Не было такой темы, которая бы её не касалась. Работать вместе с Мариной Владимировной было сомнительной привилегией. Она была из тех сказочных дур, которые дуры настолько, что даже не понимают, насколько они дуры. Эта сорокалетняя разведенная женщина являлась рогом изобилия для глупости и стервозности. Конфликт был её стихией. Вальдимат искренне желал ей заворота кишок.

– Что, ушиб? – спросил Владимир Владимирович, указывая на заклеенный пластырем глаз.

Вальдимат нашёл, что это очень символично: из всех коллег только самый старый заметил, что у него правый глаз заклеен пластырем. Молодость слепа.

Вальдимат потрогал пластырь. Он приклеил его уже на работе – не хотел нагонять дома панику на родителей и Лизу. А без него тоже было нельзя: в глазах всё расплывалось. Вальдимат мог смотреть только одним левым глазом. Правый всё ещё бунтовал, искажая мир по непонятному принципу.

– Да нет, – вздохнул он. – Масло со сковороды попало.

Марина Владимировна и Андрей Петрович начали обсуждать это. Владимир Владимирович погрузился в работу, а Гена – в свою обычную дрёму.

Мало-помалу рабочее настроение овладело всеми в кабинете. Кое-как. Чертили, вычисляли, проектировали, пытались карандашом на бумаге обогнать время.

Вальдимат аккуратно отклеил пластырь. Он уже пристрастился к разглядыванию своего окружения через футуристическую призму правого глаза. Интересно, что будет здесь?

Гену правый глаз увидел таким же, каким видел его и левый. Вальдимат этого ожидал. Для таких, как Гена, нет понятия «бег времени» – они рождаются и умирают тюфяками. Андрей Петрович тоже почти не изменился, только седины прибавилось. Марина Владимировна предстала в новой стрижке, но все такой же дурой. Самое фантастическое зрелище Вальдимат увидел, когда взглянул на Владимира Владимировича. Просто бесовщина! Вместо Владимира Владимировича сидел полуразложившийся труп, в котором уже не угадывался знакомый ему ведущий инженер Ильин.

У Вальдимата подступило к горлу. Он даже рот ладонью зажал.

– Ты чего, Бащев? – крикнул Андрей Петрович. – Мухой подавился?

– Блохой.

Вальдимат вернул пластырь на глаз. Марина Владимировна противно хихикнула – по-другому у неё не получалось. Гена усмехнулся, а Владимир Владимирович только едва заметно кивнул: мол, остроумно, я оценил.

Увиденное немного напугало Вальдимата. Он сразу решил, что равновесие его рассудка находится в опасном состоянии. Так вот с ума и сходят! Он решил не расстраиваться раньше срока и погрузился в работу.

Время тянулось предательски медленно. Все ждали, когда же этот чёртов день закончится. Все-таки прав Андрей Петрович, периодически изрекая: морду бы набить тому, кто выдумал работу.

Марина Владимировна что-то нашёптывала Гене, а тот безостановочно гримасничал, изображая на лице смесь веселья и сосредоточенности. Шуты. За четыре года Вальдимат вдоволь на них насмотрелся.

7

Гена и Марина Владимировна были любовниками.

О, это сладкая патока сплетен и пересуд. Вальдимат пил её литрами, не опасаясь за своё здоровье.

Когда он только устроился сюда работать, ему и в голову не приходило, что мужчина и женщина могут так себя вести при посторонних. Гена и Марина Владимировна расширили его кругозор.

Их жизни были похожи на два потрепанных, истертых морской водой каната, распутавшиеся нити которых случайно уцепились друг за друга. Он был женат. Дважды. Первую жену Гена по неизвестным причинам оставил с двумя детьми. Вторую выбрал лет эдак на пятнадцать старше себя – чтобы смогла его образумить на тот случай, если он снова захочет развестись. Марина Владимировна тоже была разведенной единицей. И вот – они встретились и увязли друг в друге.

Странные это были отношения. Почти идиотские. Взять хотя бы тот факт, что друг о друге они отзывались более чем нелестно. Как только Марина Владимировна выходила из кабинета, Гена объявлял:

– Ну вот, вышла дура.

И все в кабинете смиренно слушали, не зная, соглашаться с этим или опровергать. Гена ведь начальник как-никак. Обзовешь его бабу дурой – обидеться может. А обиженный начальник хуже гастрита.

И она о нём отзывалась в том же духе: дурак, тупой и так далее. И все снова смиренно слушали. Любовница ведь. Согласишься с ней, что Гена дурак, – кто его знает, как это аукнется.

В общем, атмосфера в кабинете была густой от намешанных в ней эмоций и невысказанных слов. Дышать трудно. Работать тоже. Все знали или догадывались о мыслях друг друга, но героически молчали. Коллективное бессознательное здесь было деформировано. Вальдимат не раз вынашивал идею об увольнении, но доносить её до положенного срока так ни разу и не смог.

Отношения между Геной и Мариной Владимировной были одной из главных причин, по которой он с радостью распрощался бы с этой работой. Когда они в первый раз начали ругаться у него на глазах, он растерялся и покраснел за обоих. Марина Владимировна могла позволить себе всё, вплоть до рукоприкладства. И Гена терпел. Однажды она разошлась настолько, что сначала вылила на него воду из графина, а потом, для пущей убедительности, швырнула горшком с алоэ. Вальдимат, присутствовавший при этом, ликовал: настоящий карнавал полудурков! Гена и Марина Владимировна долго кричали, громко, но банально матерились, обзывая другу друга какими-то полудетскими прозвищами. Должно быть, в коридоре люди слушали, пуская слюни от удовольствия: событие всё ж таки. Гена и в этот раз ничего не сделал. Видимо, единственное, что мог сделать в этой жизни, он уже сделал – появился на свет. Остальную часть его биографии должны были формировать окружающие люди и силы природы.

Это была одна из главных загадок бытия, которую Вальдимат не мог разгадать. Почему Гена всё терпит? Почему не уволит её? И почему в итоге всё забывает и прощает? Непонятно. Трижды непонятно.

Андрей Петрович тихо посмеивался над всем этим. Иногда, в пору особой радости, он даже говорил Вальдимату всё, что думает по поводу Гены и Марины Владимировны. Думал он о них пёстро. Владимир Владимирович молчал. Порой Вальдимату казалось, что этот старик достиг буддистского просветления – почти всё, что происходило в их кабинете, он встречал с застывшей маской смирения на лице. Ни особой радости, ни разочарования – только щекой чуть поведет и замрёт. Выходило, что он всё это уже видел, всё помнил и за всё уже заблаговременно поволновался. А теперь лишь созерцал их нескладное бытие.

Из всех этих сцен Вальдимат сделал единственно возможный вывод: уж если решил завести любовницу – не заводи её на работе. Позже он сделал дополнение к этому постулату: уж если завел любовницу на работе, позаботься о том, чтобы она не была круглой дурой. Пройдет ещё много времени, прежде чем он поймёт: любовница, какая бы она ни была, – это всегда отсутствие покоя.

8

Вальдимат уверенно разжёвывал свой обед, поднимаясь вверх по лестнице из слов и предложений. Уже в который раз он пытался прожечь взглядом любимую, в седьмой раз перечитываемую книгу, чтобы хотя бы в пепле оценить всё её совершенство.

В кабинете было тихо. Андрей Петрович смирно дремал, облокотившись о книги по тригонометрии и инженерному делу. Владимир Владимирович читал прессу. Гена играл на компьютере, а Марина Владимировна где-то шаталась. Обеденный перерыв. Скучная пауза. По радио кто-то что-то рассказывал, создавая эффект присутствия постороннего, не угнетённого скоротечностью перерыва человека.

Вальдимат медленно, но все же быстрее, чем ему самому хотелось бы, полз по девятой главе. Мысли умного, но мёртвого писателя застревали в бронежилете черепной коробки, и всё же некоторые достигали мозга, увязая в нём навсегда. Он знал книгу наизусть. Даже пунктуация была уже знакома. Но всё равно читал.

Зазвонил мобильник Вальдимата. Андрей Петрович тревожно всхлипнул и повернулся на другой бок. Гена звонко хлопнул по клавиатуре, а Владимир Владимирович перелистнул страницу газеты.