– Не дам, супостаты! Не пущу, изверги! Не троньте сыночка мово! – в исступлении кричала она.

Прервав молитву, Филарет негромко молвил Савватию:

– Отче, уйми и успокой жену сию. Поясни ей, что ничего недоброго и непотребного не свершим. Но по слову и делу государеву с молитвой, как велит Церковь Христова, исполним вся. Да с этим и отвези жену страждущую домой.

Савватий, со вниманием выслушал владыку, поклонился ему в пояс и стал уговаривать женщину. С помощью копателей он поднял её на ноги и отвёл в сторону. Та была не в себе. Её трясло, глаза были наполнены ужасом, лицо побелело. Савватий неспешно повёл её к возку, оставленному у другого конца погоста.

Тем временем могильщики раскопали глубокую могилу. Лишь на глубине около трёх саженей их лопаты и кирка застучали по дубовой крышке гроба. Когда землю вокруг гроба расчистили, двое копателей, работавших на дне могилы, утирая пот, остановились, и стали выжидательно поглядывать наверх. Что-то явно смущало их.

– Чуешь, Филиппка, какой воздух парит? – негромко спросил один из них своего напарника.

– Чую, да не уразумею, что сие парение значит, – отвечал Филипп своему содругу.

Филарет, услышав слова копателей, трепетно сотворил крестное знамение и вновь неспешно, громко и с нотками мольбы в голосе прочёл молитву Святому Духу. Все, окружавшие его, с тревогой и волнением крестились и шептали молитву.

– Вскройте домовину! – наконец решительно молвил владыка гробокопателям. На дно могилы спустили два топора, ломок и бывшие внизу принялись за работу. С трудом крышка была открыта. Воздух в округе раскопа на десять – пятнадцать саженей вдруг наполнился чудным благоуханием, ударявшим в мозг и вызывающим слёзы.

То, что увидели все, присутствовавшие при вскрытии, включая владыку, вызвало некое потрясение, ибо на дне сумрачной могилы вдруг стало светло из-за льющегося густо-синего сияния. Но подлинное удивление вызвало то, что было в домовине…

В памяти Филарета вновь явственно прозвучали слова, сказанные ему братом Иваном ещё на Москве перед отъездом: «Как Шуйский, посланный во Углич году в 7099-м, возвернулся назад хранителем углической тайны, тако же и тебе возвратити ся хранителем тайны сей. Сим пользу обрящеши».

Тем, кто дорвался до власти в Москве, казалось, что переворот завершён удачно и теперь пришло время успокоиться, утвердиться в своём новом положении, установить свою власть по всей стране.

Но на Москве было неспокойно. Уже в двадцатых числах мая на воротах дворов, принадлежавших дворянам и иностранцам, появились пометы и надписи, что царь велит разорить меченые дома предателей. Тогда же на улицах небольшие группы москвичей стали негромко читать подмётные письма от имени царя Димитрия.

Пан Хвали-Бога, дворцовый служитель молодого государя писал о тех событиях: «Около недели после переворота (24 мая) листы прибиты были на воротах боярских дворов от Дмитрия, где тот давал знать, что ушёл, и Бог его от изменников спас…Самими бы московскими людьми Шуйский был бы убит, если бы его поляки некоторые не предостерегли, которые другой свары боялись» Ляхи действительно не симпатизировали Шуйскому, но они боялись, что переворот приведёт к новым избиениям иностранцев.

Появление подмётных листов, призывы перебить дворян, «литву и ляхов» возымели действие. В воскресенье 25 мая на Москве произошли большие волнения. Множество народа, собравшись на Красной площади, якобы по указу царя Василия, потребовало, чтобы царь и бояре вышли к собравшимся и объяснили, почему убит истинный царь Димитрий Иванович. Противники Шуйского пытались использовать тот же приём, что и заговорщики, убившие Димитрия. Если бы Шуйский, ничего не ведая, вышел тогда на Красную площадь в окружении своих сторонников, он, скорее всего, был бы убит. Многих из его окружения ожидала бы та же участь. Однако, верные люди, (не без советов поляков и литвы) успели предупредить Шуйского, и тот приказал запереть и охранять все ворота Кремля.

Собрав оказавшихся под рукой бояр и приказав привести к себе вожаков толпы, Шуйский стал упрекать их со слезами на глазах. Затем он пригрозил Думе, что отречётся от венца. В подтверждение своих слов он снял шапку Мономаха и сложил посох. Эта сцена произвела впечатление. Собравшиеся выразили покорность. Тогда Шуйский, не мешкая, вновь принял символы власти и потребовал наказать виновных.

С этого дня он стал торопиться с венчанием на царство. Но…

По негласной указке Василия Шуйского поспешно был собран новый Поместный Церковный собор. 26 мая, патриарх Игнатий был лишён сана не только патриаршего, но даже и епископского и заточён под стражу в Чудов монастырь, как простой монах. Согласно свидетельству архиепископа Арсения Элассонского, Игнатий был лишен патриаршества без какого-либо законного расследования¹. Однако, попытка быстро избрать нового патриарха не увенчалась успехом. Средние и низшие слои духовенства противились воли Шуйского. Тогда 30 мая власти созвали народ на Красной площади. На Лобное место вышли бояре. В их присутствии дьяки зачитали грамоту с объяснением причин убийства Димитрия, обвинённого в самозванстве. Следом была изложена официальная версия избрания на престол Василия Шуйского. В обращении к народу Шуйский лгал, что якобы принял символы власти Российского царства «благословением патриарха Игнатия». В тот же день лишь в присутствии узкого круга чинов Боярской думы новгородский митрополит Исидор (а не патриарх) в Архангельском соборе совершил венчания Шуйского на царство. Волнения в Москве временно утихли.

Однако, население пограничных городов и земель Южной и Юго-Восточной России не желало мириться с положением дел, которое сложилось в столице.

Пришёл холодный июнь. Степь зеленела густыми травами. Но дороги развезло от дождей. Сырой, туманной степью с юго-востока к центру России двигалось воинство числом до двух тысяч сабель и копий. Это были отряды донских казаков, примкнувшие к ним терские и волжские казачьи ватаги, холопы и работные люди. Они держали путь с берегов Волги и Дона на помощь восставшему Путивлю. Это разнородное, но сплочённое и неплохо вооружённое войско вёл сын боярский – сотник Юрий Беззубцев – сподвижник покойного государя Димитрия. Соратником и помощником Беззубцеву был некто Третьяк (Юрий) Юрлов-Плещеев. Это был широкоплечий, приземистый человек, недавно потерявший левый глаз от сабельного удара. Изувеченную глазницу, лоб, переносье и щёку его пересекал багровый шрам. Но всё это было скрыто под широкой чёрной повязкой так, что половина лица этого человека была не видна. По казачьему обычаю он отпустил густую бороду и усы. Как и откуда он появился среди казаков и повстанцев никто не знал. Было ясно одно – Юрлов пользовался большим уважением среди казаков, Беззубцев полностью доверял ему и, судя по всему, хорошо его знал. Во всяком случае, Юрлов всегда держался близ сотника и участвовал на воинских советах, где бывали все казачьи атаманы.

(Отечественный исследователь истории Смуты А. И. Смирнов в своей книге о восстании Болотникова сообщает следующее: «Третьяка Юрлова называет в связи с движением “царевича” Петра и “Карамзинский Хронограф”, из текста которого видно, что после убийства Лжедмитрия I, Третьяк Юрлов примкнул к казакам»². Но тут возникает вопрос, почему Юрлов, будучи столбовым дворянином, посланным царём Димитрием за помощью к казакам на Волгу и Дон, оказался предводителем у терских казаков? Возможно, ответ на этот вопрос и приоткрывает “Карамзинский Хронограф”?)³.

А в Путивле воинские и посадские люди подняли восстание против Шуйского. В начале XVII века Путивльский полк был немалым, в нём числилось 338 человек, вооружённых огнестрельным оружием (100 конных детей боярских, 138 конных казаков и 100 стрельцов). Мало того, путивльские посадские люди ещё в прошлом 1605 году, встав на сторону царевича Димитрия, и хорошо вооружившись, усилили гарнизон города до тысячи трёхсот человек.