Утро 27-го июня стояло ясным и солнечным. Лето было в самом разгаре, все цвело, трава ярко зеленела. Около десяти часов деревенские жители начали собираться на площади между почтой и банком. В некоторых городах жило так много народу, что лотерея занимала целых два дня, и приходилось начинать 26-го, но здесь жило всего человек триста. Здесь лотерея не занимала и двух часов, так что можно было начинать в десять, и жители могли вернуться домой к обеду, к двенадцати.

Сначала, конечно, собралась детвора. Школа только закрылась на каникулы, и дети еще не привыкли к свободе, собирались вместе и какое-то время вели себя тихо, чтобы потом разразиться смехом и шумными играми; они обсуждали учителей, классы, книжки и наказания. Бобби Мартин уже успел набить полные карманы камней, и остальные мальчишки последовали его примеру, выбирая себе круглые, гладкие камешки; Бобби и Гарри Джонс и Дик Делакруа (его фамилию произносили здесь вот как: Дэллакрой) собрали в углу целую кучу камней и теперь охраняли ее от других мальчишек. Девочки стояли в сторонке и разговаривали, то и дело поглядывая на мальчиков. Малыши возились в пыли на площади или держались со старшими братьями и сестрами.

Вскоре стали собираться мужчины; они следили за детьми и говорили об урожае, тракторах и налогах. Они держались вместе, вдали от груды камней, негромко шутили и улыбались, но не смеялись. Женщины, в линялых платьях и кофтах, появились после мужчин. Они здоровались и немного сплетничали между собой, подходили к мужьям, собирали детей, которые шли очень неохотно, их приходилось звать несколько раз подряд. Бобби Мартин вырвался у матери из рук и побежал обратно к камням, заливаясь смехом. Отец прикрикнул на него, и тому пришлось вернуться на место — между отцом и старшим братом.

Лотерею, как и кадриль, собрания молодежного клуба и праздничную программу на День Всех Святых, проводил мистер Саммерс, находивший силы и время, чтобы посвятить своим согражданам. Это был круглолицый весельчак, он занимался торговлей углем. Его жалели за бездетность и еще за то, что у него была сварливая жена. Он явился на площадь с черным деревянным ящиком и сказал:

"Извините, что-то я опоздал сегодня"; ропот пробежал по толпе. Мистер Грейвз, почтмейстер, следовал за ним с табуретом в руках, табурет был установлен в центре площади, и мистер Саммерс водрузил на него черный ящик. Люди держались поодаль от табурета. Когда мистер Саммерс спросил: "Кто мне тут поможет?", сначала никто не выходил, а потом вышли двое мистер Мартин со старшим сыном Бакстером; они удерживали на табуретке черный ящик, в то время как мистер Саммерс перемешивал билеты.

Все лотерейные принадлежности были давным-давно утеряны, а ящик, стоявшший на табуретке, вошел в употребление еще до рождения старика Уорнера; а старше него в деревне никого не было. Мистер Саммерс частенько заговаривал о том, чтобы этот ящик заменить, но никто не хотел нарушать традиции, даже если дело касалось такой малости. Говорили, что в этом ящике были еще части предыдущего, того, что был сделан сразу, как только люди здесь поселились. Каждый год после лотереи мистер Саммерс снова заговаривал о новом ящике, и каждый раз все так и оставалось без изменений. Он приходил во все более плачевное состояние; теперь он был уж и не совсем черным, поскольку с одной стороны кусок был отколот, и виднелось дерево; в некоторых местах его чем-то испачкали, в других местах черная краска поблекла.

Мистер Мартин и его старший сын, Бакстер, крепко держали ящик на табурете, пока мистер Саммерс тщательно перемешивал в нем билеты. Так как многое в этом ритуале уже успело забыться, мистер Саммерс заменил щепки, какими пользовались многие поколения людей, на бумажные билетики. Щепки, считал мистер Саммерс, годились, пока народу было немного, но теперь, когда население перевалило за триста человек и продолжало расти, нужно было использовать что-то другое, что легче поместилось бы в ящике. Вечером перед лотереей мистер Саммерс и мистер Грейвз делали билеты и складывали их в ящик, который мистер Саммерс затем закрывал в сейфе угольной компании до утра, а утром выносил на площадь. Все остальное время ящик хранилсш в самых разных местах. Один год он лежал в сарае мистера Грейвза, другой валялся под ногами на почте, третий — простоял на полке в бакалейной лавке Мартина.

Прежде чем мистер Саммерс мог объявить открытие лотереи, нужно было пройти несколько важных процедур. Во-первых — составить списки глав семейств и глав домов в каждой семье, и списки членов в каждом доме по семействам. Затем почтмейстер должен был привести мистера Саммерса к присяге, как исполняющего должность начальника лотереи. Некоторые смутно помнят, как начальник пел какой-то гимн перед собранием. Одни говорят, что он должен был при этом стоять в какой-то особенной позе, другие утверждают, что он, наоборот, расхаживал среди жителей, собравшихся на площади. Сам гимн превратился в пустую формальность, сначала забылась мелодия, а потом и слова. Кроме того, он произносил официальное приветствие для каждого, кто подходил за своей щепкой, но и этот обычай со временем был упрощен, и теперь требовалось лишь обменяться с каждым несколькими словами. Мистер Саммерс как нельзя лучше подходил к этой роли. На нем была белая рубашка и джинсы, одна рука небрежно лежала на ящике с билетами, он что-то говорил мистеру Грейвзу и Мартинам; весь его вид излучал важность и достоинство.

В тот самый момент, когда мистер Саммерс, наконец, закончил разговор и повернулся к толпе, на площадь выбежала миссис Хатчинсон в кофте, небрежно наброшенной на плечи. "Совсем из головы вылетело," — сказала она, обращаясь к миссис Делакруа. "Я-то думала, мой во дворе возится, продолжала миссис Хатчинсон, — а потом смотрю, дети ушли, тут-то я и вспомнила, какое число сегодня." Она вытерла руки о передник, а миссис Делакруа сказала: "Они все равно пока языками чешут."

Миссис Хатчинсон вытянула шею повыше и отыскала в толпе мужа и детей; они стояли впереди. Прощаясь, она тронула за руку миссис Делакруа, и стала пробираться к своим. Люди расступались, пропуская ее вперед, и отпускали добродушные замечания: "Вот она, ваша миссис Хатчинсон", "Билл, она все-таки пришла". Миссис Хатчинсон наконец добралась до мужа, и мистер Саммерс весело сказал ей: "Мы уж думали начинать без тебя, Тэсси." Миссис Хатчинсон улыбнулась в ответ: "Не могу же я оставлять посуду немытой, Джо?", по толпе пробежал смешок, потом люди успокоились и повернулись к мистеру Саммерсу.

— Ладно, — добавил он уже серьезно, — давайте начинать, управимся побыстрее, у нас и так дел полно. Все здесь?

— Данбар, — выкрикнуло несколько человек, — Данбар, Данбар.

Мистер Саммерс посмотрел в список. "Клайд Данбар, точно, он же ногу сломал. Кто за него будет тянуть?"

— Я, наверно, — ответила женщина, и мистер Саммерс повернулся в ее сторону.

— Жена за мужа, — сказал он. — Джейни, у тебя ведь взрослый сын, почему не играет он?

Хотя мистеру Саммерсу, как и всей деревне, ответ был отлично известен, задавать такие вопросы было обязанностью начальника лотереи.

— Хорасу еще только шестнадцать, — с сожалением ответила она, видно уж я буду за старика в этот раз.

— Ага, — сказал мистер Саммерс, вежливо выслушав ее ответ, и сделал пометку в списке. — Молодой Уотсон играет в этот раз?

— Я здесь, — раздался голос из толпы, — за себя и за мать. Высокий подросток поднял руку и теперь моргал, смущенно вобрав голову в плечи. Несколько человек сказали одобрительно: "Молодчина, Джек, мужчина в доме, вот матери опора."

— Ну что, — сказал Саммерс, — значит, все тут. Старик Уорнер пришел?

— Здесь, — донесся голос. Мистер Саммерс кивнул.

Потом прокашлялся и посмотрел в список. Внезапно толпа затихла.

— Все готовы? Я называю семьи, главный выходит и тянет бумажку. Разворачивать и смотреть нельзя, пока все не вытянули. Ясно?"