Подумайте над всем этим. В моих рассуждениях нет ни малейшего изъяна, но полиция никогда не добирается до сути — так оно случилось и на этот раз.

Он ушёл, оставив на столе фотографию миловидной, хрупкой женщины с волевой складкой в углу рта и странным, необъяснимым взглядом огромных печальных глаз; и Полли поблагодарила Бога, что это дело, убийство Чарльза Лавендера — жестокое, трусливое убийство, — так и осталось загадкой и для полиции, и для широкой публики.

ГЛАВА X.

ТАИНСТВЕННАЯ СМЕРТЬ НА ПОДЗЕМНОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ

Со стороны мистера Ричарда Фробишера (из «Лондон Мэйл»^[34]) было очень хорошо так резко высказаться. Полли и не думала обвинять его.

Наоборот, он ещё больше понравился ей за этот откровенный порыв гнева, который, в конце концов, являлся всего лишь чрезвычайно лестной формой мужской ревности.

Более того, Полли явно чувствовала себя целиком и полностью виноватой. Она обещала встретиться с Дикки – то есть с мистером Ричардом Фробишером – ровно в два часа у театра «Палас», потому что хотела пойти на matinée^[35] Мод Аллан^[36], и потому что сам он, естественно, хотел пойти с ней.

Но ровно в два часа дня она по-прежнему находилась на Норфолк-стрит, Стрэнд, в магазине A. B. C., потягивая холодный кофе и сидя напротив гротескного Старика, возившегося с верёвочкой.

Как можно было ожидать, что она вспомнит Мод Аллан или театр «Палас», или даже самого Дикки? Старик в углу заговорил о таинственной смерти в метро, и Полли потеряла счёт времени, месту и обстоятельствам.

Она пошла на ланч довольно рано, так как с нетерпением ждала matinée.

Когда она вошла в магазин A. B. C., старое чучело сидело на своём привычном месте, но не обмолвилось ни словом, пока девушка жевала скон^[37] с маслом. Она размышляла о невоспитанности Старика – он даже не сказал ей «Доброе утро» – когда его резкое замечание заставило её поднять глаза.

– Не будете ли вы так добры, – внезапно произнёс он, – описать мне человека, который только что сидел рядом с вами, пока вы пили кофе с булочкой.

Полли невольно повернула голову к отдалённой двери, через которую как раз быстро проходил человек в лёгком пальто. Этот мужчина определённо уже находился за соседним с ней столиком, когда она принялась за кофе с булочкой: он закончил ланч – каким бы тот ни был – мгновение назад, расплатился и ушёл. Инцидент не показался Полли имеющим хоть какое-то значение.

Поэтому она не ответила грубому Старику, пожала плечами и попросила официантку принести счёт.

– Вы помните, был ли он высоким или низким, смуглым или светлокожим? – продолжал Старик в углу, по-видимому, нисколько не смущённый равнодушием девушки. – Вы можете сказать мне вообще, как он выглядел?

– Конечно, могу, – нетерпеливо возразила Полли, – но не думаю, что моё описание одного из клиентов магазина A. B. C. может иметь хоть малейшее значение.

Он помолчал минуту, пока нервные пальцы шарили по вместительным карманам в поисках неизбежного обрывка верёвки. Обнаружив это необходимое «дополнение к размышлениям», он снова взглянул на девушку сквозь полуприкрытые веки и зловеще добавил:

– Но если предположить, что чрезвычайно важно получить от вас точное описание человека, сидевшего рядом с вами сегодня в течение получаса, что бы вы ответили?

– Ну, скажу, что он был среднего роста…

– Пять футов и восемь дюймов? Девять? Десять?^[38] – тихо прервал Старик.

– Как можно сказать с точностью до дюйма или двух? – сердито возразила Полли. – Лицо у него было неопределённого цвета.

– Что это такое? – вежливо спросил Старик.

– Ни светлое, ни тёмное… Его нос…

– Ну, и каков был его нос? Можете его набросать?

– Я не художница. Его нос был довольно прямым… глаза…

– Не были ни тёмными, ни светлыми. И такая же поразительная особенность волос. Он не был ни коротышкой, ни высоким. Его нос не был ни орлиным, ни курносым, – саркастически продолжил Старик.

– Нет, – запротестовала Полли – просто он выглядел совершенно заурядно.

– Узнали бы вы его снова – скажем, завтра и среди других людей, которые не являются «ни высокими, ни низкими, ни тёмными, ни светлыми, ни длинноносыми, ни курносыми» и т. д.?

– Я не знаю… возможно… он определённо ничем особенным не выделялся, чтобы его можно было запомнить.

– Совершенно верно, – взволнованно наклонился вперёд Старик, как никогда напоминая чёртика из табакерки. – Совершенно верно; но вы журналистка – по крайней мере, считаете себя ею; и это ваше дело – замечать и описывать людей. Я имею в виду не выдающегося персонажа с ясными саксонскими чертами лица, прекрасными голубыми глазами, благородным лбом и классическим лицом, но обычного человека. Возьмите сотню людей – и среди них такими обычными будут не меньше девяноста. Обычный человек – заурядный англичанин, скажем, из среднего класса, не очень высокий и не очень низкий, с усами, которые не являются ни светлыми, ни тёмными, но закрывающими рот, и в цилиндре, скрывающем форму головы и лба; человек, который одевается, как сотни его собратьев, движется, как они, говорит, как они, и не имеет никаких особенностей.

Попытайтесь описать его, узнать его, скажем, через неделю, среди остальных восьмидесяти девяти двойников; или, что ещё хуже, опознать его под присягой, если он окажется замешанным в каком-либо преступлении, и ваше признание способно затянуть ему петлю на шее.

Я предлагаю вам попробовать – и, потерпев полную неудачу, вы легче поймёте, почему один из величайших негодяев до сих пор остаётся на свободе, и почему тайна подземной железной дороги так и не была раскрыта.

По-моему, это был единственный раз в моей жизни, когда у меня возникло серьёзное искушение поделиться с полицией собственными взглядами на трагедию. Видите ли, хотя я восхищаюсь этим зверем за его сообразительность, но не считаю, что его безнаказанность может принести кому-либо пользу.

В наши дни подземных дорог и всевозможной автомобильной тяги, старомодный «лучший, дешёвый и самый быстрый маршрут в Сити и Вест-Энд» часто бывает безлюдным, а старые добрые вагоны столичного метро нельзя назвать переполненными. В любом случае, когда тот самый поезд прибыл в Олдгейт около 16:00 18 марта прошлого года, вагоны первого класса были почти пусты.

Кондуктор шёл по платформе, осматривая все вагоны, чтобы узнать, не оставил ли ему кто-нибудь полупенсовую вечернюю газету. Открыв дверь одного из купе первого класса^[39], он заметил женщину, которая сидела в дальнем углу, повернув голову к окну и, очевидно, не обращала внимания на то, что Олдгейт на этой линии – конечная станция.

«Куда вы едете, леди? – спросил он.

Дама не двинулась с места, и кондуктор вошёл в купе, подумав, что, возможно, она заснула. Он прикоснулся к её руке и посмотрел ей в лицо. Цитирую его собственную высокопарную фразу: он «был полностью ошеломлён». Остекленевшие глаза, пепельно-серый цвет щёк, неподвижность головы безошибочно свидетельствовали о смерти.

Кондуктор, торопливо, но тщательно заперев дверь вагона, вызвал двух носильщиков и отправил одного из них в полицейский участок, а другого – на поиски начальника станции.

К счастью, в это время дня на платформе не очень много людей, а весь транспорт во второй половине дня устремляется в западном направлении. И лишь когда инспектор и два полицейских констебля в сопровождении детектива в штатском и судебного медика появились на платформе и окружили вагон первого класса, несколько зевак сообразили, что произошло что-то необычное, и столпились вокруг, трепеща от нетерпения и любопытства.

Таким образом, в последних выпусках вечерних газет уже содержался отчёт о чрезвычайном происшествии под сенсационным заголовком «Таинственное самоубийство в метро». Медик очень скоро пришёл к выводу, что кондуктор не ошибся, и жизнь полностью покинула тело.