Я приведу в неисправность тормоза машины Глеба и отправлю его монооксидом углерода. В простонародье известном как углекислый газ. Ну а что? Я человек практики, много разного знаю. Когда его машинка начнет дымить, он сам пожалеет обо всех своих деяниях.

Мозг наконец-то вклинился в нужное русло. Моя месть сладка. Ой как будет сладка. Сейчас он, а дальше все остальные по списку. Поехали!

Утром ранее

Взламывать замок бесшумно нужно уметь. Пять утра, я верчу проволокой в двери. Иногда оборачиваюсь по сторонам, никого нет. Успокойся Вероника, в этом доме только ты, спящая Мила и Федор. Камеры тут кстати тоже есть, но я рискну, однозначно риску. Хватит сидеть как гусеница, пора выпорхнуть из этого ада. Я правда считаю себя идиоткой, потому что еще отсюда не выбралась, но видимо это все вело меня к этому дню. Все что не делается, как там говорят, к лучшему? Точно. Однозначно. Я прислоняюсь к двери и слышу долгожданный щелчок. Да!

Я встаю, еще раз оборачиваюсь, никого. Идем.

Я тихо открываю дверь, захожу, тут же закрываю, так же тихонько и обернувшись не могу поверить своим глазам. Вся комната увешана моими фото в рамках. У меня легкие отказали. Я несколько раз моргаю, потом щипаю себя, чтобы убедиться, что это не сон. Мои фото. Я поворачиваюсь направо: зеленый диван, светлый ковер, пара светильников на стене, а посредине изображения меня. Тут я ребенок, тут я подросток, с длинными русыми волосами, здесь, на фото с белой рамкой у меня выпускной. Да ну нет. Не может быть. Я поворачиваюсь налево: здесь стол, стул, обычный дорогой, на нем лежат какие-то документы и что-то стоит в рамке. Я подхожу ближе. Здесь семья, девушка, мужчина, мальчик лет 15 и маленькая девочка на руках. Я беру рамку в руку и не понять, эта девушка словно мне знакома. Она похожа чем-то на меня. А мальчик, мальчик очень похож на Диму. Это его семья? Я открываю рамку, достаю фото. Сзади красуется надпись, написанная корявым почерком « Лебедевы. Димочка, Вероничка, Любовь и Константин.

Мое сердце остановилось. Нет. Слезы начали подступать к глазам. Я присела на стул, точнее чуть не упала. Это моя мать. Любовь, это моя мать. Какой красивой девушкой она была. Лебедевы? Мы не можем быть с Димой семьей, моя мать родила меня в 17. Она не может быть и его матерью тоже. Тут что-то не чисто. Я провожу пальцами по уже шершавой бумаге и слезы капают с моих глаз. Я забыла зачем сюда и мне уже не важно, что я должна взломать сейф. К черту сейф. Несите правду! В моей голове ничего не укладывалось. Ничего, я не могу поверить в это. Я смотрю на остальные свои фото, огромными пластами украшающие другую стену. Тут я уже взрослая… Когда он говорил, что знает обо мне больше, чем я сама я ему не поверила, а это точно правда. Я смотрела на маму, никогда ее не видела. Не так я себе ее представляла, точнее думала, что она не моя точная копия, или я ее. В моих мечтах она была маленького роста, с пышными бедрами и глазами, сияющими от любви ко мне. А здесь высокая, худощавая. Как и я.

Мама, мамочка, неужели чтобы увидеть тебя хотя бы на этом фото, мне пришлось пройти через ад. Мамочка, за что мне это все? За что мамочка?

Я смотрела на ее карие глаза и русые волосы и понимала, что я ее полностью ее копия. Она тут такая молодая. Сейчас пришло осознание, что я уже прожила больше нее. Уже больше, чем она. Представить не могу, каково иметь ребенка в таком возрасте…

Я смотрела то на фото в руках, то на стены и мне хотелось подойти и разорвать все эти плакаты. Что это мать вашу значит. Что это значит. Истерика брала надо мной власть. Даже секс по принуждению не вызывал во мне такую бурю как старое, потертое фото матери. Меня трясло так, как никогда в жизни, я замечала это по ерзающей в руках макулатуре. Не могу ничего понять, как такое возможно и как после этого он так поступил со мной? Как Дима, зная меня еще ребенком отдать меня своему другу, как вообще мог ко мне прикасаться? Больной ублюдок! Ублюдок! Ненавижу все это! Я очень хотела сейчас стать, дойди до Феди, отравить или усыпить его, лучше усыпить и взяв ключи свалить. Но вот ответы, я хочу знать все! Хочу знать все!

Дождь за окном так и не прекращался, я открыла шторы и села на подоконник, не отпуская старое фото из рук.

- Сколько воды утекло, сколько всего утекло, мамочка, ты даже не представляешь через что прошла твоя дочь. Мама, как бы я хотела чтобы ты была жива, чтобы мне не пришлось провести всё детство в детдоме, чтобы мне не пришлось заниматься плохими вещами, травить людей, убивать людей, подвергаться насилию и розыску, - я сжимала руку в кулак, не переставая плакать. От слез уже болела голова, но я не могу остановиться. Мне так не хватало теплоты родных, мне так не хватало хотя бы поддержки, мне не хватало всего, я ведь травмированная и просто отбитая на всю голову получилась. Просто не знаю, тяжело видеть человека, даже на фото, которого призывал ребенком ночами после страшных снов, о котором мечтал в самые плохие моменты жизни,- мам, вот ты с ним рядом стоишь, а он меня изнасиловал, мам. Он меня с другом изнасиловал. А потом из-за него меня чуть не убили.

Мне было до треска в ребрах обидно, жутко, страшно, больно. Я подняла ноги на подоконник и облокотилась о холодное стекло. Ничего не хочу, ничего. Я закончилась именно в этот момент. Все стало бессмысленно, все мои планы, стратегии и наивные желания улетели в пропасть. Я не знаю сколько так просидела, смотрела на ели, дождь, туман. Это не война Тора, это мои слезы. Небо плачет со мной.

- Доброе утро, да! - дверь распахнул Дима. Запыханный, его плечи и грудь быстро то опускались то поднимались. Еще какое доброе, ублюдок. Я оставалась на месте. Мне не было страшно, не было противно, мне было никак. Знаете чувство пустоты, вот оно самое. В животе пусто, на сердце, в голове. Везде!

- Ты любишь меня? – лишь спросила я, проводя пальцем стеклу. Я не знаю почему это спросила именно сейчас и почему это был мой первый вопрос. Наверно потому, что его кабинет моя сплошная биография.

- Нет, но я тобой одержим, бабочка, - Дима подошел ближе. Вид у него был грозный, рассерженный, он словно несся сюда после звонка. Наверное, так и было, пока я пробиралась сюда ему позвонили. Видимо за камерами все-таки кто-то следит. Да и плевать, пусть хоть уследятся…

- Кто на этом фото? - я протянула ему уже слегка мятую бумагу.

- Мы и наши родители, - он даже не взглянул, обошел свой стол и сел в кресло.

- Я не понимаю, - я прижалась к окну. Прохлада мурашками пробежалась по телу.

- Мой отец любил твою мать, потом она умерла, ты жила с нами около года, потом отец тоже умер. Мне было 18, а тебе 4, я не смог взять на себя ответственность ребенка, я ненавидел тебя, - сказал он уже спокойным голосом. Он опустил голову, закусил губу. Думает? Раньше надо было думать, ублюдок.

— Это все, что ты от меня скрывал?

- Хочешь честно? – он уставил свой ясный взгляд на меня, а я просто ждала ответа. Но была пауза, мы промолчали так несколько минут, просто смотря на друг друга. Я не знаю, что чувствую. Как узнавать о таком в 24? Как узнавать о том, что твой «хозяин» был приемным сыном твоей матери. Как вот? Я не могу реагировать адекватно, я вообще никак не могу реагировать, я в бешенстве, спокойна, опустошена и в шоке одновременно.

- Ты еще спрашиваешь, у тебя весь кабинет увешан моими фотографиями, ни твоими Дима, а моими: детскими, подростковыми, фото трехлетней давности. Ты кто вообще такой?

- Вероника, как ты попала в мой кабинет? - неожиданно выпалил он.

- Ты решил соскочить с темы? - сейчас злость начала преобладать. Я хотела взять все эти рамки и разбить о его голову. Да как он мог прикасаться ко мне, как он мог себя так вести, животное!

- Я повторю, как ты попала в мой кабинет?

- Ты же сказал все обо мне знаешь! Ты там выпендривался какой ты крутой и осведомленный! - я встала с подоконника и кричала.

- Говори, - спокойно повторил Лебедев. А я хотела плюнуть в его сука красивое лицо.