Но в первом абзаце плавность заключения ещё усиливается тем, что здесь единственный раз дана характеристика действия и к тому же тут шесть неударных слогов подряд («пританцовывающей походкой»), что и придаёт фразе плавность.

В репликах Владика из «Военной тайны» (цитированный разговор с Толей о будущей войне) своеобразно сочетаются оба ритмических типа, о которых шла сейчас речь: стремительность действий (воображаемых Владиком) и приподнятость эмоционального строя.

«А что, Толька, // если бы налетели аэропланы, // надвинулись танки, // орудия, // собрались бы белые со всего света // и разбили бы они Красную Армию // и поставили бы они всё по-старому?»

В этой фразе нагнетаются глаголы (налетели, надвинулись, собрались, разбили, поставили — пять действий в одной фразе!). Фраза содержит очень большое количество синтагм (восемь!). В соответствии с этим в ней много пауз, и притом длительных. Обусловлена их длительность тем, что фраза построена на параллелизме составляющих её синтагм (налетели аэропланы, надвинулись танки и т. д.).

Перечисление действий, в отличие от примера, приведённого из «Судьбы барабанщика», здесь не стремительно, а замедленно. Потому оно почти так же патетично, как тирада Серёжи об оружии.

Ритмическое движение «Голубой чашки» сильно отличается от тех типов ритма, которые мы наметили в «Судьбе барабанщика» и в «Военной тайне». Это естественно — ритм находится в прямом соответствии с идеей и сюжетом произведения, с его эмоциональным строем.

На первой странице «Голубой чашки» рассказано о множестве действий, как и в цитированных отрывках из «Судьбы барабанщика» и «Военной тайны». Но характер действий и манера их изложения совершенно иные.

В «Судьбе барабанщика» и в «Военной тайне» — стремительное нагнетание волнующих событий, приближающих к драматической развязке и всё время повышающих напряжение рассказа. А в «Голубой чашке» речь идёт о «пустяках» — отец с дочкой подметают двор, чинят забор, мастерят вертушку.

Гайдар здесь не избегает, как в цитированном отрывке «Судьбы барабанщика», эмоциональных характеристик действия («мы… с досады взялись мастерить деревянную вертушку», «мне без Маруси стало скучно» и т. п.). Описание работы неторопливо, подробно, иногда окрашено юмором. Действия героев — Светланы и её отца — перебиваются наблюдениями за действиями других людей («Потом выскочила из чёрных сеней босоногая сгорбленная старуха. Ребятишек турнула, старика обругала и, схватив тряпку, стала хлопать по конфорке самовара, чтобы он закипел быстрее»). Перечислительные фразы («Мы со Светланой думали ловить рыбу, купаться, собирать в лесу грибы и орехи» и т. п.) тоже подчёркнуто неторопливы, в соответствии с их содержанием. Всё это вместе и определяет замедленный темп рассказа. Но неторопливость здесь иного характера, чем в монологе об оружии из «Судьбы барабанщика». Она не патетическая, а лирическая — ведь ничего патетичного, напряжённого нет в действиях Светланы и её отца.

В сущности, это обычный темп сказок, и он органически связан с другими элементами повествования, как бы намекающими на его сказочный характер. Иногда появляются характерные для сказок фразеологизмы, например «уйдем из этого дома куда глаза глядят». Но они сразу же переводятся в реалистический план. Светлана тут же спрашивает: «А куда твои глаза глядят?» Сказочные мотивы напоминают и уход из дома как бы в поисках справедливости («Прощай, Маруся! А чашки твоей мы всё равно не разбивали»), и приглашение встречным сопровождать их («Идём с нами, Санька… Нам по дороге, и мы за тебя заступимся»), и зачин коротенького сообщения Пашки про Саньку: «Я расскажу вам всю его историю».

Интересно, что все постоянные, определяющие творчество Гайдара мотивы присутствуют в «Голубой чашке» — военная тема (манёвры, самолёт, промчавшийся, как буря, воспоминания о гражданской войне), будничная работа советских людей («из чёрных глубоких ям тащат люди белый как сахар камень… Навалили уже целую гору»), этическая тема («фашист» Санька, обозвавший Берту жидовкой и под влиянием Пашки, сторожа, Светланы и её отца осознавший подлость своего поступка), колхозный труд, ребячьи игры, лирические пейзажи…

Но все эти мотивы находятся как бы в перевёрнутом по сравнению с повестями соотношении. Акцентированы тихая жизнь, мирный, спокойный труд и отдых, лирический пейзаж, а борьба, военная опасность, нечистые помыслы и поступки проходят приглушённо, далёкими, смягчёнными расстоянием отзвуками. Воспоминания о гражданской войне носят не боевой и драматический, а лирический характер. Санька-«фашист» оказывается, в общем, неплохим человеком и, как предполагает Светлана, «может быть, он просто дурак». Сильные, преувеличенные эпитеты и определения, которые так любит Гайдар, здесь иронически переосмыслены. Насмешкой звучит обращение сторожа: «Подойди ко мне, Санька — грозный человек… ты только слюни подбери и нос вытри. А то мне и так на тебя взглянуть страшно» или, когда купаются Светлана с отцом, «все рыбы с ужасом умчались прочь, в свою глубокую глубину», а рак «изловчившись… злобно хватил Светлану за палец».

Конфликт рассказа (опасение отца Светланы, не разлюбила ли его Маруся, обида на неё) составляет как бы фон прогулки, накладывает едва заметный налёт грусти и тревоги на радость интересных встреч, красивых пейзажей. Тревога усиливается только к концу прогулки — перед возвращением домой и встречей с Марусей. Усиливается для того, чтобы разрешиться в радостном апофеозе. Счастье торжествует: «А жизнь, товарищи, была совсем хорошая».

Конфликт на протяжении всего рассказа и особенно его центральной части как бы притушен и забавностью небольших приключений, и отражением размолвки родителей в сознании шестилетней Светланы. Он развёртывается не в драматическом, а в лирическом плане.

Гармонично и точно сочетает Гайдар самые разнообразные стилистические средства, чтобы выразить внутренний — смысловой и эмоциональный — замысел рассказа. Мне кажется, что по художественности выполнения «Голубая чашка», лирико-романтичный рассказ о счастье, самое сильное и совершенное произведение писателя.

11

За год с небольшим до Отечественной войны появилась возникшая из сценария повесть «Тимур и его команда» (1940).

Сейчас нам ясно: эта книга откровеннее и настойчивее других вещей Гайдара готовила подростков к войне.

Вспомним время, когда она появилась. Статьи в периодической печати требовали от каждого из нас внимания к условиям формирования советских юношей и девушек, их морального облика, их жизненных принципов. Калинин произнёс важную речь о коммунистическом воспитании. Правительство издало закон о трудовых резервах.

Вспомним и то, что рядом с талантливыми, умными книгами о советских подростках и для советских подростков (Гайдара, Житкова, Пантелеева, Кассиля, Фраермана и многих других) на библиотечных полках появлялись и повести, наполненные мелкими заботами о благонравии, а не о высоком моральном облике ребят, о хорошей отметке, а не о глубоких знаниях, повести, в сущности отрицавшие даже у подростков ту самостоятельность мышления и характера, которую Гайдар умел найти и у шестилетних. Не стоит называть такие повести — почти все они забыты.

В ряду этих общественных и литературных явлений появилась повесть Гайдара о Тимуре.

Она не была «откликом», литературной иллюстрацией к решениям правительства или к речи Калинина, к статьям о коммунистическом воспитании.

Разумеется, нет — художник Гайдар никогда не иллюстрировал события, но он всегда был чуток к заботам времени, в сегодняшнем искал признаки того, что завтра может быть решающе важным для его читателей. А ведь писал он «Тимура», когда Гитлер уже развязывал войну на Западе!

Компания ребят, собранная Тимуром, чтобы помочь семьям призванных в армию, с увлечением выполняет множество полезных дел.

Штаб на чердаке сарая, сложная система сигнализации для вызова членов команды, таинственность, которой окружены ее действия, — во всем этом романтичность соединяется с целесообразностью. Тимур нашёл форму деятельности, сочетающую игру с работой, — как раз то, что нужно в его возрасте.