Та остановилась и уставилась на часового агатовыми глазами. Потом произошло нечто странное. Ворон раскрыл только одно крыло и, вытянув его в направлении распахнутого окна, зашипел, будто рассерженный кот.

Врубчивый* часовой выбросил факел в коридор, мягко подошел к окну и аккуратно выглянул. Дождь лил стеной, видимость равнялась нулю, но Монакура Пуу являлся воспитанником российской диверсионной школы, пусть и бывшим.

*Примечание: «врубчивый» — быстро втыкающий.

Он разглядел неясные тени за невысокой стеной кладбища, кто-то двигался и по самому погосту к церкви. Передвигались бесшумно, перебежками. Крадущиеся во тьме знали, что они здесь. Значит не мертвецы встали из могил, а просто вооруженные люди пришли убить их. Дулом автомата Монакура показал ворону на дверь. Птица лишь склонила голову набок.

— Ну оставайся, если хочешь, а стрелять ты часом не умеешь? — спросил сержант, и, прицелившись, дал в темноту две короткие очереди.

Перебежал ко второму закрытому окну, и, высадив раму ногой, принялся стрелять по дворику, отрезая нападавшим путь к дверям и припаркованным автомобилям.

Спустя несколько секунд ответные очереди из автоматического оружия разнесли в щепки остатки оконных рам; пули, врываясь в проем окна, били по стенам комнаты, кроша слой краски и штукатурку. Помещение наполнилось пылью, пол покрылся плотным слоем битого кирпича. Нападавшие лупили из автоматов по двум черным провалам окон. Монакура прильнул к полу, не отвечая ответным огнём.

— Патронов не жалеют, — подумал он вслух и бросил в окно противопехотную гранату.

Громыхнуло, кто-то вскрикнул.

Монакура улыбнулся и метнул ещё одну.

Размытая тень скользнула от двери комнаты к сержанту и оказалась Йолей. В руках она сжимала рукоятку обнажённого меча. Швырнув под ноги сержанту пару обойм, предводительница исчезла в проёме окна, растворилась в густой темноте, щедро прореживаемой  автоматными очередями. Появилась и Аглая Бездна со своим «Диемако» — девушка присела возле второго окна.

— Твой первый бой, мелкая, доверься инстинкту — твоё тело и рассудок знают, что надо делать. А если вкратце — ебошь по огонькам.

Их чётко выверенные короткие очереди перекрыли лужайку перед кирхой. Огневой шквал с кладбища несколько приутих. Атакующие залегли среди могил и поливали церковь градом пуль, впрочем безрезультатно, на защитниках дома господнего не было ни царапины.

«И хули?» — подумал сержант, — «Придётся вам отступать, несолоно хлебавши. Или переть под пулями к дверям».

— Как сама? — поинтересовался он у девушки.

— Мне нравится убивать, — просто и лаконично ответила его воспитанница.

Огоньпротивника окончательно стих — с кладбища послышались отчаянные крики.

И тут ослепительная вспышка накрыла их, потолок подался назад, а засыпанный битым кирпичом и штукатуркой пол, поднялся стеной. Монакуру Пуу швырнуло в эту стену лицом, раздался грохот, и, оглушенный и ослепший, сержант провалился в темноту. Пришёл в себя от ударов ладонью по лицу — Аглая трясла и тормошила его.

— Они из пушки по нам, суки, Надо уходить вниз, Монакура.

— Базука, — скривился Пуу и выплюнул сгусток окровавленной штукатурки, — Сейчас ещё прилетит, валим отсюда.

Оглушивший его гранатомётный выстрел, пришёлся на часть стены, со стороны его окна, и теперь там зияла огромная дыра, а угол здания и часть потолка  обрушились.

«Чуть левей бы и пиздец», — подумал сержант, скатываясь вниз по лестнице.

Они сменили магазины в автоматических винтовках и заняли позиции по обе стороны небольшого атриума, где стояла купель для омовения святой водой.

— Не расстраивайся, — сказал он девушке, — Сейчас они расхуярят дверь и войдут. У нас с тобой ещё имеются шансы устроить обильное кровопролитие.

Он глянул на окна с разноцветными запыленными витражами. Одно, к высокому створу которого вела бронзовая лесенка, прекрасно подходило для возможного отступления, но не сейчас, немного позже. Когда они убьют достаточно врагов. Но те не сломали церковные двери. И не вошли. На кладбище стреляли, беспорядочно и длинными очередями. И громко кричали. Потом стрелять почти перестали, а крики превратились в истошные вопли боли.

«Йоля», — понял сержант, — «Режет их в темноте, как свиней».

— Пойдём-ка, тёте поможем! — задорно предложил гигант и, разбежавшись, сиганул в примеченное для несостоявшегося отступления окно, выдавливая своим телом витраж, изображающий овцу и коленопреклонённых седобородых старцев вокруг.

Глава третья. Та, что красит волосы кровью врагов

На ржавом кресте покосившейся колокольни сельской церквушки, с иссечёнными пулями стенами и огромной дырой вместо фасада, сидел громадный ворон, уставившись вдаль неподвижным взглядом агатовых глаз. Дождь лил пятые сутки кряду, но его холодные капли не докучали величественной птице. Он раскрыл огромные крылья и победоносно прокричал в  тёмное, свинцовое небо.

Светало. Аглая Бездна, блуждавшая среди древних могил, с тремя автоматическими винтовками за спиной и сумой, набитой боеприпасами, наткнулась на очередной растерзанный труп. Человек сидел, привалившись спиной к надгробию: ноги широко разведены, руки сомкнуты на страшной ране, начинавшейся от шеи и раскроившей туловище до самой промежности. Внутренности вывалились наружу и лежали в луже крови и говна. Аглая ещё раз внимательно посмотрела на сидящего и её вырвало — мощно и обильно. Подобрав с земли винтовку мертвеца, она поплелась дальше, не удосужившись проверить его карманы.

— Мелкая, дуй сюда, — донёсся сбоку голос сержанта. — Этот ещё может говорить.

Среди серых надгробий Аглая обнаружила Монакуру; тот склонился над  лежавшим на боку человеком. Раненный выглядел так, будто повздорил с пьяным самураем. Кровоточащие порезы покрывали его тело, но ни один из них не являлся смертельным. Аглая Бездна подошла ближе. Последний из атакующих, из тех, кому не удалось сбежать.

— Монакура, ты врубаешься? Она его слегка порезала, а потом бросила здесь истекать кровью. Она же навзничь ебанутая, — прошептала, тревожно оглядываясь, ошеломлённая девушка.

— Мы уложили четверых, мелкая. Всего четверых. А она зарубила шесть человек. Средневековым мечом, в полной темноте, окружённая со всех сторон врагами.

Аглая приблизилась к замершему на месте барабанщику — синие бездонные глаза встретились с пугающей чернотой её взгляда:

— Восхищаешься ей? Ты влюбился, дурило старое?

Отставной сержант ничего не ответил — ухватив раненного за шиворот куртки, он потащил его, словно мешок гнилой картошки, в сторону церкви. Бездна подобрала очередной ствол и, стеная от тяжести, поплелась следом.

На углу здания, под  ржавым дождевым стоком, стояла абсолютно голая Йоля, воздев руки вверх, навстречу потоку воды. Белую кожу плеч покрывали многочисленные веснушки, а всё тело — не менее многочисленные царапины, ссадины и синяки. Большие розовые соски более чем скромных грудей, затвердели и соблазнительно торчали в разные стороны. Волосы отмылись от грязи и отливали красной медью. Она негромко напевала что-то в минорном ключе. Раздувая ноздри, словно бык, учуявший тореадора, Монакура, замедлился, зачарованный открывшимися ему видами.

Раненный, приметив голую поющую  девушку исступленно забился об землю и, издав жалобный вскрик, обхватил двумя руками сапоги сержанта. Монакура высвободился из страстных объятий и неохотно продолжил путь, часто оглядываясь назад.

* * *

— Звание, имя. Кто, откуда, почему, и так далее — по порядку, с чувством, с толком, с расстановкой, — обратился Пуу к пленнику, привязанному к распятию в позе повторяющей оригинал.

Бывший диверсант нагревал чугунную кочергу в пламени костра, разложенного перед алтарём.

Раненный молчал, мышцы лица подрагивали, взгляд прикован к пламени. Из-за его плеча выглядывал улыбающийся красными губами Иисус.

Огромный барабанщик влепил ему оплеуху.

— Ммм, — замычал пленник.