Будучи патриотом, он болел за команду «Динамо», бывшую под покровительством КГБ, или советскую сборную. Кима дважды приглашали в учебно-тренировочный центр под Москвой выступать перед хоккеистами накануне чемпионатов мира. Об этом событии он рассказал в письме М. П. Любимову от 2 мая 1978 года: «Другая причина того, что мы уезжаем так надолго, кроется в волнующем событии, которое я недавно пережил: мне пришлось выступить перед советской хоккейной командой накануне ее отъезда на чемпионат мира в Прагу. Мое предыдущее выступление перед командой «Динамо» было катастрофическим: они проиграли четыре матча подряд. И меня не слишком радуют первые выступления национальной команды в Праге. Четыре выигрыша — звучит неплохо. Но они играли против довольно слабого противника, а потому победы не слишком убедительны».

Из других телевизионных программ самыми любимыми были «В мире животных» и «Клуб кинопутешествий». Кинофильмы Ким смотрел редко. Зато «Иронию судьбы, или С легким паром!» Эльдара Рязанова, которую показывали в каждую новогоднюю ночь, Ким не пропускал никогда. Он восхищался игрой многих наших актеров — Смоктуновского, Чуриковой, Гурченко, Ахеджаковой.

По радио кроме новостей Ким слушал и другие программы Би-би-си — политические, спортивные, музыкальные. Не отходил от приемника, когда транслировался крикет или футбол. Еще с молодых лет он болел за английскую футбольную команду «Арсенал» и остался верен своей привязанности…

Большую часть времени Ким проводил за чтением, сидя в своем любимом старом вольтеровском кресле, доставшемся ему в наследство от Гая Бёрджесса. По правую руку, на маленьком столике с хохломской росписью, у него стояла пепельница и рядом обычно лежал шоколадный набор, который опустошался с такой же быстротой, с какой заполнялась пепельница. Ким не отрывался от книги, отправляя в рот одну конфету за другой, и вскоре с удивлением обнаруживал, что его рука шарит по дну пустой коробки. А я так и не успевала попробовать ни одной конфеты из набора, обычно предназначавшегося мне.

Каждое утро Ким задавал мне один и тот же вопрос:

— What are your plans?[47]

На этот вопрос я редко отвечала определенно. Он не любил менять своих планов. Неожиданные перемены, даже самые незначительные, всегда вызывали у него досаду.

Например, мы решаем, что сегодня на обед приготовим курицу, а завтра бифштекс. Но мне неожиданно посчастливилось купить свежую рыбу, и я предлагаю курицу отложить на завтра.

— Мы же договорились, — возражает Ким и, хотя не спорит и соглашается, недовольства скрыть не может.

— Кухня моя, — заявил Ким, введя меня в свой дом.

Меня это хоть и удивило, но обрадовало. Кулинарные занятия не входили в число моих увлечений, и я без сожаления уступила Киму эту привилегию. Однажды, купив живого карпа, я решила приготовить его сама. Ким не возражал. Пока рыба жарилась, я кое-что постирала, а она тем временем, естественно, подгорела. Я очень огорчилась, что демонстрация моего кулинарного искусства закончилась столь плачевно.

— Черный карп? — удивился Ким, но все-таки съел его и похвалил. И тут я прослезилась. Моя реакция его озадачила, и он настаивал, что было очень вкусно. Меня обидело, что он лукавит, следовало бы признать прямо и честно, что блюдо испорчено. На самом деле, несмотря на обгорелый бок, мне все-таки не удалось его окончательно испортить.

Но «черного карпа» Ким не забыл и часто дразнил меня. С ним-то такого никогда не случалось. Уж если он что-то готовит, то с кухни не уйдет. Мог сидеть часами, уставившись в духовку. В лучшем случае принесет газету с кроссвордом. Это — единственное, на что позволит себе отвлечься. Поэтому у него никогда ничего не пережаривалось, не переваривалось. Все приготовленные им блюда были идеальны.

Впоследствии и мне удалось завоевать авторитет кулинара. Постепенно я почти полностью завладела кухней, хотя и не испытывала радости от своей победы. Ким стал лениться и все реже занимался стряпней. Он с удовольствием ел приготовленные мною блюда и больше не стремился властвовать на кухне. Когда же требовалось соблюдать точное время, я не могла соперничать с Кимом и оставила за ним привилегию запекать в духовке мясо и птицу.

Ким был вдохновенным кулинаром, но при этом неукоснительно соблюдал рецептуру, обложившись книгами. Очень любил острые блюда, особенно индийское карри. Его отец говорил, что карри только тогда настоящее, если после первой ложки вас прошибает пот. (Рассказывая об этом, Ким проводил ладонью по лбу, смахивая воображаемый пот.) Ким употреблял много острых специй. Если он и заказывал детям или коллегам привезти что-нибудь из-за границы, так это были соусы и приправы да еще апельсиновый джем.

Задумав приготовить на обед утку по-пекински, Ким строго выполняет все советы китайского кулинара. Птица должна провисеть всю ночь на сквозняке, чтобы основательно просохнуть, прежде чем попасть в духовку. Только тогда мясо будет нежным, а корочка хрустящей. Ким долго выбирает подходящее место, куда бы подвесить тушку. Наконец вбивает гвоздь в косяк двери, ведущей на кухню. Правда, впоследствии я уговорила его жарить утку без предварительной экзекуции, и мы пришли к обоюдному согласию, что по своим вкусовым качествам она не уступает подвешенной.

Свою квартиру Ким очень любил, но жаловался, что маловата кухня. Ему было недостаточно места, чтобы развернуться в полную силу, и мешало даже мое присутствие. Поэтому я торопилась перемыть и почистить всякую снедь прежде, чем он приступит к стряпне. Ким работал поваром увлеченно и сосредоточенно и не терпел никакого вмешательства. Даже в кабинете, занимаясь своей основной работой за письменным столом, он не выглядел таким серьезным, как на кухне. Казалось, что именно на кухне, глядя в кастрюлю, он решает мировые проблемы. Пока он колдует, растет гора грязной посуды, которую я потихоньку перемываю, чтобы освободить ему поле деятельности.

Работая, Ким то и дело вытирает руки о свои брюки, и я спешу повязать ему фартук. Тем не менее его руки упорно тянутся к штанам. Пришлось сшить ему такой передник, который опоясывал его, как юбка, окончательно закрыв доступ к брюкам.

За чистоту брюк Кима я вела долгую и безуспешную борьбу. Он любил фланелевые брюки, но я не могла найти их в продаже. И только в Венгрии мне посчастливилось купить несколько отрезов фланели, из которой в Москве сшили пять пар брюк. Мне не удавалось приучить Кима аккуратно вешать свои брюки, и они быстро принимали неопрятный вид. А он уверял, что фланелевые брюки непременно должны быть старыми, мятыми и грязноватыми, чтобы чувствовать себя в них уютно. На мои замечания Ким отвечал, посмеиваясь:

— Это хороший стиль. Недаром обо мне писали, что я небрежно элегантен.

На это трудно было возразить.

Раз в неделю мы ходили на главпочтамт, где Ким абонировал почтовый ящик. Там он получал газеты «Таймс» и «Геральд трибюн», а также журналы «Тайм» и «Санди таймс». Этот адрес, в отличие от домашнего, который тщательно скрывался, был известен за рубежом, и на него поступала корреспонденция со всего мира. Большинство писем благополучно доходило и с таким адресом: «Киму Филби. Кремль. Москва» или «Генералу Филби. Лубянка. Красная площадь». Помимо бесконечных просьб дать интервью он получал массу религиозных писем, а также… предложения вступить в брак.

Мне запомнилось письмо одной леди из Лондона с предложением руки и сердца. Копию этого письма, по ее словам, она отправила в ООН Курту Вальдхайму. Во втором письме «невеста» сообщала, между прочим, что составила завещание в пользу Кима. После продолжительного перерыва она прислала третье письмо, в котором объяснила свое молчание тем, что была в госпитале, но просила не беспокоиться о ее здоровье. К этому письму была приложена фотография. Когда я ее увидела, меня перестали терзать муки ревности. Больше писем от нее не приходило.

Среди некоторых сохранившихся писем я обнаружила такой комментарий Кима: «Любопытно заметить, что это письмо, пришедшее в мое отсутствие с канадской маркой, адресовано мистеру Киму Филби — Кремль, Москва, Россия. Странно, что половина писем, которые я получаю от религиозных маньяков, посланы из Канады, тогда как предложения вступить в брак приходят главным образом из Англии и Франции».