– Убью! – страшным голосом заорал Виктор.
И тут же раздался выстрел.
Стрелял Илья. Выработавшийся за долгие годы службы рефлекс на смертельную опасность заставил его нажать на курок. Колосков дернулся, будто нарвался на какую-то невидимую стену, выронил из рук пистолет и с утробным воем схватился за живот, куда угодила пуля. Сначала упал на колени, затем свалился на бок. Лицо перекошено от боли, глаза выпучены, правая нога конвульсивно дергается. Парень жутко выл... Картина не для слабонервных.
– Ни хрена себе!
Макеев подобрал с полу пистолет, протянул Илье. Как будто провод с высоковольтной линии на голову упал – пробрало от макушки до самых пят. Пистолет-то пневматический. Но не та дешевая китайская дрянь, которой наводнены магазины. Он был точной копией немецкого «вальтера». И пластик здесь, и металл, все подогнано, отлажено. Около тысячи рублей такая игрушка стоит... Игрушка. А Илья из-за нее выстрелил в человека...
Колосков был серьезно ранен, но жив. Может, еще есть шанс спасти его... Пуля попала в брюшную полость, в район желчного пузыря. Очень хотелось надеяться, что рана несмертельная. Но парень истекал кровью, надо оказать ему первую помощь. Спасский стянул с себя рубашку, майку, перетянул рану. Потом осмотрел руки Колоскова. Рубца не было ни на правой, ни на левой ладони...
«Скорая помощь» приехала на удивление быстро. Парня оперативно погрузили в машину и увезли. Сейчас больше всего на свете Илья боялся встречи с Дарьей Алексеевной. Но она еще ничего не успела узнать. Ей сообщат чуть позже. Может, уже бежит какой-то малец к ней домой, жмет на клавишу звонка... В оперативную машину Илья садился с такой поспешностью, как будто за ним гналась стая голодных волков...
Сказать, что Илья возвращался в отдел в скверном настроении, значит не сказать ничего. Никогда не было ему так тошно, как сейчас. И дело даже не в грядущем и к тому же справедливом прокурорском гневе – совесть мучила.
– Да ты не переживай, – пробовал успокоить его Макеев. – Ты действовал правильно. Откуда ты мог знать, что пистолет не был боевым?
– Должен был знать. Был у него пневматический пистолет, из которого он лампочки побил. Я должен был понять, что пистолет был ненастоящим...
– А если бы пистолет настоящим оказался? Пока бы ты понимал, этот Колосков бы тебя пристрелил.
– Но ведь не пристрелил же! Зато я в него пулю вогнал почем зря...
– Не зря. Ты мент, ты был при исполнении. А этот придурок с пистолетом на тебя выскочил. Он хоть и пневматический, но от боевого не отличишь. Я и сам стрелять собирался, потому как думал, что ствол настоящий. Так в рапорте и напишу, можешь не сомневаться...
– Да в тебе-то, Леша, я не сомневаюсь. Я в себе сомневаюсь. Не должен был я стрелять, а выстрелил.
Колоскова отвезли в Склиф, там ему сделали операцию. Врачи обнадежили, что парень жить будет. Но Илье от этого легче не стало. И совсем стало тошно, когда он узнал результаты экспертизы. Кровь на стене принадлежала убитой Лене Плотниковой. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что кровавый отпечаток оставил убийца. А им, разумеется, Колосков не был, раз шрама на руке у него не оказалось.
На следующий день после операции Виктор Колосков пришел в сознание, а еще через день дал показания. Почему бросился на оперативников с пистолетом? Так он думал, что это его друзья-приятели идут, напугать их решил. Слово «недоумок» в данном случае звучит как диагноз. Но как бы то ни было, не должен был Илья стрелять в него.
Прокуратура начала расследование на предмет установления правомерности применения служебного оружия. Илья не хотел оправдываться, но должен был делать это, чтобы не загреметь по статье. Должен был, но не сделал. Хотел написать в рапорте одно, а написал другое. Дескать, испугался, поторопился, необоснованно выстрелил, вины с себя не снимаю, готов понести наказание. Разумеется, рапорт не мог не пройти мимо начальника ОВД.
Подполковник Пылеев вызвал Илью к себе в кабинет. Брови словно тучи, в глазах молнии.
– Спасский, ты что, совсем из ума выжил? – потрясая бумагой, спросил он.
– Еще не совсем, – мрачно изрек Илья.
– А что, к этому идет?
– Может быть.
– Заметно. Такую ахинею пишешь...
– Что есть, то и пишу.
– А что есть?
– Стрелять много стал. Распоясался... Ладно, бандита убить, а тут пацан безмозглый...
– Так, давай без соплей. Ты же опер, а не смольная институтка... Что ты здесь пишешь? – Пылеев снова потряс бумагой. – А что ты должен был написать?.. Так, сейчас...
Пылев взял со стола талмуд с нормативными актами, листал, листал, наконец родил:
– Так, в рапорте сотрудник милиции указывает время, место применения оружия, имеющиеся сведения о лицах, против которых оно применялось, цели и обстоятельства применения оружия... Так, так... Вот, своим рапортом сотрудник милиции должен, опираясь на конкретные обстоятельства дела, по существу доказать, что создавшаяся обстановка давала ему право прибегнуть к огнестрельному оружию... Ты доказывать свою невиновность должен, а ты что пишешь? Перед кем ты каешься? Перед прокурором? Он что, священник, мать твою? На нары захотел? Так это быстро с твоими писульками... Забери эту чушь! И напиши все, как было!.. И не надо нюни распускать. Вспомни, как вы на прошлой неделе отморозков задерживали. У тех оружие настоящее было. Ты вынужден был применить оружие... И у этого Колоскова мог оказаться настоящий пистолет. Ты знал, к чему это может привести. Ты выстрелил, чтобы не оказаться трупом. И никаких раскаяний, понял? Раскаяния для жены прибереги...
– И для себя, – тихим голосом добавил Илья.
– Что?
– А то, что шесть трупов на мне. За всю службу шесть человек убил. Колоскова вот ранил... Надоело все, устал я.
– Устал – отдохни, в чем проблема. Расследование по твоему делу закончится, ну, если все нормально будет, бери отпуск и на юга. Или за границу съездишь, ну, это уже по выбору... А пока давай этим делом, по Плотниковой, занимайся. А то я не наблюдаю никаких сдвигов...
Действительно, никаких результатов расследование пока не дало. Макеев отыскал Максима, друга покойной Лены, допросил. Судя по его реакции, парень не был причастен к убийству. Но внешняя реакция на происходящее – субстанция обманчивая, да и к делу ее не пришьешь. А то, что на ладонях Максима отсутствовал характерный шрам, расставляло все по своим местам. И папиллярные узоры тоже не соответствовали отпечатку, который оставил убийца.
В тот злополучный вечер Максим проводил Лену до подъезда. Поцеловались на прощание, сделали друг другу ручкой и в разные стороны. Кто ж знал, что случится в подъезде... Было уже темно, когда он попрощался с Леной. Направился к троллейбусной остановке, скорым шагом прошел метров двадцать, когда услышал цокот женских каблучков. Обернулся – Лена. Идет за ним. Ну мало ли что, сказать ему что-то хочет... Но скоро он понял, что эта девушка не имела к Лене никакого отношения. Хотя чем-то была похожа на нее. Примерно такая же прическа, такие же темные волосы, легкий топик, джинсы, босоножки на высоком каблуке. Такая же стройная, красивая, ходя другой склад лица... Но это была не Лена. Откуда она шла? Этого Максим сказать не мог. Может, из первого подъезда выходила, может, из второго. Максим ее окликнул, но она никак не отреагировала. Даже головы к нему не повернула. Она явно была чем-то взволнована, озабочена. Спешила... Девушка села в машину и уехала. Какая машина? Иномарка. Кажется, красного цвета. То ли «Фольксваген», то ли «Пассат», то ли «Бора». Номера? Нет, на номера Максим не обратил внимания. Как сообразил, что это не его девушка, потерял к ней всякий интерес... Да и для следствия эта девушка особого интереса не представляла, поскольку отпечаток окровавленной ладони не мог принадлежать женщине. И удар был мужской... Хотя, конечно, стоило разыскать ее. Но, как это ни обидно было осознавать, Илья потерял интерес к сыскной работе. Возможно, из-за недавнего события. Возможно, из-за усталости, накопившейся в нем за многие годы оперативной работы...
