“Огромные сиськи”, – ответил сам себе Марат, с обидой пнув попавшийся ему под ноги камень.
Он шел по центральной улице города, жизнь в котором для миллионов жителей бывшей Югославии была символом успеха и достатка.
Субботние сумерки приглушали уличные кафе, трамваи, деревья. Белград растворялся в смоге, который был привычным в это время года: в ноябре здесь жгли уголь и дрова, чтобы обогреть свои маленькие квартирки-муравейники.
Ради них жители этого города спали каждую ночь без постельного белья. Оно было слишком дорого и неуместно для жизни, в которой принято зарабатывать деньги на что-то, что действительно “важно” – машина или дорогое ТВ, или ужин в элитном ресторане. Нужно было быть значимым. Зачем для этого постельное белье? В нем не было потребности: на сон хватало нескольких часов, все остальное время, словно смог, этот сумасшедший город, съедала работа.
Марат огляделся растерянно по сторонам, потом поднял голову вверх.
“Есть ли в этом городе любовь?” – задал он вопрос в пустоту.
В небе с противными криками кружились вороны. Слегка накпапывал дождь.
Такое же небо Марат однажды видел в Копенгагене. Там он снимал квартиру с пожилыми женщинами из Болгарии. Они по-матерински кормили его домашними пирогами и супами. С состраданием слушали рассказы Марата о его несложившейся семейной жизни.
“Мы найдем тебе хорошую девушку”, – говорили они.
Марат серьезно смотрел на них и говорил: “Нет, спасибо, не надо. Я хочу, чтобы это само пришло”.
В Белград Марата вернул телефонный звонок. Жена приказала купить хлеб. Спина Марата скрючилась от ее голоса, и он сиротливо вздохнул.
Когда он встретил 13 лет назад в баре большегрудую блондинку, он был уверен, что это и есть та самая любовь. Именно эти груди затмили образ брюнетки-интеллектуалки, и Марат решился на Предательство.
Тогда его мало занимало, что думала и чувствовала та, которую он оставил. Марат активно и весело строил жизнь с большими грудями, обладательницу которых звали Эля. Он привел ее в дом, познакомил с сестрой, братом, матерью (отец его давно умер от рака), попросил любить и жаловать. Сестра попыталась объяснить Марату, что он совершает огромную ошибку в своей жизни, но тот был глух.
Марат довольно долго не замечал, как равнодушно смотрят на него глаза Эли, не видел ее презрительной усмешки, когда делился своими мечтами, не обращал внимания на то, что секс между ними случается лишь когда Марат приносит в дом деньги. Был слеп, когда она крала его зарплату из кармана и флиртовала с его приятелями.
В день, когда он прозрел и принял решение бежать обратно к брюнетке-интеллектуалке, Эля показала ему положительный тест на беременность.
Агонией Марата был телефонный звонок той, которую предал. Абонент был недоступен.
Заботы о первой дочери сделали семейную жизнь не такой невыносимой. Вместе с ребенком родилась и надежда, что всё ещё можно исправить, починить, склеить.
“Что, если Эля изменится, став матерью?”, – спрашивал Марат с отчаянной верой пустоту.
Срыгивания, смена подгузников, прикорм, “боже, только посмотрите, она пошла”, – все это стало неотъемлемой частью жизни Марата в перерывах между двумя работами.
Если бы не жена, которая и не пыталась измениться, он был бы счастлив. Но так приятно было жить ложью, что поведение Эли связано с усталостью от материнства, что она такая холодная, потому что выматывается к вечеру, что она такая рассчетливая, потому что заботится о ребенке.
Лишь однажды после рождения дочени Эля согласилась на секс с Маратом. Возможно, для того, чтобы потом утопить Марата в болоте своего презрения: “Это не секс. Ты давно не способен ни на что как мужчина”.
С рождением второй дочери Эля оставила материнство и ушла работать. Марат превратился в отца-одиночку при живой жене.
Пока он отчаянно склеивал, заштопывал, свою семейную жизнь, Эля хладнокровно ее разрушала.
После работы она приводила в дом каждый вечер нового мужчину и закрывалась с ним в комнате. Марат в соседней с двумя детьми превращался в это время в ничтожество.
“Это наши дети, Эля, разве нет? Как ты можешь так с ними поступать?” – пытался он вынырнуть из болота.
“Я как раз и делаю это потому, что это твои дети”, – снова топила его Эля.
“Ты когда-нибудь хоть немного меня любила?”
“Не было между нами никакой любви, мы просто делали детей”.
Марат осторожно открыл входную дверь квартиры, где жила иллюзия его семьи. Дверным звонком давно не пользовался, у входа его никто не встречал. Жена никогда бы не сделала ни одного лишнего движения ради него, а дочки всегда встречали его испуганными взглядами из своей комнаты: “Как себя вести сегодня вечером? Как сегодня мама поступит с папой?”
“Явился, – с презрением произнесла Эля, – где хлеб?”
Марат послушно протянул ей белый хлеб. Он был самым дешёвым и помогал ему выживать годами, ведь денег на себя у него не было с тех пор, как он женился.
Хорошая еда, новая одежда давно стали для него табу. Эля смотрела на Марата уничтожающим взглядом, он смотрел на ее груди. Они больше не вдохновляли его, скорее, душили. Кроме того, за тринадцать лет вполне посредственной жизни, они расползались и потеряли свою привлекательность.
Лишь однажды Марат сумел дозвониться до сестры брюнетки-интеллектуалки. Она яростно прошипела, плюясь в трубку телефона змеиным ядом, все проклятия мира и потребовала никогда не звонить ей больше и забыть навсегда о ее сестре.
“Где деньги?” – буднично и жёстко спросила Эля. Марат послушно протянул ей все, что заработал за сегодня.
“Могу я оставить себе несколько динар на сигареты?” – робко уточнил Марат у жены.
“Ты не заслуживаешь ни одного динара, – ответила Эля уничтожающим голосом – И твои сигареты смердят”.
Пухлыми пальцами она достала из пачки “Парламента” одну сигарету и закурила.
Эля тянула слова, когда говорила, выдавала их так, будто пыталась обслюнявить каждое из них. Ее голос был влажным, липким и густым словно болото.
“Давай купим очки и книги дочкам на эти деньги, – предложил Марат. – И ещё они очень давно не были у зубного”.
“Они не заслуживают ничего, так же, как и ты, просто потому, что ты их отец”, – выплюнула Эля давно заученную фразу в лицо Марату и ушла в комнату.
Подошло время ее любимого сериала.
Марат остался стоять посреди кухни. Его душу засосало болото, он стал маленьким и сутулым. Он ощущал себя несчастным уродцем в цирке, которого выводят на потеху публике. Все, что у него было в этой жизни сейчас, – перекошенные от смеха лица толпы, которая потешалась над тем, как он своими руками уничтожил собственную жизнь.
Следующим вечером Марат обнаружил себя на трассе. Он был пьян после шести бутылок пива и целого дня без еды, но ему предстояло по опасному участку трассы проехать до Белграда 25 километров на велосипеде, который выгодно купил для того, чтобы потом перепродать. Денег на автобус или такси у него привычно не было.
Он позвонил Эле и сказал, что ему предстоят опасные для жизни двадцать пять километров. Эля в это время была с любовником. Она включила громкую связь и они вместе смеющимися голосами пожелали Марату умереть.
Он снова вспомнил лёгкий, полный жизни, смех брюнетки-интеллектуалки и запах мимозы.
“Как же жестоко я плачу за предательство. Вот уже много лет я наблюдаю за непрекращающимися изменами своей жены, за тем, как она морально уничтожает меня и наших общих с ней детей, тем, что уже годами у меня нет денег. Все, что зарабатываю, отдаю ей как алименты. Может, и права она, может, и вправду мне лучше умереть прямо сейчас, здесь, на этой трассе? Во что я превратил свою жизнь? И кому она нужна?” – подумал Марат и сел за руль велосипеда.
Из дневника Марты
Сегодня приснился странный сон. Ко мне подошёл охотничий пёс. Он был голодный и худой. Пес был керамической пепельницей, но вдруг ожил. На его спине было огромное круглое пространство, заполненное окурками. Я очень хотела накормить этого беднягу, но у меня ничего не было с собой. Случайно опустила руку в карман и нащупала пакетик с собачьей едой. Он был наполовину пуст. Но хоть что-то. Было совсем неудивительно во сне обнаружить у себя собачий корм, учитывая, что собаки у меня никогда не было. Я высыпала все содержимое пакета псу. Тут случилось неожиданное. Собачья еда в пакете не собиралась заканчиваться совсем. Я высыпала ее прямо на каменный пол какого-то ресторана, корма становилось все больше и больше. Пес с благодарностью и удовольствием ел. Неподалеку стоял хмурый официант. Он наблюдал за всем без одобрения, но не мешал. Корм из пакета сыпался до тех пор, пока пёс не насытился. Когда я проснулась, поняла, что этот пёс был ты, Марат.
