Вот уже одна неделя прошла, пошла вторая. Васю Ламова выписали, его кровать пока пустовала. Я уже передвигался на своих ногах, но пока осторожно. Все имеющиеся газеты зачитал до дыр, а еще осилил книжку, оставленную Ламовым в наследство. А может, этот замусоленный томик лежит тут давно?

Книга называлась «Ханидо и Халерха», автор — Семен Курилов. Рассказывалось о жизни народов Крайнего Севера — якутов, чукчей и юкагиров. Удивительно, но я зачитался. Тут вам и описание обычаев, и жизни людей, о которых я почти ничего не знаю. Ну, разве что — о чукчах, из анекдотов. А ведь имелись сомнения — что я стану читать в этой реальности? Оказывается, можно и здесь отыскать приличных авторов и интересные книги. Нужно только быть внимательным.

Ко мне пару раз заглядывал дядя Петя, приносил передачи — домашние пирожки с яйцом и сладкие крендельки. Еще притащил штаны и рубашку, а то если выпишут, так и домой идти не в чем. В моем холостяцком хозяйстве гражданской одежды не завались. Четыре рубашки, да двое штанов — одни, купленные еще до армии, были немного тесноваты, а вторые, приобретенные уже здесь, в которых я как раз и вышел погулять.

Прочие сослуживцы тоже заходили, но раза два, не больше. Но я на них не был в обиде. Напротив, сейчас каждое знакомое или малознакомое лицо представляло настоящую пытку. Пытался вспомнить — где я его видел, как зовут, и что с ним сталось? Вон, на днях к дяде Феде забегал племянник.

— Андрюшка — студент, на второй курс института перешел, — с гордостью сказал дядя Федя. — Учителем физики и математики будет, детишек станет учить.

Племянник только покивал, тряхнув длинными волосами, да улыбнулся в едва отрастающие усики. А меня в тот момент словно бы резануло.

Увы, не станет племянник дяди Феди учителем, не будет детишек учить. Не успеет. Погибнет в восемьдесят первом году, в Афганистане, а посмертно парня наградят орденом «Красной Звезды». А узнал я его потому, что в последние годы приходится часто хоронить своих коллег, а на старом кладбище есть «Мемориальная аллея героев», погибших в горячих точках. На памятнике племянник дяди Феди чуть постарше, волосы покороче, но все равно — узнать можно.

Гнал от себя эти мысли, но появления Андрея, который в этой реальности еще жив, опять заставили вспомнить... Да, в семьдесят шестом году еще живы и отец, и мать. Надо бы к ним гости съездить, но боюсь. В прошлый раз, когда меня подрезали и я явился, слез было, переживаний! Может, не стоит пока и ехать? Вылечусь, тогда и смотаюсь, а им пока лучше ничего не знать. А может, им вообще не стоит говорить о ранении? В отпуск не выберусь, в баньке с отцом не попарюсь, чтобы шрам не увидел. Ну, потом-то все расскажу, но это потом.

Как же такое осознать, что тут они живы, им еще и пятидесяти нет, но, в то же время, для меня они уже умерли, и лежат теперь рядом на деревенском кладбище?

Задумавшись, не сразу осознал, что рядом с моей кроватью появился некто.

— Н-ну, рассказывай Воронцов, как там дело было? — покровительственно улыбнулся мне товарищ в милицейской форме. Звание не рассмотреть из-за халата, наброшенного на плечи.

И что это за новое лицо? Вроде бы, что-то знакомое, но кто такой — не упомню.

А товарищ этот мне сразу не понравился. Лет под сорок, стало быть — стаж в органах не малый, но нет ни одной орденской планки. То, что нет боевых наград — это ладно. Медалью «За отличную службу по охране общественного порядка» награждены единицы. А где «50 лет Советской милиции»? Планочку помню — бордовая, с синими полосками.

Морда какая-то лисья, взгляд цепкий, только он мутный, словно похмельный. А еще не понравился тон. Разговаривает со мной так, как опер по малолеткам разговаривает с несовершеннолетними «злодеями» — мол, рассказывай, облегчай душу, но мы-то уже все знаем.

А вообще — что этому субъекту надо? Ах ты, так он же проводит служебное расследование. Вернее — проверку. Служебные проверки переименовали в «расследования» в начале девяностых. Все-таки — ранение участкового инспектора, случай не рядовой. Скорее всего, уже и Вологда бьет копытом, требует отчета, а может и Москва. Даже и странно, что явились так поздно. Обычно служебные проверки назначаются сразу и проводятся незамедлительно. Но все в этой жизни бывает. Может, ждали каких-то справок от уголовного розыска, или из прокуратуры?

Так он откуда? Не из руководства горотдела, и не из наших, но судя по поведению, при полномочиях. Мне почему-то захотелось обозвать его «политотдельцем». Был в те времена совхоз с таким смешным названием.

— А что рассказывать? — вяло поинтересовался я.

— Воронцов, ты мне тут муму не пори, все сам рассказывай. Сколько выпил накануне, с кем пил, куда пошел. Все выкладывай.

Тот Лешка Воронцов, что младший лейтенант, уже принялся бы излагать, что в этот день он был абсолютно трезвым, да и вообще не любитель выпить, что вышел из общежития просто погулять, да еще походить в гражданской одежде, потому что если таскаешь милицейскую форму денно и нощно, то начинаешь к ней прикипать. А в кустах, около клумбы его окликнули, а дальше он ни фига не помнит. А вот у полковника милиции, пусть и в отставке, в душе шевельнулся начальственный гнев. Это что за штабное чуфло передо мной? Обращается по фамилии, и на ты, да еще и пытается сделать меня виновным в том, в чем я никак не был виновным.

Едва сдержался, чтобы не рыкнуть. Нет, все-таки сдержался. Не знаю, вернется ли обратно полковник, но младшему лейтенанту еще здесь жить и портить отношения раньше времени — себе дороже. Поэтому, решил взять на вооружение немного иной стиль ответов.

— А откуда у вас сведения, что я накануне с кем-то выпивал? — полюбопытствовал я.

— А ты что, самый умный? — занервничал товарищ. — Я тебе сказал, Воронцов, ты мне вола не пори. Это ты мне рассказывай — где пил и сколько?

— Так если вы уже все знаете, зачем мне еще о чем-то рассказывать? — усмехнулся я.— А уж если врачи подтвердили, что я к ним пьяным доставлен — о чем же еще говорить?

Врачи такого подтвердить не могли, равно, как и опровергнуть. Анализа крови на алкоголь никто не делал, но пьяным я тоже не был. А это даже у человека, что в бессознательном состоянии, видно невооруженным взглядом. Незнакомый товарищ решил сменить гнев на милость. Вдумчиво почесав лоб, сказал с толикой угрозы в голосе:

— Ладно, Воронцов, с этим потом разберемся. Скажи-ка лучше — где в момент ранения находились твой пистолет и служебное удостоверение?

— Пистолет в оружейной комнате, в дежурке. А удостоверение — в кармане брюк.

— Так, с пистолетом понятно. А где сейчас удостоверение?

— Не помню, — честно признался я.

Вот уж, о чем я точно не думал — так это о своем удостоверении. А ведь это издержки жизни на пенсии. Что случится, если потеряю пенсионное удостоверение или паспорт? Получу новое, вот и все. А в «той» жизни, когда я был действующим сотрудником, свою «ксиву» хранил очень бережно. За потерю служебного удостоверения самое мягкое — строгий выговор, а не то и предупреждение о «неполном служебном соответствии». Огребешь такое — и ходишь целый год без премии и надежды на получение очередного звания. А бывало, что людей за утерю и увольняли. Помню, когда по выслуге лет уходил из органов, то с болью в душе наблюдал, как кадровичка кромсает мое служебное удостоверение ножницами...

— Воронцов, мать твою! — подскочил с табурета «политотделец». Выкатив глаза, начал орать: — Как это ты не помнишь, где твое удостоверение? А если оно в руках у бандитов? Ты знаешь, что бывает, если преступный элемент получает документы сотрудника органов? Да тебя увольнять пора без выходного пособия!

Мне этот орущий дядька уже надоел. Решив плюнуть и на карьеру Лешки Воронцова, и на субординацию, открыл рот, чтобы послать нежданного хама куда подальше, но в разговор вмешался дядя Федя:

— В тумбочке его удостоверение. Я сам видел, что участкового когда с операции привезли, то сестричка его корочки туда и поклала.