— Спасибо тебе, Аарон. Ты всегда был и остаёшься моим преданным другом. Ужин окончен. Как там это говорится, сержант?

— Отбой! — в один голос грянул Волчий Сквад.

Тремя палубами ниже, в машинном зале, освещённым лишь тревожным красным светом, мертвец, чью истлевшую лысину прикрывала красная вязаная шапочка китобоя, вздрогнул от неожиданности и выронил из рук ржавый разводной ключ.

* * *

Когда сытые бойцы разбрелись по каютам и осветительные лампочки корабля потухли, на балконе капитанского мостика показались три силуэта: два человека и гигантский ворон.

— Пора, Вольдемар, — произнесла высокая женщина.

В пятистах метрах от судна, сутулый худой человек замер возле блока панели управления. Услышав приказ, он вздрогнул: смуглая рука пощёлкала многочисленными выключателями и нажала красную кнопку. Заработали генераторы энергии: башня старинного маяка вспыхнула, освещая бухту.

— Теперь ты свободен, Вольдемар, — произнесла Йоля.

— Отправляйся в ад, — каркнул ворон.

Смуглый человек одел на шею веревочную петлю и оттолкнулся от края табуретки.

Предводительница вытянула вверх руку — рыжий пушок топорщился, будто мех хищника — и щёлкнула пальцами.

Тусклый свет маяка превратился в ослепительный голубой луч, бьющий точно в паром.

Йоля повернула лицо к капитану. Старик стоял на мостике, крепко сжимая штурвал.

— Я готов, госпожа, — кивнул Аарон, — Мы можем отправляться.

Та, что красит волосы кровью, вновь щёлкнула пальцами.

Красавец паром, что покачивался на мягких волнах посередине тихой бухты, бесследно исчез. Голубой луч вспыхнул и рассыпался миллиардами сверкающих кристаллов. Умирающий мир снова погрузился в темноту.

Глава одиннадцатая. Санитары господа

Якоб Крюк пробудился от собственного крика. Он сбежал из страшного сна за миг до того, как лезвие длинного меча, что сжимала в руках красноволосая сука, рассекло ему лицо. Толстяк откинулся на мокрые подушки, жадно вдыхая спёртый воздух. Жарко натопленная комнатёнка смердела потом, перегаром, дерьмом и бог весть чем ещё, но это была его комната, а значит он в безопасности.

Старый повар пошарил рукой возле себя, но нащупал лишь скомканные простыни: Ильзе куда-то вышла. И вышла давно: её половина кровати уже успела остыть. А жаль — знатный стояк пропадает. Он потрогал свой вздыбленный член: вот она, польза ночных кошмаров; в последнее время такое с ним случалось только от сильных потрясений.

Внизу, на первом этаже, что-то взвизгнуло, хрустнуло, булькнуло. Будто свинью зарубили. Потом послышался звук волочащегося тела: тушу тащили на разделочный стол. Якоб приподнялся на локте:

— Ильзе!

Тишина. Волочить перестали.

— Ильзе, твою мать! Что ты там творишь? Иди сюда, не пожалеешь.

Никто не ответил; Ильзе не отозвалась на брачный призыв.

— Сука, — толстяк сдвинул вбок жирную задницу и свесил вниз слоновьи ноги: вставать всё же придётся; эрекция стремительно опадала и мочевой пузырь уже пульсировал первыми жёсткими спазмами.

Повар привычными движениями бодро преодолел лестничный проём; теперь, когда он постарел, за ночь приходилось вставать по нескольку раз. Надо бы завести ночной горшок: поставить под кроватью и не бегать каждые два часа до отхожего места.

Босые ступни оттолкнулись от последней ступеньки; руки отпустили перила.

«Хороший прыжок для старого жирдяя», — подумал Якоб, — «Я всё ещё в отличной форме».

Его ноги коснулись пола и разъехались, угодив в липкую лужу. Повар рухнул вниз лицом, сильно ударившись грудью о бетонный пол. Глаза закатились, зубы лязгнули, старик лишился чувств. Из распахнувшегося рта, будто ядро из жерла пушки, вылетел чёрный комочек. Паучок распустил мохнатые ножки и бросился в тёмный угол.

Тело Якоба содрогнулось и повар очнулся.

Пыхтя и хрюкая от усилий, толстяк встал на четвереньки, а затем попытался подняться на ноги. Колени и ладони заскользили, разъехались в разные стороны и Якоб снова повалился на огромное пузо, беспомощно трепыхаясь, словно пьяный тюлень.

Но следующая попытка удалась: упорный повар встал раком. Он поднёс к лицу перепачканную ладонь. Долго размышлять не пришлось.

Кровь, блядь!

На четвереньках он бросился вперёд, по кровавой тропе, словно свинья, почуявшая аромат трюфелей. Вскоре он достиг цели: недвижное тело лежало на спине, широко раскинув руки и ноги.

Зелёное с синим платье, что так нравилось ему. Ильзе.

— Твари, — хрипнул повар, скрепя зубами от ярости и принялся подыматься, опираясь руками о свою мёртвую женщину.

Не вышло: рифлёная подошва громоздкого ботинка упёрлась в его покатый лоб. Затем последовал толчок: Якоб опрокинулся на спину, словно навозный жук. На этот раз он не стал разлёживаться — быстро принял кабанью стойку и бросился вправо, к выходу из казармы.

Он уже почти достиг заветной двери, как вдруг путь преградили широко расставленные ноги. Стройные, мускулистые ноги, обутые в высоченные кожаные сапоги с проклёпанными голенищами.

Острие длинного меча подцепило один из болтающихся подбородков и потянуло вверх, вынуждая повара подняться на ноги.

Это оказалось нелегко: измазанные кровью Ильзе ноги старика разъезжались, путаясь в длинном подоле обоссанной ночнушки.

Крепкая рука подхватила его подмышку, помогая встать.

Он оказался лицом к лицу с владелицей шикарных ног — молодой девушкой лет двадцати.

— Ты что за пизда? — вопросил старик, — Ты убила Ильзе?

Девчушка склонила набок голову; грива фиолетовых волос упала на плечо, обнажая чисто выбритый висок. От правого уха к уголку чувственного рта тянулась алая ленточка уродливого шрама, сильно портящего её лицо. Небесно-голубые, будто весеннее небо, абсолютно безумные глаза выражали полное непонимание.

Она обиженно поджала губы и ударила Якоба лбом. Хрустнул нос: старик отшатнулся, брызгая юшкой. Согнулся, утираясь.

— Сюда его, Невенка! — раздался властный голос.

Та, что назвали Невенкой, и кто-то ещё подхватили толстяка под руки и подтащили к стулу. К его любимому кухонному стулу: высокому с резной готической спинкой.

Сейчас на этом невозможно удобном сидении развалился какой-то клоун. Якоб сплюнул под ноги сгустки крови, маленькие свиные глазки в упор разглядывали оккупанта. Незнакомец приветственно поднялся на ноги.

Это был горбун.

Тонкие кривые ноги заканчивались ступнями огромного размера; длинные, достающие почти до коленей, руки завершались громадными ладонями.

Одеждой уроду служили потёртая средневековая бригантина, кожаные штаны с гульфиком на шнуровке и высокие облегающие ботфорты. Откинув непослушные вьющиеся волосы, незнакомец явил  худое лицо:  горбоносое, с узкой полоской тонкогубого рта, искривлённого в презрительно скучающей гримасе.  Правый, изумрудно-зелёный глаз смотрел влево и вверх, в то время как левое, карие око глядело строго вправо и вниз.

Якоб не смог сдержать приступ грубого смеха: кровавые слюни брызнули на лицо незнакомца. Тот поморщился и сунул руку за отворот куртки.

— Расскажи всё, что знаешь о ней, — голос горбуна оказался мягкий и приятный на слух, — И тогда я убью тебя быстро, а может и вовсе отпущу: всё зависит от того, насколько ты будешь мне полезен.

Перед расквашенным носом повара замаячила фотография.

Высокая женщина с роскошной гривой густых волос находилась в движении, когда объектив фотоаппарата поймал её. Поэтому фото получилось размазанным и нечётким, но даже на этом чёрно-белом, потрёпанном снимке, старый повар сразу узнал новую госпожу группировки.

Старик устремил глаза на свой стул с готической спинкой. Горбун перехватил его взгляд и подхватил с сидения длинный меч в истёртых ножнах. Потом ласково потрепал толстяка по седой щеке:

— Ты не сказал ни слова, но уже набираешь баллы. Неплохо. Продолжай в том же духе.

— Откуда... — начал толстяк, но горбун шлёпнул его по губам:

— Прежде чем спрашивать кого-то, зассыха, задай вопрос себе. Ну?