Лэйд не знал тонкостей, которые для собравшихся здесь были очевидны, но это не мешало ему понимать суть. Мало того, он сам ощущал, как наполняется грозно гудящей энергией, как прочие слушатели. Энергией, природа которой была ему хорошо знакома, хоть и не относилась к области трюков с нематериальным.
- Вот наша новая тактика, и вы будете ей учиться, если не хотите остаться сопливыми щенками. Шесть месяцев! Фьючерсы будут лишь первым ударом, за ним последуют другие. Через восемь «Фолкс и Данхилл» будут агонизировать в луже крови, взывая о милосердии. И знаете, что мы сделаем? Мы вырвем их теплые потроха из слабой утробы! Вода вокруг острова будет красна от их крови! А затем… Затем мы сожрем их!
Кто-то из сидящих ближе всего попытался наполнить стакан дрожащей рукой. Крамби не глядя вырвал бутылку из его пальцев и швырнул ее об стену. Звон бьющегося стекла прозвучал так невыразительно и обыденно, что никто даже не повернул головы.
- Следующим мы покорим рынок удобрений и соли. Мы не будем венецианскими купцами, мы будем викингами, обрушивающими свои огромные драккары на окрестные феоды, громя их без жалости и захватывая по кускам. Мы будем фокстерьерами, душащими разжиревших, забывших про сопротивление, крыс. Удобрения и соль, потом марганец, сахарный тростник, патока, гуано, руды, джутовая мешковина… Уже к ноябрю ни один тучный торгаш в Новом Бангоре, набивший карманы солью или сульфатом аммония, не осмелится выйти на рынок, не заручившись нашей поддержкой.
Вот дьявол, подумал Лэйд. Это не Демосфен и не Горгий, как я думал. Это Тиберий Гракх во плоти, пламенный трибун, хищник в человеческом обличье, ревущий зверь…
- Вы все ждали этого, верно? – Крамби обвел их, бледных, обмерших, горящим взглядом, - Ждали многие годы, несмело шепчась, боясь обнажить вашу истинную натуру, жесткую волчью шерсть под свалявшимися овечьими шкурами. Но вас кормили черствыми сухарями вместо мяса. Потчевали безвкусным постным бульоном вместо вина. Вы знаете, по чьей воле.
- Олдридж, - тихо произнес Лейтон, болезненно морщась, - Ему всегда было проще договориться, пойти на уступки, проявить мягкость – вместо того, чтобы взять свое.
- Мистер Олдридж, - в тон ему, точно эхо, произнесла мисс ван Хольц, глаза которой сияли точно смоченные дождевой водой изумруды, - Он никогда не позволил бы…
Розенберг досадливо дернул шеей и стало видно, что кожа на его горле под пышным галстуком бледная и тонкая, c узловатыми чернильными прожилками.
- Он был заложником старых стратегий, давно изживших себя. Я тысячу раз говорил ему, но…
Из всего оперативного совета смолчал только Кольридж. Кажется, главный интендант был оглушен и сбит с толку сильнее прочих – глаза выпучены, губы беспомощно шевелятся. Лэйду даже показалось, что цвет его лица немного изменился – со свойственного многим дородным джентльменам цвета сырого лосося на дымчато-пепельный, точно у больных малярией. Выглядит неважно, отметил Лэйд с некоторым злорадством. Возможно, во время предстоящей охоты мистер Кольридж будет единственным из всей стаи, кто не сможет разделить охотничий триумф – поскольку весь следующий день проведет в обществе роскошного «UNITAS» из здешнего ватерклозета.
Крамби не стал доводить слушателей до исступления. Вместо этого он внезапно сбавил тон, сделавшись серьезным и внимательным. Хороший переход, признак человека, уверенно владеющего своей аудиторией. Пусть не прирожденного престидижитатора, дирижёра человеческих душ, но одаренного и проникновенного оратора. Такой, пожалуй, мог бы найти себя в кроссарианстве, сделавшись жрецом кого-нибудь из Девяти. Не Танивхе, конечно, его слуги молчаливы по своей природе, как и их хозяин, но, может, Почтенного Коронзона или Монзессера…
Крамби прижал кулак к сердцу. Порывисто и вдохновенно.
- Мистер Олдридж был великим человеком, - произнес он с чувством, - И я сам открыто называл его кудесником, способным делать то, что не под силу прочим. Долгое время он сдерживал наши порывы к экспансии, считая, что медленное осторожное развитие предпочтительнее агрессивного роста. Он набрасывал шоры на наши порывы, он взывал об осторожности там, где впору было проявить азарт и злость. Пойти наперекор ему мы не смели, и вы знаете, отчего. На правах старшего компаньона он владел правом вето на все наши решения. Нам будет не хватать его зрелой выдержки, его ума, его непостижимого дара. Однако… Вы знаете, какой повод свел нас сегодня вместе, за столом, полным яств и вина. Здесь же и представители счетной комиссии, уже утвердившие в надлежащем виде свое решение. Скажите мне, как с этого дня называется компания, которую мы привыкли считать своим домом? Как называется наша добрая шхуна?
- «Биржевая компания Крамби», - негромко, но отчетливо произнес Розенберг, поправив пальцем очки на тяжелом носу, и несколько голосов вторили ему.
- Как? – Крамби приложил ладонь к уху, будто слабо слышащий, - Как вы сказали?
- «Биржевая компания Крамби»!
- Не слышу! «Олдридж и Крамби»? Нет?.. А как?
- Крамби! Крамби! Крамби!
Подчиненные принялись хлопать ладонями по столу, быстро придя к единому ритму, от которого вино в бутылках тревожно вздрагивало, а легкие соусники ползли по скатерти, точно живые.
- Крамби! Крамби! Крамби!
- Не «Олдридж и Крамби»? – господин оперативный директор одобрительно кивал в такт, подзадоривая своих подопечных, - В самом деле? А как?
- Крамби! Крамби! Крамби!
- Да! Крамби! – он поднял вверх стиснутый кулак в ликующем жесте, - Крамби! На правах полномочного владельца компании и единственного держателя ее акций я объявляю неограниченную войну! Больше никаких уступок! Никаких компромиссов! Никаких тянущих на дно альянсов и нелепых конвенций! Мы наконец будем заниматься делом, тем делом, для которого были созданы и к которому чувствуем призвание! Это не богадельня для пожилых леди и не монашеский скит! Это биржевая компания, черт вас подери! И мы будем заниматься здесь тем, ради чего поднялись на борт! Зарабатывать деньги!
- Крамби! Крамби! Кра…
Дьявол, подумал Лэйд с раздражением. Еще немного, и все они превратятся в свору пьяных обезьян. Я не имел удовольствия знать мистера Олдриджа, но ему, должно быть, требовалось чертовски много сил, чтобы сдержать эту ораву!..
Единственным, кто не скандировал вместе со всеми, охваченный экзальтическим порывом, был мистер Кольридж. Кажется, начальнику отдела персонала в самом деле было худо. Взгляд у него сделался потерянным, блуждающим, а лицо покрылось мелкими бисеринками пота. Сколько проклятых щупалец этот тучный упрямец успел проглотить, силясь продемонстрировать свою выдержку? Пару фунтов, должно быть. А ведь в спешке он, должно быть, не очень усердно работал зубами… Лэйд вздрогнул, представив, как эти щупальца, перевариваясь, продолжают вяло ворочаться в желудке мистера Кольриджа.
Какая гадость.
Мистер Кольридж вдруг выпучил глаза. Сонные и апатичные, они вдруг приобрели отчетливо тревожное, даже испуганное выражение. Как у человека, который подавился рыбьей костью или…
- Крамби! Крамби! Крамби!
Мистер Кольридж вдруг прижал руки к груди и качнулся над столом, опрокинув пару стаканов. Кажется, никто не придал этому значения. Кажется, никто и не заметил. Сейчас, когда все внимание целиком было приковано к Крамби, а зал сотрясался от ритмичных рукоплесканий, даже его ближайшие соседи по столу не заметили неладного. Мистер Кольридж несколько раз попытался ударить себя в грудь, но движения у него были вялыми, словно он плыл под водой. Будто нарочно усиливая сходство, начальник кадрового отдела открыл рот и стал глотать воздух, точно огромная толстая рыбина.
Но больше всего Лэйда поразил его взгляд. Судорожно мечущийся и испуганный, он в то же время казался равнодушным, отстраненным, почти безразличным. Точно его телом и разумом одновременно овладели смертельный страх и неимоверная хандра.
- Крамби! Фаг-а-балла[8]! Крамби!
Раздувшееся горло мистера Кольриджа испустило отрывистый квакающий звук, а из широко открытого рта на скатерть выплеснулся фонтанчик мутной желудочной жижи с алыми вкраплениями вина. Кто-то из его соседей издал возглас отвращения, кто-то пьяно засмеялся, ткнув его локтем под ребра. Кажется, они даже не замечали. Не видели.
