Восьмого июня 1716 года по освещённой утренним солнцем улице Кингстона ехали на лошадях двое мужчин. Старшему из них можно было дать с виду лет сорок пять. Постороннему человеку в первую очередь бросались в глаза его плотно сжатые губы и сдвинутые брови, которые говорили о твёрдости и упрямстве. Он был худой и жилистый, с выпуклым лбом, маленькими серыми глазами и длинными полуседыми волосами. Его голову украшала военная треуголка, но остальная одежда напоминала костюм какого-нибудь ремесленника, а не солдата. Второй всадник был юноша, почти мальчик, одетый в серую рубаху и штаны из коричневой саржи. Длинный кривоватый нос, крупный подбородок и выступающие надбровные дуги были точно такими же, как у его старшего спутника, выдавая родственные узы. Каштановые кудри юноши трепал ветер, а его румяное лицо было полно любопытства, он с живым интересом осматривал всё вокруг: видимо, ему не так уж часто доводилось бывать в порту столицы Ямайки.

– Смотри, Джеймс, и запоминай, – назидательно произнёс старший. – Сейчас мы заберём почту у капитана военного корабля, который только что прибыл из Англии, и отвезём губернатору. И ты посмотришь, как Джон Плантэйн держит себя рядом с такими высокопоставленными людьми. Этот опыт пригодится тебе, когда через год или два тоже станешь служить в гарнизоне и получать жалованье. Тогда мы наконец-то заживём по-другому: начнём откладывать деньги, чтобы купить землю. Благодаря моим связям в губернаторском дворце мы сможем раздобыть акр в хорошем месте и по сходной цене, чтобы выращивать там овощи на продажу.

– Матушка мечтает о красивом садике с цветами и беседке с видом на море, – заметил юноша.

– Такими богачами мы никогда не станем. Хватит ей одной клумбы под окном. Хотя – ведь цветы тоже можно выращивать на продажу. При моих связях в окружении господина губернатора мы сможем поставлять их всем высокопоставленным жителям острова. Ведь их жёнам и дочерям чуть ли не каждый день нужен свежий букет. Да, да: выращивать цветы – это тоже хорошая мысль!

Рассуждая таким образом, они шагом спускались по улице, поминутно останавливаясь, чтобы пропустить то тележку водовоза, то портшез или карету. Им навстречу со стороны порта поднималась группа из шести или семи мужчин. Некоторые из них были одеты довольно причудливо: алые шарфы-пояса, грязноватые рубахи, яркие платки на головах, пистолеты за поясом – и по три-четыре сверкающих перстня на пальцах. По одежде этих людей, по их походке и манере выражаться было понятно, что это моряки. Они громко разговаривали грубыми голосами, явно обсуждая какое-то недавнее событие. Чтобы разминуться с ними на узкой улице, двоим всадникам снова пришлось остановить лошадей и прижаться к стене одного из домов, окаймляющих мостовую.

– Чарли Вэйн ему и так заявил: я продал душу дьяволу, так что мне всё равно, что скажет лорд Гамильтон! Мол, так ему и передай, я вам плачу за каперскую грамоту и портовые сборы, так что пускай губернатор оставит меня в покое со своим призовым судом, – горячо жестикулируя, говорил крепко сбитый молодой моряк среднего роста, с пятью пистолетами за поясом и золотой серьгой в левом ухе.

– Это было сильно сказано, вот только зря капитан добавил, что прохвостам Джеггинсу, Фернандо и Эшворту губернатор за взятки разрешает что угодно, – рассудительно отозвался высокий мужчина лет двадцати восьми, одетый в новёхонький белый камзол с золотыми пуговицами и бриджи из синей тафты. На его голове была белая бархатная треуголка, кокетливо сдвинутая набекрень. Широкие тёмные брови оттеняли голубые глаза с густыми ресницами, губы красивой и чувственной формы часто раскрывались в улыбке, открывая ровные белые зубы.

– Согласен, это была глупость. Но ты, Ингленд, как-никак квартирмейстер – мог бы и возразить капитану.

Наверху раздался стук ставня. Ингленд рассеянно поднял голову и тут же с невиданной резвостью отскочил в сторону: прямо над его головой какая-то горничная вздумала выплеснуть на улицу ночной горшок.

Моряк внимательно осмотрел свой прекрасный белый камзол, убедился, что на него ничего не попало, и снова повернулся к собеседнику.

– А смысл, Лойз? Сказанное назад не воротишь, и помяни моё слово: выгонят нас теперь с Ямайки, как последних бродяг… О, погодите-ка! Нет, идите в таверну, я догоню.

– Так, неугомонный Эдди опять увидел красивую девчонку, – прокомментировал Лойз, проследив направление взгляда собеседника.

Юноша на лошади посмотрел в ту же сторону и увидел пышнотелую блондинку, которая завлекающе улыбалась Ингленду из крытых носилок. Да не только улыбалась, но и распахнула шторы, чтобы выставить наружу ножку, обнажив её выше всяких пределов приличий. Носилки держали четыре здоровенных негра, одетых в белоснежные штаны. Они остановились по приказу хозяйки и теперь переминались с ноги на ногу, пользуясь минутой отдыха.

– Эй, Ингленд! Скажи ей, пусть приведёт подружек! – крикнул молодой моряк в синей рубахе с распахнутым воротом.

– Ты что, Бэрк, вчера родился и Ингленда не знаешь? Он и подружек сам прихватит, с него станется, – философски заметил высокий брюнет лет тридцати пяти – тридцати восьми, с длинными волосами и огромными бакенбардами, одетый в синий камзол военного покроя. Он опирался на костыль, потому что вместо одной ноги у него была деревянная палка.

– Ты так спокоен, Долговязый Джон, потому что у тебя жена-красотка. А нам что делать, если этот кобель отбивает у нас всех самых красивых женщин?

Джон только выразительно пожал плечами.

– Это же Мэгги Блэр по прозвищу Весёлая Маркиза. Повезло Ингленду, – завистливо добавил ещё один, самый старший из всех, в простом кожаном жилете и с непокрытой коричневой лысиной.

– Этому франту всегда везёт с женщинами, – заключил Лойз, пожав плечами в такой же манере, что и Джон.

– Может, хватит уже тут болтать? Я пить хочу, – просипел невысокий, сутуловатый мужчина с большим красным носом и в помятой шляпе, надетой поверх рваного клетчатого платка.

– Кому что, а Флинту только бы пить!..

Таверна, куда направлялись моряки, находилась буквально в нескольких шагах, и через несколько секунд все они исчезли за дверью. Дождавшись, когда вокруг не осталось посторонних, Плантэйн-старший с чувством обратился к сыну, указывая пальцем на дверь заведения:

– Вот это, Джеймс, самые бесчестные и безбожные люди из всего сброда, который только можно встретить на Ямайке. Они называют себя каперами, потому что покупают у губернатора лицензию, но на самом деле это самые настоящие пираты, мерзавцы и разрушители английской чести, которые наживаются на грабежах, проворачивают тёмные делишки и живут в своё удовольствие. Ходят они, увешанные оружием и драгоценностями, ведут себя гордо не по чину, на берегу пьянствуют, буянят да якшаются с падшими девками. Запомни, сын мой: держись подальше и от таких разбойников, и от этих беспутных женщин!

Юный Джеймс автоматически кивал, явно привычный к подобным поучениям, а сам не мог оторвать глаз от спины Ингленда, который шёл рядом с носилками куда-то в сторону холмов, смеясь и на ходу целуя даме ручки.

В порту царила суматоха. Матросы, рыбаки, слуги, посыльные, пассажиры, носильщики с багажом, лошади, телеги – все куда-то спешили, создавая у непривычного человека впечатление полного хаоса.

– Эгей, любезный, не подскажешь ли, где пришвартован королевский фрегат «Скарборо», только что прибывший из Англии? – спросил Плантэйн-старший у какого-то матроса.

– Если не ошибаюсь, он стоит как раз напротив таверны «Шесть мореходов». Пройди ещё сотню метров, приятель, и поищи форштевень с резной птицей…

Двигаясь в указанном направлении, всадники и в самом деле увидели нужный им 32-пушечный фрегат, привязали возле него лошадей, поручили вахтенному матросу их сторожить и поднялись по сходням. Пока Джон Плантэйн представлялся капитану и обменивался с ним новостями, Джеймс с восторгом разглядывал корабль. До этого случая ему доводилось бывать только на рыбацких лодках, где запах рыбьего жира перебивал все остальные впечатления, а на одежду со всех сторон липла чешуя. Здесь было совершенно иначе: пахло деревом и разогретой на солнце смолой, порохом, а ещё – едой, поскольку приближалось время обеда. Моряки были заняты работой: поливали водой палубу, чистили пушки и чинили канаты. Юный Плантэйн был совершенно опьянён этой обстановкой и больше всего на свете хотел оказаться на этом корабле в море, во время качки, чтобы вместе с другими моряками противостоять силе волн и ветра.