Художник Е.В. Максименкова

© Алдонин С., сост.

© ООО «Издательство Родина», 2023

«Ничего нет интереснее истории. Только читая про время историческое, понимаешь настоящее», – таково было кредо, пожалуй, самого глубокого русского живописца, художественным образам которого мы верим безоговорочно.

Василий Суриков. Автопортрет

Василий Суриков появился на свет 175 лет назад. Родина художника – Красноярск, как он говаривал, коренная Сибирь. Его родители вели родословную от соратников Ермака, открывших для России этот могучий край. Остров Атаманский на Енисее назван в честь деда художника. Семейные предания наравне с народными былинами стали для художника первыми учебниками истории. Он гордился своими казачьими корнями и повторял: «Мы, красноярцы – сердцем яры».

В 6 лет Суриков создал свой первый рисунок – портрет Петра I. Карандашные контуры он раскрасил синькой и брусникой. Потом, в уездном училище, талант Сурикова сразу разглядел преподаватель рисования Николай Гребнев. Он и внушил мальчишке, что искусство – его призвание.

Оплачивать обучение в гимназии родители Сурикова не могли, и он устроился писцом в губернское управление. «Жёсткая жизнь в Сибири была. Совсем XVII век», – вспоминал художник много лет спустя в письме Максимилиану Волошину. За этими словами стоит многое. И кулачные бои стенка на стенку, в которых Суриков неизменно участвовал. И такая старинная русская забава, как взятие городка, когда всадник врывается в снежную крепость – почти, как в самом настоящем сражении. Всё это не отвлекало его от занятий живописью, и в 20 лет Суриков отправился в Петербург, как Михайлов Ломоносов, с рыбным обозом золотопромышленника Иннокентия Кузнецова – красноярского городского головы и мецената, который оплатил талантливому юноше обучение в Академии художеств. Но на первых экзаменах в мае 1869 года он провалился «на гипсе»: неудачно срисовал античную скульптуру. Поступил в рисовальную школу Общества поощрения художеств, много занимался – и уже осенью поступил в Академию с отличными оценками. «Скован он был по-казацки», – вспоминали о нем столичные приятели. Суриков, конечно, не умел изящно держаться в столичных салонах и заслужил прозвище Медведь, а еще – Композитор, потому что превосходил всех молодых живописцев по части понимания композиции рисунка.

Студентом он написал несколько «многонаселенных» эскизов в традиционном стиле, самым ярким из которых стал «Пир Валтасара». Но своей первой самостоятельной картиной Суриков считал «Памятник Петру I при лунном освещении». Его притягивал Медный всадник – величественный и грозный, осыпанный снегом. Эту картину купил всё тот же Кузнецов – первый и единственный меценат Сурикова. Настоящего учителя в академии он не обрел, но занимался усердно, даже получил золотую медаль за картину на заданную тему – «Милосердный самаритянин». Конечно, он радовался награде, которую с гордостью подарил Кузнецову.

За картину «Апостол Павел объясняет догматы веры в присутствии царя Агриппы, сестры его Береники и проконсула Феста» в 1875 году он получил звание классного художника 1‑й степени – неплохое начало для будущего академика. Вместо стажировки в Италии Сурикову предложили расписывать московский храм Христа Спасителя – дали ему тему истории Вселенских соборов. За это хорошо платили – и молодой художник решил подкопить для будущих лет свободного творчества. Он приехал в Москву летом 1877 года с готовыми эскизами. «Я хотел туда живых лиц ввести. Греков искал. Но мне сказали: если так будете писать – нам не нужно. Ну, я уж писал так, как требовали», – вспоминал Суриков. За работой художников следила специальная комиссия – чтобы никто не нарушал единства стиля. Деньги, полученные за эти фрески, позволили ему стать вольным художником.

После этого он никогда не работал на заказ – единственный из живописцев того времени. И принципиально не продавал своих картин за рубеж, хотя обращались к нему с такими предложениями не раз. А еще никогда не писал властей предержащих – единственный из известных художников того времени. В суриковском наследии есть лишь один царский образ – Петра Великого. В то же время, он не обращался и к модным «прогрессивным» мотивам, не писал народовольцев и прочих революционеров. Многие художники легко брались и за престижные заказы императорской семьи, и за картины, прославлявшие «политических». Сурикову удалось остаться вне тенденций. Не случайно, когда его – уже на взлете славы – избрали профессором Академии художеств, он отказался: «Считаю для себя свободу выше всего». У него не было учеников. Только замыслы, сомнения и холсты. Суриков хотел путешествовать во времени, перелистывая века русской истории – и только самостоятельно выбирать маршруты.

Он поселился в Москве. Сурикова вдохновляли кремлевские стены, помнившие грозных завоевателей и бунтарей. Замыслов хватало, но – с чего начать?

К своим «академическим» опусам он относился критически. Суриков пытался подступить к сюжетам из русской истории. Но стиль, в котором ее в то время интерпретировали признанные мастера, его не устраивал. Во-первых, русские князья у «академистов» напоминали немцев или голландцев. Во-вторых, позы персонажей выглядели слишком по-актерски. А Суриков не любил слишком приглаженной, глянцевой живописи. В 30 лет он перечеркнул почти всё, чему его учили в академии – и начал искать.

Скульптор Сергей Коненков вспоминал, как однажды художник выбирал шляпу. Сначала он ее примерил. Подошла. Потом, к ужасу продавца, помял ее в ладонях. Потом бросил на пол и наступил на нее. «А д-деньги кто будет платить?» – спросил перепуганный торговец. Суриков поднял шляпу и купил ее, приговаривая: «Теперь только и носить ее! Отличная шляпа, а то какие-то дамские складочки». Эта повадка сказывается и в живописи Сурикова. Шляпа с выставки, как и изображения полководцах в безупречных мундирах, с регалиями, на красавцах-конях – всё это представлялось ему безжизненным, шаблонным. А сами герои казались разодетыми манекенами. Как сломать эти каноны? Суриков попытался идти от сложных норовистых личностей, через которые можно понять суть исторического события.

И сюжет пришёл. Как-то утром, в сумерках, он вышел во двор со свечой, в белой рубахе. Огонь заиграл в складках ткани – и это произвело на художника сильнейшее впечатление. Он представил себе приговоренных к казни, которые надевают такие же рубахи. И сразу вспомнил историю стрелецкой казни, гибель старомосковского мира. В тот же день Суриков приступил к картине, с которой пошел новый отсчёт в его творчестве. Композиция получалась пестрая: стрельцы, их жены, соратники Петра, солдаты, наконец, сам император – в сторонке. И у каждого – своя правда, за которую не жалко погибнуть. «Я не понимаю исторических деятелей без народа, без толпы, мне надо вытащить их на улицу», – говорил Суриков.

Илья Репин. Портрет Василия Сурикова

Илья Репин, с которым Суриков в те дни был почти неразлучен, советовал ему показать на картине повешенных. Художник испробовал и такие варианты, но в конце концов наотрез отказался: «Кто видел казнь, тот писать ее не станет». Каждую ночь Сурикову виделись кровавые сны, но ему важнее было оцепенение перед развязкой, перед трагедией. И настроение Петра – молодого человека с упрямо сжатыми губами, который понимает, что действует жестоко, по-варварски, но считает этот шаг необходимым. И – небо грязноватых тонов, неуютное холодное.