Может быть, прошло несколько минут, а возможно и больше. Авраам лежал не подоплёку, устроившись на куче того самого мелкого хвороста, за которым мы пришли сюда. Я почувствовал присутствие чего — то чуждого поблизости. Проснулся. Мне вдруг стало, безумно жаль Авраама, чье тихое, размеренное дыхание было едва слышно. Брат толком не видел жизни, взвалив огромную часть забот на себя, когда родителей уже не было рядом. Он всегда был решительнее меня и, наверное, это он унаследовал от папы, чьи слова обычно не расходились с делами. Наш Авраам никогда не торопился открывать рот, не рассчитав возможные, за и против. Бабушка Ализа за эту черту характера называет его, — банкиром без денег, — весело потешаясь собственной выдумке. Называла! Нужно привыкать говорить о родных в прошедшем времени. Я горько оплакиваю их украденные жестоким временем жизни. Война она ведь только для нас ничтожных смертных, имеет такое всевластное имя. Для затеявших её людей это лишь забава, когда пресыщенные избытком, они ищут того, что сможет растормошить их уже омертвевшие души. Те кто, притаились в кустах, за нашими спинами, вдруг зашумели. Без осторожности и выжидания они смело двинулись в нашу с Авраамом сторону, ломая тяжёлой поступью старые, упавшие наземь ветви.

— Наверное, они уже приготовились нажать спусковой крючок автомата, чтобы покончить с двумя незадачливыми братьями, — подумал я обречённо, — а может у них только ножи? Нож. Сейчас острый, длинный клинок мог бы хоть немного уровнять наши шансы. В руках у меня оказалась всего лишь пригоршня сырой земли, а к горлу подступил кислый, вязкий ком.

— Что же будет с Авраамом? — подумал я угрюмо, вытирая грязными руками пересохшие губы. Шаги стали значительно быстрее, и страх парализовал мои мышцы от пяток до подбородка.

— Ну что ты, Айзек! Они на нашей стороне, — засмеялся тихонько брат, понявший быстрее меня, в чём дело. Сердце колотилось в груди, забыв про ритм и чувствительность.

— Мууу, — загудел Авраам, а тем временем я уже почувствовал запах непрошенных, рогатых гостей. Это были коровы. Кто знает, научил их тому страх, а может что-то другое, но крупнорогатые передвигались почти, не издавая звуков. Они тыкали своими большими, тёплыми мордами в нас, как будто обнюхивая затрепанную, промокшую одежду. В происходящем безумии мне показалось это забавным и немного странным. Тьма уже давно расползлась по округе, окончательно поглотив знакомые очертания улиц. Внутри головы пульсировали болезненные спазмы, преследовавшие меня уже не один месяц. Наверное, это страх и усталость, смешавшись, приняли неудобную, колючую форму. Мы с Авраамом то и дело спотыкались, пытаясь найти дорогу к дому. Брат что-то говорил, но сознание уже отреклось от меня, оставив набор инстинктивных движений. Внутри, глубоко под левым ребром кололо, а дыхание временами переходило в свист.

— Пусть бы наши оказались заперты, где — нибудь под замком, хоть бы и скованны цепями, но всё-таки живы, — обманывал я своё глупое сердце, ложными ожиданиями. А мои руки в это мгновение уже крепко сжимали окостеневшие тела.

— Помогай Айзек, помогай! — повторял запыхавшийся Авраам, и мы тащили.

— Зачем? — переводя дух, спросил я устало. Это были наши односельчане, что ещё день назад жили привычными заботами, хоть и сильно ограниченные правилами войны. Оказывается Авраам, гораздо тверже меня, а может быть и крепче тысячи моих сверстников. Пока разум мой, плавился от пережитого, брат нашёл в темноте сенной сарай, у стен которого расстреляли наших. Пьянящий, магический сон, густым туманом дурманил моё сознание. И я присел отдышаться, только теперь заметив желтые лепестки горячего пламени, плавно покачивающегося в закопченном, металлическом ведре перед нами.

— И огонь добыл Авраам! Вот кто бы ни пропал, окажись в первобытном обществе, — подумал я о брате с гордостью, согревая озябшие пальцы над костром. Внутри конечно сердце моё дрожало, опасаясь сорваться в жуткую бездну осознания. Сердце моё готово было разорваться при виде, окаменевших, изломанных тел, озаряемых слабыми, пляшущими языками огня. Люди застыли, как будто не успев закончить жуткий, предсмертный танец. Наверное, кто-то из них был ещё жив, или может, так только казалось, но я и Авраам одного за другим втаскивали их в сарай. На этом настаивал брат. И вдруг я понял необходимость происходящего, вспомнив о бродячих сворах собак, иногда круживших у окрестных деревень. Они уж точно, не побоялись бы обглодать лица и вспороть острыми клыками едва остывшие животы мертвецов, ведомые разбуженными дикими, инстинктами и первородным голодом. О таком я уже не раз слышал прежде. По-настоящему меня затрясло, когда мы добрались до малышки Михаль, получившей ранений, наверное, больше остальных. Всклокоченные, смоляные волосы её наполовину закрывали молоденькое личико, которое до самой смерти мне теперь не забыть. Открытый правый глаз остекленел, неподвижно уставившись в сторону бабушки Ализы, от которой внучку отделяло пару шагов. Наверное она хотела прикоснуться на прощание к бабушке, но так и не нашла сил подползти ближе. А бабуля. Она ведь оказалась жива в момент, когда мы нашли её. Захлебнувшись в слезах, я прижался к бабушке Ализе, а она лишь на мгновение коснулась холодной ладонью моей щеки, истратив для этого последние, угасающие силы. Тело моё отпрянуло в тщедушном испуге. Малодушие и страх украли у меня ускользающее мгновение прощания, а она тяжело выдохнула и ушла навсегда. Кулаки мои сжались, немея от напряжения. Я задыхался, переполненный яростью и обидой. Когда тела были сложены, оставив ведро с углями на земле, мы с Авраамом забрались по лестнице на широкие стеллажи, чтобы лечь под самой крышей среди плотно набитых тюков сена.

— Завтра будем хоронить, — негромко сказал Авраам, отвернувшись к стене. Мне снилось, а может только казалось что сниться, как на родные улицы среди домов односельчан внезапно хлынула рассвирепевшая, красная река, усыпанная углями багрового цвета. Постепенно сон превратился в явь. Треск обожжённых дверей и ставней становился невыносимо громким. А бушующая, раскаленная масса все быстрее заполняла пространство вокруг нас, переползая от пылающих тюков к брёвнам. Глаза резал едкий, густой дым.

— Авраам! — крикнул я, пытаясь преодолеть навалившийся приступ тошноты. Брат лежал чуть поодаль, не отвечая, а к его ногам уже подбирался всепоглощающий огонь. Я медленно полз к Аврааму, будто к рукам моим пристегнули пудовые гири. Лестницу, так же как и остальное пространство, вокруг нас объяли жёлто — оранжевые языки пламени. Иного способа как прыгать, чтобы оказаться на земле я не представлял. Над головой потянулись острые, горячие линии и размышлять времени не осталось совсем. Подсунув руки под левый бок Авраама, я столкнул его вниз. Пролетев около двух с половиной метров, он упал на одно из мёртвых тел. Послышался отчётливый хруст треснувших костей. Мне и самому стало жутко, представив, что брат не сможет двигаться и останется погребенным под раскалённым пепелищем, если я не смогу помочь ему. Я спрыгнул вслед за ним, ушибив правую ногу и плечо когда приземлился. Разум к моему удивлению, стал работать в это мгновение гораздо быстрее. Бесчисленные, тонкие соломинки и травяная пыль, кружившиеся в раскалённом воздухе над нами вспыхивали словно порох, превращая сарай в огненный ад.

— Айзек, здесь немного душновато — послышался тихий голос Авраама, — может, выйдем проветриться? В этом был весь мой брат. Упав с приличной высоты, он лежал под крышей пылающего здания, но пытался шутить. Мой дорогой Авраам, знал, что только так можно было сохранить надежду на спасение. Шутка оставалась его единственным оружием в роковую, гибельную минуту. Мне стало немного стыдно улыбаться, когда рядом находились те, кому больше никогда не придется этого делать. И всё же я не смог удержаться. К счастью Авраам ничего не сломал, когда упал на землю. Вскоре мы оказались снаружи, едва не сгорев среди горящих барьеров, образовавшихся из пылающих досок и прочего тлеющего мусора. За спиной хрустели падающие с крыши балки, шипели языки пламени. Я и Авраам, озаренные желтой, бушующей стеной сидели на безопасном расстоянии от пожара, у холодной лужи воды, образовавшейся после выпавшего недавно дождя. Огонь освободил нас от необходимости погребать тела, вместе с тем, казалось он тогда, отобрал последнее, что связывало нас с прошлым. Остаток ночи мы провели в холодном доме покойного соседа Валаама, где укрывались старыми, рваными одеялами. Мне не спалось. Думаю, Авраам чувствовал, что-то подобное. Он не показывал слёз, не жаловался, а только немного скрипел стиснутыми зубами, когда всё-таки уснул.