семье отродясь не водилось.

Конечно, отец уже достиг приличных ступеней в местном табеле о рангах, но жалованье казачьим офицерам отчего-то платилось вдвое меньше, чем у пребывающих в таких же чинах русских. Видимо, царское правительство считает, что за удовольствие воевать можно и не платить.

Нашим хозяйством бате за постоянной занятостью было заниматься недосуг, рабочих рук там не доставало, а на иждивении он имел жену, троих детей и достаточно престарелых родителей. Офицерского же жалования есаула на все искушения постоянно не хватало.

В этот раз я старался как мог, понимая, что поставлено на карту. Благодаря такому честнейшему человеку, как Федор Филиппыч, я с чувством огромного воодушевления, в продолжение полутора лет бытности моей у него, прошёл всю премудрость, которой обучают в уездном училище и стал первым из учеников.

Быть может я бы еще долго пробыл у Бурдунова, но мать, оставшаяся одна с детьми в доме, в письмах своих настоятельно требовала, чтоб отец мой приехал со мною в отпуск и женил бы меня. Помимо прочих известных выгод, этим предусматривалось получение рабочих рук ей в помощь.

Как только мне исполнилось 17 лет, отец исполнил просьбу матери, а вместе с женитьбой прекратилось и дальнейшее моё ученье. При женитьбе тесть подарил мне шашку. Шашка была старинная, родовая с муаровым узором на лезвии. Такого клинка, как у нее, я, признаться, еще до сих пор не видывал.

"Когда апрель обильными дождями разрыхлил землю, взрытую ростками...", в 1828 году, наконец, разразилась долгожданная турецкая война. Уже несколько лет как восстали православные греки. И хотя Россия им мало помогала, но султан уже пару лет как выгнал наших купцов и других русских подданных из своих владений. Всем русским судам был запрещен проход через проливы. Южная морская торговля встала.

Султан Махмуд II отчаянно хотел вернуть Молдавию, где с христиан можно было взимать большую дань стадами и продуктами, чтобы кормить многолюдный Константинополь. Так называемые "дунайские княжества" Молдавия и Валахия, вкупе с Болгарией, не могли полностью заменить выпадающие объемы.

В турецкой столице росло недовольство таким положением вещей и султан перебрался в Адрианополь, поближе к будущему театру военных действий. Османские войска прибывали на Дунай, лихорадочно укреплялись тамошние крепости. Так же значительные турецкие войска стали массово прибывать в Закавказье. Весь Восток собирался двинуться с небывалыми до сих пор полчищами против России.

Кроме этого, опасность стала грозить непосредственно казачьим землям. Так как в турецкую причерноморскую крепость Анапа был переброшен большой гарнизон, поголовно состоящий из отборнейших янычар.

Повелителю Правоверных уже хуже горькой редьки надоела янычарская вольница, устраивающая бесконечные дворцовые перевороты, так что года полтора назад султан ее решительно прекратил. Янычарский корпус ликвидировал, а "орты" спешил перебросить подальше от столиц, на северную границу.

В Османской империи, привольно раскинувшейся в трех частях света, Европе, Азии и Африке, людей очень много. Выбьют один батальон, Осман-Падишах пришлет взамен его два свежих; лягут эти — придут новые, и так без конца, пока не поредеют бесчисленные толпы защитников Корана.

Помимо того, в восточную Черкессию прибыли из Турции толпы "мюридов", которые стали подбивать горцев на войну с неверными - "джихад". В частности, нападать на кубанских казаков.

А как известно кубанцы - наполовину бывший наш народ. При императрице Екатерине донские казаки своей значительной частью были переселены на восток Кубанской линии, от Усть-Лабинска до Моздока.

Взяв на себя за триста с лишним лет до этого момента, после оккупации мамлюкского Египта, функции верховного «халифа правоверных», султаны Порты одновременно и приняли обязательства, во-первых, везде и всюду защищать мусульман от гяуров, а во-вторых (и в главных), рьяно исполнять завещание Пророка насчет подчинения исламу всего «неверного» мира.

Муллы, со всей силой мусульманского фанатизма, активно и умело проповедовали на улицах селений и базарах Черкессии идеи джихада против проклятых гяуров, которые во всем виновны. Суля шахидам мгновенное попадание в рай.

Особенно черкесская молодежь, как и везде, нетерпеливая, воинственная, жаждущая славы и подвигов, рвалась на войну. С каждым днем все новые и новые толпы ее уходили к наибам и мюридам, и хитрые османские имамы и муллы уже предвидел тот день, когда им удастся выбросить слабые казачьи отряды из Прикубанья и подчинить себе эту страну.

Грядет вражда беспощадная, свирепая, вражда до тех пор, пока или мы не перебьем их всех до последнего человека, или они не вынудят нас покинуть кубанский край.

Пикантности ситуации добавляло то обстоятельство, что сам султан говорил в отношении горцев, что « должно считать их дикими животными, непригодными ни к стрижке, ни к дойке, а потому избавиться от них будет благом». Так что натравливать их на нас считал двойным выигрышем.

Все катилось с фатальной правильностью вниз по наклонной плоскости. Дела шли скверно. Хоть страна и велика, а отходить нам некуда. Это наша земля.

Новый русский царь Николай, получивших трон после подавления мятежа в столичном Петербурге в 1825 году, решил не дожидаться турецкого вторжения и сам объявил султану войну. Бабахнуло снова.

Полк наш, по распоряжению начальства, был спешно выдвинут в Европейскую Турцию. Пред выступлением в поход, бывший Новороссийский генерал-губернатор, князь Воронцов, приехал в Крым.

Тут князь Воронцов потребовал от нашего полка лихого офицера, для посылок того с депешами к великому князю Михаилу Павловичу, что осаждал сейчас Браилов. Отец, за смертью командира полка Попова, уже стал заместителем нового командира Бакланова, я же был в полку том офицером. Подхорунжим, что соответствовало прапорщику.

Так что в эту командировку назначили меня.

Глава 3

Получивши всё нужное к отправлению, я спешно поскакал о-двух конь в пункт своего назначения. Двигаясь через Молдавию и Малую Валахию, я быстро прибыл в Браилов, сдал депеши по адресу, и дней десять маялся в ставке Великого князя, в ожидании приказания возвратиться к своему полку.

В один из дней, как раз перед вечером, слышу я как вызывают охотников идти на штурм этой неприступной крепости. В которой засели головорезы первого сорта. Казачья удаль вскипела во мне. Не рассуждая, какие могут быть последствия, я, загоревшись отвагой, заявил себя желающим быть в среде передовой штурмовой команды. В полночь перед делом я ощупал нательный крест с благословением родителя.

Мне вспомнились отцовские слова: "Береги, сынок, благословение. С ним тебя ни пуля не возьмет, ни острая шашка не коснется". И еще: "Добивайся заслуг, чинов. Начальство любит хорошую службу". С этого момента в душе моей, не знавшей до сих пор никаких сомнений, в первый раз шевельнулось тяжелое предчувствие какой-то медленно, неудержимо надвигающейся беды…

Вскоре весь наш отряд охотников, подкрепляемый густыми колоннами пехоты, с жестокой непреклонностью двинулся вперёд. На рассвете тихо подошли мы к бастиону, на котором находилось главная неприятельская батарея и с криком «ура» бросились на штурм…

Под грохот орудийной стрельбы и залпы ружейной трескотни стал разгорался сильный бой. Мы неслись вперед... Что далее происходило, я сказать не могу по следующей причине: когда мы прибежали ко рву, нас подняло на воздух; многие были засыпаны землёй, некоторых отнесло от батареи, а мне, кажется, пришлось несколько саженей лететь по воздуху, словно птице пернатой. И наступила мрачная темнота....