Молодой охранник не мог отвести от мужчины полного сострадания взгляда, пока все трое не скрылись за механической каменной дверью. В этот момент за его спиной раздался тихий голос:

— Ты чувствуешь сожаление от увиденного?

Юноша испуганно вздрогнул и обернулся. Позади возвышался человек в мантии цвета сапфира — только небесам известно, как давно он там стоял. Второй стражник упал на колени и склонил голову, поэтому новобранец последовал его примеру:

— Глава поместья!

На вид человеку в сапфировой мантии было не больше тридцати лет.^[2] Он держался с грацией и статностью учёного мужа, но острое изящное лицо казалось болезненно бледным. Полуприкрытые глаза обрамлял веер густых ресниц, тень от которых падала на пол-лица, если взор главы обращался вниз. В редких случаях, когда он смотрел прямо, ясный взгляд светился ледяной отрешённостью. Чистый профиль с высокой переносицей был красив, но в чуть насмешливом изгибе губ читалось безразличие, граничащее с высокомерием.

Услышав обращение молодого стражника, этот человек глянул на него с лёгкой улыбкой:

— Ты, должно быть, новенький?

— Да, глава поместья.

— Запомни, никогда более не называй меня так. Этот титул уже не принадлежит мне. В следующий раз обращайся «командир Чжоу», — произнёс мужчина, похлопав охранника по плечу.

Тот почтительно согласился:

— Слушаюсь, командир Чжоу!

Мужчина в синем кивнул и коротко махнул рукой:

— Вы двое, можете идти. Я хочу побыть один.

Оба охранника подчинились и вышли бок о бок. Младший оглянулся всего на секунду, чтобы посмотреть на своего командира, прислонившегося к дверному косяку: взгляд мужчины был устремлен вперёд и, в то же время, в никуда. Молодого стражника охватило странное предчувствие, что этот человек собрался отправиться далеко-далеко.

Едва железные ворота с лязгом захлопнулись за ними, старший напарник неожиданно заговорил:

— Видя командира Чжоу таким мягким и снисходительным, трудно поверить, что он собственноручно вбил гвозди «семи отверстий на три осени» в старину Би. Верно ведь?

Молодой стражник обомлел, а его убелённый сединами товарищ устало вздохнул:

— Ты пока многого не понимаешь. В Тяньчуан^[3] можно войти, но обратной дороги нет. Побег либо убьёт тебя, либо превратит в жалкого калеку.

К четвёртому году правления императора Жун Цзя одно лишь упоминание о Тяньчуане вселяло ужас в сердца простых людей Дацина.^[4] Секретная сеть преданных шпионов и убийц, напрямую подчинённых Его Величеству — вот чем был Тяньчуан. Никто не знал, откуда управляется эта структура, сколько человек в неё входит и кто эти люди, но всем казалось, что щупальца Тяньчуана простираются до краёв земли. Император Цзя из дома Жун лично основал Тяньчуан ещё в бытность свою наследным принцем Хэлянь И. Теперь организация была полностью упорядочена и работала как часы. Её первым командиром как раз и являлся человек в сапфирово-синих одеждах, бывший глава поместья «Времена года»^[5] — Его Светлость Чжоу Цзышу.

Ни один секрет не ускользал от внимания Тяньчуана, будь то придворные дела или крестьянские проблемы. Поэтому ради сохранения тайн империи было установлено правило: человек, вступивший в организацию, не может её покинуть. Освободиться от службы в Тяньчуане можно было двумя путями: умереть или подать прошение о размещении в теле гвоздей «семи отверстий на три осени».

Ядовитые гвозди вбивались в семь важнейших акупунктурных точек на груди и животе. Такая казнь нарушала течение ци, блокируя основные меридианы,^[6] и отнимала не только боевые навыки, но и речь, подвижность конечностей и способность использовать все основные чувства, имеющиеся у смертного. Спустя три года яд гвоздей полностью распространялся по телу и приводил человека к окончательной гибели.

Жизнь в подобном состоянии была не лучше смерти. Тем не менее находились желающие, по доброй воле выбиравшие эту пытку — только бы покинуть Тяньчуан. Для них три года мучительной агонии становились величайшим подарком небес, милостью императора.

- - - - -

Отпустив охрану, Чжоу Цзышу вернулся в тюремную камеру и закрыл за собой дверь. Какое-то время он в глубокой задумчивости ходил кругами, сложив руки за спиной, затем остановился у стола в углу и достал из ящика небольшую коробку с гвоздями. Эти ужасные крохотные штуковины источали холодный сладковатый аромат неумолимой смерти, похожий на запах опавших на снег увядающих лепестков сливы. Чжоу Цзышу глубоко вздохнул и потянулся к застёжкам плаща.

В нескольких слоях одежд он выглядел хорошо сложенным мужчиной, но без них болезненность постепенно умирающего тела стала очевидной. На истощённом туловище виднелись застарелые раны от шести ядовитых гвоздей, которые были вбиты уже давно — шляпки успели зарасти тонким слоем кожи.

Чжоу Цзышу оглядел себя и усмехнулся. Взяв со столешницы серебряный нож, он стиснул зубы и начал срезать зажившие ткани над гвоздями — быстро и уверенно, словно это была не его плоть. Струи крови залили грудь, зато гвозди снова выглядели так, словно их только что вколотили.

В какой-то момент невидимый рычаг, державший самообладание этого человека, сломался. Чжоу Цзышу с громким стоном прислонился к холодной стене и медленно сполз на пол. Его трясло, губы побелели, зубы сжались до скрежета. Потом он содрогнулся и широко распахнул глаза. Через пару мгновений голова Чжоу Цзышу склонилась набок, веки медленно опустились, и он погрузился в беспамятство.

Мертвенно-бледный, залитый собственной кровью мужчина мало отличался от трупа. Свернувшись калачиком, он всю ночь неподвижно пролежал в углу камеры и лишь на рассвете едва заметно вздрогнул. Очнувшись, Чжоу Цзышу заторможенно открыл глаза и попробовал встать, но упал обратно, так как ноги подкосились от слабости. Вторая попытка подняться удалась, хотя и с трудом. Смоченным в воде носовым платком он тщательно стёр с тела потёки крови. Поправив одежду и внешний вид, Чжоу Цзышу переложил один гвоздь из коробки в рукав мантии. После этого он глубоко вздохнул, отворил дверь и вышел из камеры.

Покинув тюрьму, Чжоу Цзышу широким шагом направился во дворик, засыпанный снегом и лепестками слив. Здесь его лёгкие наполнил тонкий и свежий запах, прогнавший смрад крови. Чжоу Цзышу долго стоял под сливовыми деревьями, и постепенно на его губах проступила слабая улыбка. В последний раз втянув носом цветочный аромат, он вздохнул и негромко приказал:

— Подойди.

В мгновение ока из ниоткуда появился человек в чёрном и склонился в поклоне, ожидая приказа.

— Передай это моему помощнику Дуаню, — велел Чжоу Цзышу, вручив подручному тёмный командный жетон. — Сегодня Дуань будет сопровождать меня на встрече с Его Величеством.

Человек в чёрном забрал жетон и исчез так же незаметно, как появился.

Когда Чжоу Цзышу возглавил Тяньчуан, он сам назначил Дуань Пэнцзюя помощником командира. Кроме Чжоу Цзышу, этот человек никому не подчинялся. Дуань был способным и беззастенчиво амбициозным. Иногда Чжоу Цзышу видел в нём младшую версию самого себя.

Вскоре Дуань Пэнцзюй явился, растерянно сжимая в руке жетон. Помощник командира был порядком сбит с толку. За исключением Чжоу Цзышу, члены Тяньчуана редко выходили в свет, и у них было мало шансов попасть на прием к императору.

Ничего не объяснив, командир оставил Дуань Пэнцзюя на завтрак — за это время должна была закончиться утренняя аудиенция Его Величества. Потом Чжоу Цзышу просто приказал: «Идём», — и они отправились во дворец.

По дороге Дуань Пэнцзюй не задавал вопросов, хотя и не понимал намерений командира. Оба молчали вплоть до дверей императорской библиотеки,^[7] где их приняли без малейшего промедления.

После поклонов и приличествующих приветствий Чжоу Цзышу вынул из рукава бамбуковую трубку и подал императору.

— Ваше Величество, — сказал он, — здесь результат последнего задания.

Его Величество забрал свиток, но развернул не сразу. Вместо этого он, нахмурившись, пристально рассматривал подчинённого.