— Я понял, — ровно сказал Гэрэл. — Спасибо, генерал. Можете идти.

Он видел, что генерал не лжёт. Он повидал немало побеждённых городов, и многие из них выглядели гораздо хуже Синдзю. Если бы Квон не отдал приказа обращаться с городом и пленными как можно бережнее, солдаты не оставили бы здесь камня на камне. А так — не так уж много зданий было сожжено или разрушено, и не так уж много трупов он видел на улицах; не так уж много, но…

Он шёл среди мёртвых — своих и чужих — а живые расступались перед ним, и почти у всех в глазах был страх. Донёсся шёпот: «Убийца!..». Какая-то женщина плюнула ему вслед. Он не обернулся.

Гэрэл вошёл в императорский дворец, не зная, зачем делает это. Ступени зданий были скользкими от крови. Кого, что он рассчитывал здесь найти?.. Тут не было никого, кроме мёртвых. Ему показалось, он узнал несколько лиц из числа тех, которые видел при дворе, когда гостил там. Должно быть, не только знать, но и многие простые горожане укрылись во дворце: при всей своей хрупкости он был защищён лучше других зданий и мог дольше других оставаться оплотом защитников города…

Он чуть не споткнулся о знакомое тело: Сун Сяолянь. В нее выстрелили сзади, стрела прошла насквозь и торчала из груди. Случайный выстрел — или ее убил кто-то из своих же, воспользовавшись суматохой? У государыни Сун наверняка хватало врагов при дворе.

Лицо матери Юкинари даже после смерти было неприятным. «Ну, эту-то мне точно не жалко», — подумал Гэрэл. Но потом к нему пришла другая, горькая мысль, которая ни за что не посетила бы человека, которым он был всего лишь несколько месяцев назад: «А чем я лучше?».

Он аккуратно переступил через голову мёртвой Сяолянь и пошёл дальше.

Оказавшись в саду, он ускорил шаг; потом почти побежал, путаясь в загораживавшем дорогу кустарнике, раздирая руки колючками. Вышел к пруду. Остановился, неуверенно всматриваясь в тёмную глубину. Затем упал на колени и прижал ладони к воде — в последней, отчаянной надежде непонятно на что.

— Дракон!..

Никого.

— Пожалуйста! Ответь мне! Я не причиню тебе вреда!

Никто не отзывался. Было тихо, лишь по воде расходились круги.

Дракон не хотел показываться. Он исчез, или погиб, когда началась атака, или улетел. Гэрэл с внезапной ясностью понял, что в этом пруду его больше нет. Совсем. А может, никогда и не было.

Если и есть в мире чудеса и драконы, и далекие разноцветные звезды-солнца, и страны, где нет бесконечной бесплодной войны, и люди, умеющие летать и перевоплощаться в зверей, эти чудеса — лишь для тех, чьи руки чисты.

А таких, как он, всегда будут преследовать кровь и запах смерти.

Глухая пустота.

Пошёл дождь. Сначала он накрапывал лениво, не в полную силу, затем хлынул с внезапной яростью. Гэрэл почти не замечал его, лишь отстранённо подумал, что дождь — это хорошо, дождь поможет затушить пожары. Он не чувствовал, что сам вымок до нитки, и что струи дождя текут по его лицу, словно слёзы. Невидяще смотрел на своё отражение в водной глади, роняя капли с лица и волос. Затем встал и медленно побрёл прочь от пруда, пошатываясь, словно пьяный.

Через два дня было подписано мирное соглашение с Рюкоку. Согласно этому договору Рюкоку объявлялся подчинённой территорией Империи Тигра и обязывался выплачивать ежегодную дань в размере, который сочтёт нужным назначить император Токхын или его наместник в Рюкоку, генерал Гэрэл.

Свершилось: он стал правителем Страны Дракона.

Первые недели после захвата Синдзю были, как водится, самыми тяжелыми. В первые дни казалось, что в городе остались только плачущие матери с детьми, ничего не понимающие старики, чхонджусские солдаты и мертвые тела тех, у кого не осталось близких, которые могли бы их похоронить. Большинство горожан в страхе заперлись в домах, некоторые, более отчаянные, бродили по городу, пытаясь пробраться в дома умерших в поисках еды или денег, хотя деньги стремительно обесценились — купить на них было нечего, рынки опустели. Некоторые из его солдат тоже пытались промышлять грабежом, он приказал таких отлавливать и наказывать; сам он в глубине души мародерство не осуждал, поскольку хорошо знал, что такое голод, и понимал, что еда и теплая одежда нужнее живым, чем мертвым, однако жесткая дисциплина в армии была необходима, чтобы горожане перестали считать солдат угрозой и хоть отчасти поверили в его мирные намерения.

Гэрэл делал все, что мог, чтобы восстановить обычную городскую жизнь: вернул в город разбежавшихся чиновников, пообещав сохранить им жалованье (и выполнив обещание); снабдил жителей едой с городских складов и из армейских припасов. Надолго этой еды, конечно, не хватило бы, но постепенно в городе начали появляться фермеры и купцы — он разрешил беспошлинно торговать всем, кому хватило смелости приехать в захваченный город.

Постепенно среди черных развалин (трупы с улиц к тому времени уже успели убрать) появлялось все больше островков жизни. Поначалу из товаров пользовалось спросом только самое насущное: рис, пшеница, яйца, овощи, мясо, — потом начали привозить и одежду, и даже предметы роскоши. Люди хотели жить. Вкусно есть, красиво одеваться, смотреть уличные представления. Простому народу было, по большей части, все равно, кто им правит. Снова застучали молоты в кузницах, снова начали читать молитвы в храмах.

Жизнь продолжалась.

Он, казалось бы, должен был радоваться, но ему это все казалось чудовищно неправильным. Что с вами, люди? — думал он с горечью и презрением. Юкинари больше нет. Нет того, кто был сердцем и душой этого города — неужели вы этого не видите? И сам город — казалось ему — теперь стал мертвым, уродливо-чхонджусским. Если бы они не цеплялись так за свои шкуры, им удалось бы отстоять Синдзю…

В его глазах они были предателями. Он почти ненавидел их. В эти мгновения он забывал о собственной роли в этой войне.

В другие моменты он пытался рассуждать здраво, твердил себе: он ведь любит этот город, Синдзю нуждается в нем, как и множество других городов и людей, которым сейчас как никогда нужен мудрый и справедливый правитель… Разве он не этого хотел?

Но у него не было уверенности, что он сможет стать таким правителем. Что хочет им стать.

В один из первых дней в захваченной Синдзю он встретился с принцессой Маюми; она, как и мать, была удивительно похожа на Юкинари лицом, но больше ничего общего у них не было.

— Ничтожная интересуется, нужна ли господину генералу невеста, — пролепетала она, не смея поднять на него глаз.

На своих крошечных ножках Маюми могла передвигаться только очень маленькими шажками — это зрелище было бы смешным, если бы не было таким жутким. Кто-то, вероятно, заботился о ней — может быть, кто-то из тех, кто прежде ей прислуживал. Гэрэлу это было неинтересно.

Он понял, что ни за что не заставит себя прикоснуться к ней (когда он успел стать таким щепетильным?), да и она, беспорочная красавица, вероятно, повесится на собственном шелковом поясе, как только пройдет первый испуг. Их ведь в этой проклятой Рюкоку только и учат, как красиво умирать.

— Ты действительно хочешь стать моей женой? — спросил он.

Он думал, что она состроит кокетливое личико, начнет лебезить — но все оказалось еще хуже: на лице девушки отразились страх и недоумение. Было видно, что она, как ребенок на уроке, пытается понять, какой ответ ему хочется услышать, чтобы ответить правильно.

Он вздохнул.

— Успокойся. Никто тебя не тронет. Чего ты сама хочешь?

— Ничтожная хотела бы вернуться во дворец и жить как прежде, — тихо сказала она, и Гэрэл понял, что для нее это признание было отчаянно смелым шагом.

Девушка то ли была безнадежно глупа, то ли потеряла связь с реальностью из-за шока. Гэрэл не знал, как объяснить ей, что как прежде жить не получится — дворец в Синдзю, конечно, остался стоять где стоял, но жизнь там никогда не будет прежней. По императорскому дворцу вместо придворных в расшитых узорами шелках теперь бродили чхонджусские солдаты. Многие деревья в саду срубили, сооружая костры или носилки для раненых; там, где раньше красавцы-аристократы любовались цветением вишен или алой осенней листвой, слушали стихи или игру на эрху, теперь стояли шатры, пахло дешевым жжёным вином и прогорклым рисом.