"Pater noster, qui es in caelis;

Sanctificetur nomen tuum;

Adveniat regnum tuum..."

Юрген прервался и замолчал.

Глаза тоскующего окуня вновь уставились на пустую дорогу.

" Невенка..."

Вот, что теперь стало его молитвой.

Он помотал головой; мокрые волосы, связанные на затылке в тугой хвост, хлестнули по щеке. Он сплюнул себе под ноги и поплёлся прочь от ворот — в направлении двухэтажного домика, крытого красной черепицей, который вот уже несколько месяцев служил им прибежищем. Его высокие сапоги увязали по щиколотку в размякшей от воды земле. Он миновал три высоких эшафота, с установленными на них одиночными виселицами классического типа — столб и горизонтальная балка. На двух из них болтались полуразложившиеся трупы, третья всё-ещё ожидала. Повешенными были те, кто эти самые виселицы установил. Их вздёрнули они — инквизиторы, подручные Его Преосвященства Теофила Руха. Они пришли сюда по следу предателя, оборотня и ведьмы. Той, что прикончила самого Папу, а потом сбежала. Пришли, и вот уже несколько месяцев остаются здесь — на старой военной базе. Остаются, потому что не знают, куда идти. След потерян и их поиски зашли в тупик.

Юрген задрал вверх голову и глянул в истлевшее лицо висельника — оно скалилось на воина злобной улыбкой безгубого рта и пустых глазниц. Если бы инквизиторы знали, что задержатся здесь надолго — вряд ли повесили бы этих несчастных. Еды катастрофически не хватало.

Почему же Невенка потеряла след? Невенка...

Это преследовало его и днём и ночью. Может стоит пойти к ней сегодня вечером и высказать всё, что накопилось у него на душе? Поведать о своих чувствах. Наверное не сегодня. Она то же очень голодна. Как и все остальные братья и сёстры. Их осталось всего шестеро. Он сам, епископ Рух, Невенка Оскаала, брат Рагиро, сестра Милена и брат Трой. Было семеро, но чёртов повар, в которого вселился сам дьявол, убил одного из них. Невенка вела их по следу и они ворвались на эту базу, полагая её лёгкой добычей, а себя — непобедимыми. Чёртов повар убил брата Оскара — прекрасного мечника и непоколебимого в своей вере инквизитора. Одержимый толстяк чуть не убил и Невенку, ей просто повезло. Если бы не Его Преосвященство, была бы сейчас Оскаала одесную Господа.

Юргена передёрнуло. Он шумно выдохнул и наполнился решимостью. Держаться больше нету сил. Он пойдёт к ней сейчас.

Инквизитор пнул ногой створки дверей казармы и вошёл внутрь. Устремился по коридору в сторону комнатёнки, что занимала она. Но, проходя мимо помещения, где обосновался Его Преосвященство, Юрген услышал недвусмысленные женские стоны.

Тевтон побледнел, словно мраморная статуя и остановился, как вкопанный. Его руки тряслись. Не отдавая себе отчёт в том, что делает, инквизитор стянул с плеч перевязь и сжал в ладони рукоятку меча. Потом толкнул неплотно закрытую дверь и переступил порог.

И остолбенел, не сразу осознав, что видит.

Возле перевёрнутой тумбочки, превращённой епископом в подобие молельного алтаря двигалось что-то белое. Нечто ритмично хлюпало и чавкало. Сознание Юргена наконец-то идентифицировало бледное пятно.

Это была задница. Белая задница, разделённая пополам чёрной отвратительной прорехой. Тощая жопа, покрытая редкими курчавыми волосками. Она фрикционно перемещалась, слегка замедляясь на пике возвратного движения, дабы накопить наибольшее количество энергии для последующего поступательного. Чудовищный горб колыхался в такт толчкам.

Хлюп, чавк, хлюп, чавк.

Теофил Рух проигнорировал грубый окрик тевтона, но еле слышимый шелест клинка, вынимаемого из ножен, подействовал на Его Преосвященство. Он нехотя остановился, извлёк член и отшатнулся от стонущей женщины, распростёртой на импровизированном алтаре. Епископ повернул к Юргену потное лицо, с налипшими на высокий лоб непослушными вьющимися волосами и мягко улыбнулся. Одной рукой он пытался заправить распухший, но уже обмякший елдак за распущенную шнуровку гульфика, вторая рука тянулась к рукоятке меча, лежащего возле него на полу.

— Неважно, брат Юрген, что ты думаешь обо всём этом. Ты ворвался ко мне в комнаты и обнажил оружие. Имеет значение лишь то, что через пятнадцать ударов твоего мятежного сердца, ты либо умрешь, либо останешься жить. Останешься жив и будешь верен своей клятве, Богу, Папе и Святой Инквизиции. Прими правильное решение.

Ему наконец-то удалось заправить вялый, похожий на дохлого ужа, член в шнуровку штанов, и горбун встал с колен. По-кошачьи мягко он двинулся к белокурому тевтону, перехватывая рукоятку меча двуручным хватом.

Три удара сердца. Четыре. Семь.

Женщина поднялась с колен и развернулась лицом к тевтону.

Сестра Милена.

Чёрт!

Она виновато улыбнулась ему и принялась натягивать спущенные до колен узкие кожаные штаны.

Десять ударов сердца. Одиннадцать.

Юрген вложил клинок в ножны, и припал на одно колено.

— Правильное решение, забияка, — Теофил Рух подошёл к нему на предпоследнем, четырнадцатом ударе непокорного тевтонского сердца.

Перед лицом мятежного инквизитора замаячила огромная кисть; Юрген схватил её обеими руками и припал поцелуем к перстню епископа. Гигантская ладонь объяла его подбородок и потянула вверх. Разноцветные глаза Теофила Руха смотрели куда угодно, но только не в лицо коленопреклонённого инквизитора.

— Встань, сын мой.

Голос епископа звучал по-отечески заботливо. Его Преосвященство мягко обошёл вокруг Юргена.

— Я знаю, что движет тобой. И знаю, куда ты шёл. Я всё знаю про тебя. А теперь иди к ней. Но не вламывайся, постучись сначала. Она немного занята. Она ищет Селести. Ищет и не может найти. Может быть ты вдохнёшь в неё новые силы.

Епископ нежно подтолкнул Юргена ко входной двери.

— Иди уже. Нам с сестрой Миленой не терпится продолжить увлекательный диспут, так досадно тобой прерванный. Пошёл прочь.

Юрген слегка поклонился, и вывалился из помещения. В его висках всё ещё стучала дробь отступающей ярости, но душа парила, обезболенная и лёгкая.

* * *

Ещё один нестерпимый    удар и снова резкое озарение взорвало сознание, распыляя его в мельчайшие частицы, что устремились во все стороны света, заполняя собой пространство и время.

"Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto.

Sicut erat in principio, et nunc et semper,

Et in saecula saeculorum.

Amen."

Боль обнажала реальность, молитва пробуждала видение.

Снова свист священного хлыста; онемевшая кожа взрывается брызгами крови, её капли летят в лицо Сына Божьего, что висит напротив, распятый, на искупительном кресте. Он страдает и улыбается. Божий сын улыбается. Его губы красны, как уста портовой шлюхи.

Свист. Девять кожаных узлов врезаются в обнажённую спину и терзают белую кожу. Улыбка Иисуса всё краснее.

Бесконечные воплощённые миры. Чёрные, вращающиеся сгустки небытия.

Полая световая труба. Небесно-голубой луч, как приглашение в сознание оборотня.

Низкий голос. Нежный и бархатный. Глаза зверя. Изумрудные кристаллы, полыхающие алым пламенем.

Свист плети. Брызги крови на лице распятого. Красная улыбка становится всё шире и шире. Алый потоп заливает полыхающие изумруды.

"Credo in Deum,

Patrem omnipotentem,

Creatorem caeli et terrae"

Видение оборвалось.

Рука, судорожно сжимающая оплетённую рукоятку хлыста, вдруг расслабилась, кисть обмякла и плеть выскользнула из ослабевших пальцев.

Невенка, стоящая на коленях перед деревянным распятием, издала протяжный стон и повалилась на бок. Иисус мрачно взирал на неё со своего креста. Его лицо покрывали брызги крови.

Она что-то видела.

Невенка укусила себя за большой палец, пытаясь сконцентрироваться на переживании, но то постепенно растворялось, превращаясь в смутные, необъяснимые образы.

Тук-тук. Тук-тук.

"Проклятье, я же просила меня не беспокоить."

— Открыто, — простонала девушка, сгребая в кучу части одежды, валяющихся рядом с ней на полу.